— Честно говоря, я начинаю понимать Магду… В доме, где полно штучек, выкопанных из могильников, у кого угодно поедет крыша.
— А они выкопаны из могильников?
— Не знаю. Вряд ли… Это просто мое неуемное воображение. Но лучше держаться от всех этих вещей подальше, а то в голову начинают лезть всякие нехорошие мысли.
— Какие?
— Что любая из местных африканских безделушек способна убить…
— Угу. Ценное замечание. И не такое уж абсурдное, как кажется на первый взгляд.
— Шутите?
Нет, Йен вовсе не шутил, Дарлинг следовало понять это по его голосу. Еще минуту назад насмешливый и расслабленный, он моментально собрался, как будто готовясь к прыжку.
— Отойдите-ка.
Не дожидаясь, пока Дарлинг отступит, Йен сам отодвинул ее плечом, нагнулся и, аккуратно взявшись пальцами, приподнял стеклянную переднюю стенку. После того как она была вдавлена в паз в верхней части полки, леопард и окружающие его ухув-элао предстали во всей своей красе. К ним можно было прикоснуться, их можно было погладить, более того — Дарлинг (несмотря на отзвуки «мавумавумавумаву», бившиеся уже где-то в затылке) испытала странное, почти непреодолимое желание сделать это немедленно.
— Не трогайте!.. — Окрик, остановивший ее, был таким властным, что Дарлинг вздрогнула.
В воздухе мелькнула лупа — совсем не такая изысканная, как та, что принадлежала Даша. Дарлинг хорошо запомнила ее, когда Даша рассматривала портсигар: длинная резная ручка, инкрустированная перламутром; латунный обод с затейливым растительным рисунком, голубоватое холодное стекло. Вещь ценная сама по себе, она как будто была предназначена для глубинного погружения в другие вещи, еще более ценные.
Лупа Йена оказалась самым настоящим отстоем, китайской дешевкой по цене два евро. Такие пластмассовые уродцы продаются в любом магазине, где торгуют одноразовой хозяйственной мелочью. И вот теперь этот уродец, зажатый в руке отставного полицейского, приблизился к леопарду. И бронзовая кошка нисколько не оскорбилась — напротив, милостиво позволила разглядеть себя во всех подробностях. Исследование кошачьей плоти продолжилось совсем недолго, после чего Йен присвистнул, потер подбородок и тихо произнес:
— А вот и оно.
— Я не понимаю…
— Недостающее звено. Орудие преступления.
Странно, но это ошеломляющее известие не удивило Дарлинг. Зато возникло стойкое ощущение, что она падает куда-то в бездну. Не такую глубокую, как кажется на первый взгляд, дно бездны стремительно приближается, оно усеяно камнями и утыкано кольями слов, сказанных когда-то почти инфернальным хозяином «Мали Ба»: «Для кого-то другого эта вещь была бы совершенно безопасной, но вашему боссу она принесет только беду. Им не стоит встречаться, поверьте».
Они уже встретились. И Дарлинг сделала все, чтобы эта встреча состоялась.
А потом Костас встретил Даша…
Если Йен прав (почему прав? по каким признакам он решил, что бенинский леопард — убийца?)… Но если он прав, то беда настигла совсем не Костаса. Беда настигла женщину, от любви к которой он так и не смог, не захотел избавиться.
Пусть он и ошибся, этот берлинский парень в жилетке, — но ошибка лежит в рамках статистической погрешности. И сейчас Дарлинг почти уверена, что и парня-то никакого не существует, как не существует лавчонки на унылой улице Вильгельмшавенерштрассе. «Мали Ба» была создана судьбой именно для них с Костасом. Всего-то и нужно было — поменять декорации в каком-нибудь самом тривиальном мини-маркете, кебабной или агентстве недвижимости. Возможно, там продавались цветы, функционировал центр помощи жертвам домашнего насилия; возможно, там не было вообще ничего и помещение просто ждало арендатора.
И он явился — под личиной фатума.
Если принять эту точку зрения, многое становится понятным: потерянные и так и не найденные двадцать минут (судьба просто наводила фокус и выбирала ракурс), отсутствие стрелок в часах (судьба никогда не заморачивается вопросом «который час?») и даже то, что сам хозяин привиделся им обоим по-разному. Там, в абсолютно ирреальной «Мали Ба», судьба приоткрыта над ними полог, за которым спрятано будущее. И она была по-настоящему великодушна, она снизошла не только до подсказок, но и до прямых предупреждений о грозящей опасности. И все же позволила сделать окончательный выбор им самим.
И этот выбор оказался неправильным.
Неправильным.
Не…
— Почему вы решили, что это — орудие преступления? — Голос Дарлинг звучит на удивление спокойно. Он и есть подброшенная когда-то Паоло защитная рей-сеновская стекляшка. До сих пор стекляшка верой и правдой служила папочке и его сухогрузу. А теперь она оберегает внешний и такой понятный мир от сумасшедших мыслей, проносящихся в Дарлинговой черепной коробке.
— У меня есть глаза.
— И лупа…
— И лупа, да. Взгляните-ка на хвост вашего сокровища.
Йен сует лупу в руку Дарлинг, но и без лупы достаточно легко рассмотреть несколько смазанных темных полос: как будто испачканную какой-то едкой жидкостью бронзу хотели протереть, но так и не довели тягостную процедуру до конца.
— Что это?
— Полагаю, кровь жертвы.
— Вы шутите?
