La mort. Mort. Смерть, как она звучит по-французски, а Анн-Софи и есть француженка. Есть еще один вариант — murder: убийство, как оно звучит по-английски, и все здесь говорят по-английски, даже поляк, даже грек, даже русская Дарлинг. Магда тоже демонстрировала беглый и вполне сносный английский, и она единственная из всех, чье имя начинается на проклятую, заскорузлую от крови «М».
Магда, единственная из всех, не скрывала своей ненависти к Даша и своей неприязни к малышке Лали, а Лали частенько проводит время в окружении кошек — это Дарлинг видела сама. Но если уж ориенталам так нужно было указать на Магду — почему они выбрали не ее, а Анн-Софи?
Кошачья логика — вне зоны доступа, и видоизменившиеся царапины могут означать все что угодно. Даже флаг неведомой Дарлинг страны, где совсем недавно — по данным самой последней переписи — натурализовались Даша и Амаку. Неизвестно, играют ли там в футбол на безжизненных, покрытых коркой мертвого льда полях. Наверное играют и даже проводят чемпионаты, вот и Анн-Софи получила приглашение на vip-трибуну. И раскрасила щеку в цвета национальной сборной. Так, наверное, к ней и стоит относиться — как к человеку, который болеет за мертвых…
…По странному, хотя и вполне понятному стечению обстоятельств «комнатой для допросов» оказался кабинет Даша: именно сюда направились Йен с Дарлинг. Только оказавшись там, Дарлинг подумала, что до сих пор на ней африканское платье для вечеринки. Все остальные уже успели сто раз переодеться — даже Магда, слабо соображающая, что происходит. И лишь на Дарлинг болтается кусок ярко окрашенной ткани, в нем она чувствует себя особенно беззащитной. И она не успела умыться!.. Стоит подумать об этом, как во рту сразу возникает привкус вчерашнего коньяка.
Йен между тем расположился в кресле за письменным столом, вынул из кармана уже знакомый потрепанный блокнот и положил его перед собой. А потом кивнул Дарлинг, предлагая сесть.
— Начнем с формальностей, — заявил он. — Все, что будет сказано мною или вами… должно остаться в стенах этого кабинета. Во всяком случае — до окончания расследования.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что не стоит распространяться о характере и деталях нашего разговора. Кто бы ни спросил вас, в чем они заключались. Ясно?
— Теперь да.
— Ваши имя и фамилия, цель пребывания здесь, а также что связывало вас с покойной и каким образом вы оказались на вчерашнем торжестве.
Сообщив о себе краткие биографические данные, Дарлинг на несколько секунд задумалась. Проще всего сказать, что она здесь человек случайный и в ее жизненные планы дурацкая интернациональная вечеринка не входила, и это будет абсолютная, дистиллированная, без всяких примесей правда. Но здесь, в кабинете, где они с Даша провели час или, может, больше (наверняка больше!), где они сидели на полу, смотрели на дождь, пили коньяк и болтали как самые близкие подруги… здесь Дарлинг совсем не хочется объявлять Даша случайной знакомой. Это было бы несправедливо. Нечестно.
Это было бы предательством.
— В чем проблема? — довольно дружелюбно спросил Йен. — Высчитываете в уме, сколько лет вы знакомы?
— Что тут высчитывать? Мы познакомились позавчера…
Неужели только позавчера? Дарлинг кажется, что прошла целая вечность.
— Вот как?
— Все просто, я объясню… Мой босс и Даша — очень старые знакомые. Мы прилетели сюда на переговоры и в аэропорту случайно столкнулись с ней и ее мужем Шоном. Они… встречали Кристиана.
— Молодого англичанина?
— Да. Приглашение получил мой босс, я только сопровождала его сюда.
— Ну и где он теперь, ваш босс?
— Он уехал еще вчера.
— А вы остались?
— Да.
— Почему?
Вопрос самый простой из всех возможных. Самый невинный. И тем не менее он застает Дарлинг врасплох. Любой, а тем более правдивый ответ на него будет выглядеть странным: она осталась потому, что так решила Даша? Или потому, что ей самой не хотелось уезжать и Дарлинг зубами цеплялась за любые предлоги, чтобы задержаться здесь на подольше? Все это предполагает наличие особых отношений или особой доверительности, которые не могут возникнуть за час или даже за день. И тем не менее они возникли, но покемону этого не объяснишь.
— Наверное, было выпито слишком много, и… я оказалась нетранспортабельной. Какое это имеет значение?
— Когда речь идет об убийстве, имеет значение все.
— Я понимаю. Да. Я напилась и заснула в этом доме, о чем теперь очень жалею. Такое объяснение устроит?
— И часто вы напиваетесь в чужих домах? — Во взгляде Йена проскользнуло понимание и даже сочувствие.
— Я вообще не пью.
— Но как раз вчера решили расслабиться в компании малознакомых вам людей. Насколько я понял, большинство из присутствующих здесь вы увидели впервые?
— Да.
— И ни с кем из них не были знакомы прежде?
— Нет.
— Мне сказали, что вечером вы уединились с хозяйкой на весьма продолжительное время.
— Это правда. Мы болтали и пили коньяк.
— И о чем же вы… болтали?
— Обо всем. О жизни в Камбодже. О жизни вообще.
