— Вы тоже кажетесь мне именно таким человеком.
— Будем считать обмен любезностями законченным. Хотите знать, что я действительно думаю о вас?
— Хочу.
В обращенном к окну лице Анн-Софи отражается дождь, оно идет полосами — темными и светлыми, и Дарлинг никак не может решить, хороша или плоха Анн-Софи. И чего же в ней больше — темного или светлого. Наверное, все-таки светлого: иначе от мысли, что из всех находящихся в доме на роль убийцы больше всего подходит старинная подруга Даша, не отделаешься.
— Вы появились слишком вовремя, чтобы назвать ваше появление случайностью. Вы должны были появиться — и вот вы здесь.
— Я не понимаю…
— Я тоже мало что понимаю. И вы не нравитесь мне. Вы вызываете во мне чувство беспокойства. Даже убийца Даша беспокоит меня гораздо меньше.
— Вот как? — Кофе, приготовленный Анн-Софи, горчит и обжигает, никогда еще Дарлинг не пила столь отвратительного пойла. — Вы знаете, кто убийца?
— Скажем, у меня есть предположения. Или, как говорит наш канадский идиот, — версии.
— Надеюсь, это не я?
— Не вы. К сожалению. Как кофе?
— Спасибо, отличный.
— Кофе — полное дерьмо. Единственная вещь, с которой я не могу справиться, сколько бы ни старалась.
Дарлинг чувствует, что краснеет: Анн-Софи заставила ее мелко солгать и тут же разоблачила, а быть уличенным во лжи — одна из самых неудобных вещей на свете. Уж лучше бы француженка обвинила ее в убийстве — тогда бы Дарлинг не выглядела так нелепо и смешно.
— Даша, кстати, в таких случаях всегда говорила правду.
— Я — не она.
— Теперь я это поняла. Вы — всего лишь воспитанная маленькая девочка. Чрезмерно деликатная и при этом — излишне любопытная, излишне болтливая. Но, в общем, ничего особенного.
— Спасибо за лестную характеристику.
Главное сейчас — не расплакаться на глазах у Анн-Софи, не дать ей насладиться собственным триумфом. Таким же ничтожным, как и кофейная ложь Дарлинг.
— Не обижайтесь, дорогая моя..
— И в мыслях не было. Если честно, сейчас я думаю совсем о другом.
— О чем же?
— О той вещи, которая стояла на полке за стеклом.
Еще одно мелкое вранье. Первое, что сделала Дарлинг, выйдя из кабинета, — постаралась выбросить из головы застеколье, забыть о бенинском леопарде и его предшественнике. Пусть о них переживает Йен Шанти. Или тот, кто натравил хищника на висок убитой женщины. А Дарлинг пока постоит в сторонке.
— Вещи? — Теперь Анн-Софи выглядит не такой расслабленной, какой была еще несколько секунд назад.
— Ну да. Орудие убийства. Йен ведь показал его вам?
— А… разве он не рекомендовал вам держать язык за зубами относительно бесед в кабинете?
— Что-то такое было, но… Вы же сами только что сказали: излишняя болтливость — моя родовая черта. Не вижу повода изменять себе. Так вам продемонстрировали леопарда?
— Допустим. — От секундного замешательства Анн-Софи не осталось и следа.
— Все это очень странно. Бронзовый леопард — не самая удобная штука для убийства, разве нет?
— А есть удобные?
— Ну… пистолет или нож я бы еще поняла… Или быстродействующий яд. Но ударить по виску статуэткой…
— Я знавала и менее приспособленные к убийству вещи, вполне себе невинные, если посмотреть на них со стороны. Пуговицы, газовые шарфики, пресс-папье…
— Пуговицы?
— Пуговица, застрявшая в дыхательных путях, убила одного моего давнего знакомого. А леопард из коллекции артефактов… Что ж, по-моему, довольно изысканно. Как раз в стиле Даша.
— Так убийца — эстет?
— Эстет, точно рассчитавший силу удара. Или вложивший в него всю страсть, на которую был способен.
— А по-моему, он просто воспользовался тем, что первым подвернулось ему под руку.
Сегодня на запястьях Анн-Софи нет браслетов, и без этого отвлекающего фактора можно рассмотреть ее руки внимательнее. Их никак не назовешь миниатюрными: жесткие крупные кисти и жесткие пальцы с коротко постриженными ногтями. Под эти восхитительные ногти не забиться ни одному тарантулу, ни одной ядовитой змее и… чем там еще кишит мир пустынь? Скорпионы, многоножки, ящерицы — им тоже не найти прибежища под ногтями, дальновидная натуралистка Анн-Софи обезопасила себя со всех сторон. Руки Магды пребывают в постоянном нервическом треморе, руки Тео чрезмерно пухлы, чрезмерно влажны и кажутся анемичными. Руки Кристиана не могут справиться даже с безобидным саксофоном… У леопарда-убийцы не слишком богатый выбор, но на его месте… На его месте Дарлинг точно бы прыгнула в объятия Анн- Софи.
Темных полос на лице женщины-легенды становится все больше, а самые темные — не те, что сотканы из дождя, а те, что оставлены кошачьими когтями. Теперь Дарлинг кажется, что царапины стали глубже и упавшая набок буква «М» выглядит как вполне осмысленное послание.
Кому? От кого?