— Вы уже задавали этот вопрос. И чтобы впредь он не возникал, замечу: я никогда не шучу. Особенно если дело касается такой веселой штуки, как убийство.
— Эти полосы… Они могут быть оставлены чем угодно.
— Чем?
— Ну не знаю… — Дарлинг тотчас же вспоминается обработанная йодом щека Анн-Софи. И руки Магды, перепачканные землей. — Может быть, это просто грязь?
— Скажите еще — машинное масло. Или соевый соус.
— Тоже вариант…
Никакой это не вариант. Полка с леопардом начинает раскачиваться, ухув-элао округляют каменные и железные рты, высоко задирают брови, — конечно же, все это ей только кажется, уверяет себя Дарлинг.
Шаманские штучки.
Ей только кажется (кажется! кажется!), что полосы на остро заточенном хвосте леопарда стали… нет, не светлее и не темнее. Они просто поменяли цвет. До этого момента он был неопределенным, теперь же можно с уверенностью говорить о темно-красном. Темно-красное проступает маленькими каплями, словно кто-то невидимый надавливает на ставший неожиданно мягким и податливым хвост.
Это не может быть правдой, ведь хвост-то — бронзовый, как и сам леопард! И сжать бронзу, как сжимают губку, нельзя. Но леопарду, занявшему место Мика, глубоко плевать на физические, химические и человеческие законы, маленькие капли только множатся; теперь хвост выглядит абсолютно вымокшим, попавшим под дождь.
Видит ли все эти метаморфозы Йен — неизвестно. Он просто протягивает руку и аккуратно проводит пальцем по полосам. После чего подносит выпачканный в темно-красное палец к носу, несколько секунд обнюхивает его и удовлетворенно хмыкает:
— Так и есть, кровь. Теперь что скажете? Я прав?
— Это может быть чья угодно кровь, — слабо сопротивляется Дарлинг.
Йен снова лезет в свой бездонный карман и на этот раз вынимает пару видавших виды резиновых перчаток. Ловко натянув их, он подхватывает леопарда большим и указательным пальцем правой руки и едва не роняет на пол.
— Тяжелый, вот черт!..
— Он тяжелый, да. Я забыла вас предупредить.
На детальный осмотр фигурки уходит около минуты, после чего она отправляется в небольшой прозрачный и очень плотный пакет. Осторожно переместив пакет на стол и оставив его там, Йен снова возвращается к полке и Дарлинг:
— На чем мы остановились?
— На том, что кровь может быть чьей угодно. Если это вообще кровь.
— Это кровь. И я обнаружил еще кое-что. Что делает вывод однозначным. Светлый волос, очень похожий на волос хозяйки. И мелкий осколок кости. Они прилипли к основанию хвоста. Экспертиза еще скажет свое слово, но и без нее, я думаю, все понятно.
— Но… как это может быть? — задает Дарлинг совершенно бессмысленный вопрос, ведь здесь, в поле притяжения полки, «может быть» все что угодно.
— Хотите, чтобы я объяснил вам механизм раскройки черепа тяжелым металлическим предметом?
— Я примерно понимаю…
— Да?
— То есть я хотела спросить совсем другое. Как может быть, что крови здесь слишком много? И что она до сих пор пачкается? Разве она не должна была подсохнуть?
— Хотите убедить меня в сверхъестественности происходящего? — Тон не предвещает ничего хорошего, и в следующий момент рука Йена, все еще облаченная в перчатку, сдавливает плечо Дарлинг.
— Нет. Я просто высказала предположение, вполне здравое.
Она пытается сохранять достоинство, хоть сохранить его, будучи окруженной бездушным пауком и срубленными под корень африканскими головами, довольно проблематично. И хорошо еще, что леопард-убийца не дышит ей в спину!
— Почему вы обратили мое внимание на эту дерьмовую железную кошку, а?
— Она бронзовая…
— Не важно.
— И я не обращала. Я просто случайно увидела… штуковину, с которой знакома. И мне показалось странным, что ее туда втиснули, вот и все.
— Что же в этом странного?
— На этом месте вчера стояла совсем другая вещь. И Даша рассказывала мне о ней…
— Что еще за вещь?
— Фигурка африканского божества по имени Мик.
— Не лепите мне горбатого, леди!.. Божество не могут звать Мик. Божество — не музыкант и не актер, и оно не играет в национальной хоккейной лиге.
— Наверняка у него есть другое имя, но я знаю его как Мика. Так зовет его Лали. А Даша утверждает… утверждала, что Мик — жемчужина ее коллекции. Что когда-то он принадлежал дагомейской жрице… вот черт, я забыта, как ее зовут…
— И куда же подевался… этот Мик?
— Не знаю. Возможно, его переставили…
— Подвинули, чтобы впихнуть орудие преступления?
— Да отпустите же меня! — не выдерживает Дарлинг.
— И не подумаю. Йен Шанти не из тех, кто отпускает преступников…
Снова он за свое!.. Снова его лицо становится похожим на паучье брюхо, из которого выползают на свет капли секрета, чья белковая основа обогащена глицином, аланином и еще массой фигни (знания, подцепленные Дарлинг из побочной ветви ЖЖ-дискуссии о властях предержащих). Власть Йена над ситуацией и самой Дарлинг — иллюзорна, его умственные способности весьма сомнительны, его методы ведения расследования не выдерживают никакой критики, его выводы смехотворны. Давно пора послать этого пигмея куда подальше.