— Как две старинные подружки?
— Вы же понимаете… Мы не… подружки. Скорее всего, она просто соскучилась по всему русскому. По русским. Вот мы и разговорились.
— Ну да. Она рассказывала вам о себе? О том, чем занимается, как оказалась здесь?
— Нет.
— Какие-нибудь подробности из прошлой жизни?
— Она долго жила в Африке… и отзывалась о ней с большой теплотой.
— И, кроме абстрактных теплых отзывов, никаких других… конкретных фактов биографии озвучено не было?
— О господи! Я же не работодатель, не дознаватель, не полицейский… С какой стати она должна озвучивать мне факты биографии?
— Она не выглядела чем-то взволнованной? Обеспокоенной?
— Нет. Она была абсолютно спокойна. Раскованна. Мила. Давала забавные характеристики друзьям и близким. Много говорила о детях.
— Никто из гостей не раздражал ее? Не вызывал неудовольствия?
— Как могут раздражать друзья? Думаю, она не позвала бы тех, кого не хотела видеть.
— Вы правы. А что она говорила, к примеру… о писаке?
— О писателе?
— Да.
— Что он хороший писатель.
— И все? По мне — так он редкостное фуфло.
— Что? — Такого поворота в беседе (или лучше все-таки называть происходящее допросом?) Дарлинг не ожидала и во все глаза уставилась на Йена.
— Я не ясно выразился? Не знаю, как это будет по-русски… И существует ли эквивалент…
Bullshit — вот что сказал Йен, фуфло, срань, дерьмо собачье, сколько синонимов ни подбирай, уничижительная суть не исчезнет.
— Я поняла вас. Просто мне казалось что сыщик не должен быть предвзятым.
— А кто вам сказал, что я отношусь к писаке предвзято? Если бы это было так, я нашел бы другое словцо, более крепкое. А так — он и есть трусливое фуфло, которое не способно позаботиться даже о собственной жене. Вот, кстати, его жена… Вы говорили с хозяйкой о его жене?
— О Магде? Нет. Но… хозяйка сожалела, что она чувствует себя здесь не очень комфортно.
— Почему?
— Я не знаю… У Магды возникли трения с дочерью Даша.
— На какой почве?
— Мне сложно влезть в голову трехлетнему ребенку…
— А в голову Магды? Она ведь угрожала покойной, не так ли? Чем именно?
— Послушайте, это смешно! Обычная бабская ревность, не более…
До сих пор оборона крепости воспоминаний о Даша проходила вполне успешно и ленивые атаки Йена отбивались без труда. Но теперь сама Дарлинг случайно приоткрыла потайную дверь в стене, прямо перед носом противника.
— Значит, она ревновала своего муженька к хозяйке? Исходила злобой и желала сопернице сдохнуть побыстрее? Я прав?
— Что-то в этом роде. Но они не были соперницами. Просто сама ситуация оказалась не из приятных. И Магда много выпила вчера.
— Как и вы?
— Мне сложно сказать. Она была по-настоящему пьяна, вот и все. Отсюда эти необдуманные угрозы. Вы ведь не отнесетесь к ним серьезно?
— Отнесусь, — пообещал Йен. — И доморощенные адвокаты мне тоже ни к чему. Каждый в этом деле сам за себя. Кто-нибудь еще, кроме жены писаки, высказывал неудовольствие хозяйкой?
— Нет.
— Мелкие дрязги, сведение личных счетов, прошлые обиды?
— Я мало с кем общалась.
— Может быть, вы что-то услышали? Увидели… Что-то, что показалось вам необычным или странным…
— Хотите знать, не подслушивала ли я? Не подсматривала?
— Такое иногда случается, если учесть вполне понятное женское любопытство. И стремление влезть не в свое дело.
— Я не особенно любопытна.
— Пытаясь снять подозрения с других, вы автоматически навлекаете их на себя. Круг подозреваемых слишком ограничен. Колода тонковата.
— Вы мне угрожаете?
— Нет. Так почему вы остались здесь, а не уехали со своим боссом? И в котором часу он покинул дом?
— Я не знаю. В последний раз я видела его около восьми вечера. Может быть, чуть позже.
— Он сказал вам, что хочет слинять с вечеринки?
— Я сама предложила ему… слинять.
— Почему?
— Видите ли… Я не считаю себя вправе разглашать какую-либо личную информацию…
Йен откинулся на спинку кресла и закинул руки за голову. Темные пятна пота в подмышечных впадинах сделали его пиджак еще более непрезентабельным. И сам Йен в мгновение ока превратился в расплывчатое, дурно пахнущее пятно с выкристаллизовавшейся солью по краям — целыми горами, терриконами соли: Дарлинг вязнет в них, соль забивается в мелкие трещины на ступнях. Жжет, саднит и покалывает кожу — ощущение не из приятных.
Так и есть, Йен — ощущение не из приятных.
— Боюсь, вы не совсем понимаете ситуацию, леди. Произошло убийство, в котором мотивом может быть все. В том числе и скрытое в той самой личной информации, которую вы из ослиного упрямства…
— Это не ослиное упрямство!..
— …Из ложно понятого благородства не хотите озвучивать. И оно может выйти боком не только вам, но и тем, кто действительно невиновен.