— Не исключено, что дело обстоит именно так, как вы говорите, детка. Но тогда выходит, что затея с убийством была спонтанной.
— Или убийство было хорошо спланировано, чтобы хватило времени замаскировать его под спонтанность.
— А вы делились этими своими выводами с нашим полицейским?
— Моим мнением никто особенно не интересовался. А как насчет вашей версии?
— Об убийце?
— Да.
— Ослепленная ревностью женщина, ослепленные любовью мужчины… Кого бы выбрали вы, дорогая моя?
— Только одна женщина была ослеплена ревностью?
— Вас и себя я в расчет не беру.
— В таком случае остается Магда.
— Этот вариант кажется вам сомнительным?
— Скорее слишком очевидным, чтобы принять его безоговорочно.
— Надеюсь, что ищейка думает точно так же. Иначе Магде несдобровать. Но надо сказать, что Магда устроила бы всех…
— Всех?
— Включая настоящего убийцу. — Анн-Софи улыбается. Вернее, это лишь подобие улыбки, подделка под нее. Мимикрия, принятая в среде обитателей пустынь. — Судите сами: у Магды проблемы с психикой, это успели понять все. У Магды провалы в памяти, и это тоже ни для кого не секрет. Найди вы ее с окровавленной статуэткой в руках — вопросов бы вообще не возникло.
— Но в руках у нее ничего не было.
— Или она успела избавиться от леопарда. До того как появились вы.
Магда — испуганная, перепачканная землей; Магда — единственное желание которой заключалось в том, чтобы слиться с пейзажем, поглубже закопаться в перегной и никогда и никем не быть обнаруженной… Магда, убивающая соперницу, еще имеет право на существование, но Магда, хладнокровно заметающая следы!.. Представить такое Дарлинг не в состоянии, сколько бы ни старалась. И реакция Магды на мертвое тело — она была исполнена неподдельного ужаса. Сыграть так невозможно, или… Магда — хорошая актриса. Очень хорошая. Блестящая. Ничуть не хуже Анн-Софи, с десяток лет изображавшей близкую подругу — да так искусно, что Даша верила в это и на пороге собственной смерти. И напрасно француженка поспешила вычеркнуть себя из списка снедаемых ревностью женщин, ее ревность — намного страшнее. Это ревность к человеку, гораздо более яркому и удачливому, окруженному преданными мужчинами, преданными животными и преданными детьми, которому не нужно отираться по пустыням, зарывая в песок собственные комплексы. Хотя… Даша больше нет в живых, о какой удачливости идет речь?.. И что заставило давнего знакомого Анн-Софи (судя по всему, совсем не ребенка, а человека взрослого) сунуть в рот пуговицу? Вопрос, не имеющий никакого отношения к странному и трагическому происшествию на вилле, готов слететь с языка Дарлинг. Но, озвучив его, она немедленно прослывет идиоткой, так что лучше не вынимать чертову пуговицу изо рта.
— …Не думаю, что она успела избавиться. Для этого нужно было бы вернуться в дом, полный людей. Подняться на второй этаж, в кабинет. Пройти мимо вас и Зазу. А если бы вы вдруг проснулись?
— Этой ночью я не просыпалась, хотя сплю довольно чутко.
— Но ведь Магда же не могла рассчитывать на случайность? На то, что именно сегодня вы не проснетесь среди ночи. И вряд ли она вообще имела представление о характере вашего сна.
— Пожалуй, что так. — Царапины на лице Анн-Софи приходят в движение. — Такие тонкости мы с Магдой не обсуждали.
В коротких и совсем свежих воспоминаниях Дарлинг Анн-Софи предстает в компании своего собственного мужа, своего собственного мобильного телефона, своей собственной старинной подруги Даша, маленькой Лали, почти взрослого Исмаэля, дождей и самой Дарлинг, — и Магде в этих мелькающих перед глазами кадрах места не нашлось. На какое-то время они уединились сегодня утром, в ванной, — но сегодня как раз и не считается. Ведь это произошло уже после смерти Даша, а все, что происходит после смерти, не так уж существенно. Анн-Софи просто проявила человечность и милосердие, ей захотелось приободрить Магду, только и всего. Да-да, Магда кричала, и крик был царапающим и сухим, и необходимо было утопить его в воде, но никто, кроме Анн-Софи, не захотел взять на себя эту миссию. Даже Тео, слишком уж озабоченный демонстрацией своей непричастности к преступлению. Он еще сокрушался по поводу пиджака, неожиданно оказавшегося на одной из скульптур первого этажа… И… было что-то еще, связанное с пиджаком.
В нем лежало снотворное.
Снотворное из кармана Тео почему-то волнует Дарлинг, еще секунда — и она обнаружит что-то важное, спрятанное на дне углублений в блистере: там, где когда-то лежали таблетки. И… Сколько их было, таблеток?..
— Вот если бы вы с Зазу принимали снотворное и Магда каким-то образом оказалась в курсе…
— Ни я, ни Зазу не принимаем снотворное, — говорит Анн-Софи с легким сожалением. — Но и этот вопрос мы с Магдой не обсуждали. А почему вы вдруг заговорили о снотворном?
— Просто вспомнила о Тео и его пиджаке…
Теперь уже сама Дарлинг как будто проваливается в дурацкий распакованный нетерпеливыми писательскими пальцами блистер — так ей и надо, идиотке! Нечего изрыгать из себя мысли, до конца не продумав их!..