Дарлинг чуть не сказала «у домашних», но вовремя сдержалась. Из домашних в живых остались лишь кошки, Иса и маленькая Лали, семьи больше нет: сначала ушли Даша и Амаку, потом наступил черед Шона. Не исключено, что последовательность ухода была другой, но теперь уже не так важно, какой именно она была…
Или — важно?
— …Так я и поступлю, хотя не думаю, что кто-то даст мне вразумительный ответ. А тот, кто мог бы ответить… наверняка промолчит. Одно могу сказать точно: на след от электрошокера это не похоже. Возможно, кто-то ударил его. Или он сам ударился.
— Это… могло бы стать причиной смерти?
— Причиной смерти может быть все что угодно.
Ну да, ну да, даже пуговица в дыхательных путях! Проклятая пуговица, застрявшая в трахее неизвестного Дарлинг приятеля Анн-Софи, продолжает мучить Дарлинг. Зачем этот тип проглотил пуговицу?!..
— Ну что ж, — подытожил Йен. — Делать вам в этой комнате больше нечего. Да и мне тоже.
— В… каком смысле?
— В том смысле, что разгребать все это дерьмо в одиночку я больше не намерен. Оставшиеся неясными детали уточнят эксперты, и останется только связать концы с концами.
— Это… возможно?
— Надеюсь, что да.
— Маву, — неожиданно для самой себя выпалила Дарлинг. — Его зовут Маву, если это еще имеет хоть какое-то значение.
— Кого?
— То пропавшее африканское божество. Гордость здешней коллекции.
— Вот как? Вы вспомнили его имя?
— Просто узнала… Анн-Софи сказала мне.
— Мне она этого не говорила.
— Все дело в кошках. Они мяукали, и их мяуканье как раз и было похоже на «маву». Если воспринимать звуки на слух. Наверное, Анн-Софи уже слышала когда-то это имя от Даша. Но благополучно его позабыла. А благодаря кошкам оно всплыло в ее памяти. Кажется, так…
Все совсем не так, совсем. Все то время, что Анн-Софи находилась подле Шона, кошки молчали. Они молчали до тех самых пор, пока она не покинула комнату, отправившись за Йеном. Почему Дарлинг соврала? Ведь не затем же, чтобы выгородить Анн-Софи!.. Тогда почему?
— Ну раз теперь мы знаем имя… — Йен поморщился. — Может быть, крикнем и хором позовем этого божка-скитальца? Вдруг он объявится, ткнет пальцем в убийцу и с ходу объяснит нам мотивы его преступления?
— Вы шутите?
— Конечно. Плевать мне на то, как его зовут, единственное, что я хочу знать, — где эта чертова статуэтка находится сейчас. И чьи пальчики к ней прикасались. И прикасались ли те же пальчики к леопарду.
Кошки наконец-то отстали от Дарлинг и занялись гораздо более привычным для себя делом: они играют — друг с другом и… с чем-то еще. Это что-то было выужено то ли из-под шкафа, то ли из-под кресла и рассыпается теперь мелким горохом по полу. Ну да, звук именно такой: цок-цок-цок, горошины (судя по всему, их несколько) интересуют ориенталов намного больше, чем смерть хозяина. Теперь кошки — всего лишь кошки, Даша крупно ошибалась на их счет. И Иса ошибался, и маленькая Лали, и сама Дарлинг тоже: они вовсе не носители особого знания. Самые обыкновенные четвероногие, каких миллионы, миллиарды в любом конце света. А их маву-заклинания — всего лишь требовательное мяуканье, не больше, это Дарлинг захотела услышать то, что услышала. А потом пристегнула псевдоуслышанное к берлинской лавке и еще — к говорящим царапинам на лице Анн-Софи. Все это — плод ее не на шутку разыгравшегося воображения.
Иллюзия Хесуса Галиано, цок-цок-цок.
Цок-цок.
Кажется, Йен заинтересовался кошачьими забавами и даже попытался присоединиться к ориенталам. Йен — самый настоящий ловкач, как и положено постоянно эволюционирующему покемону: ему без труда удалось завладеть одной из горошин, после чего интерес к игре был моментально утерян. Разом позабыв о кошках, он вынул из кармана свою китайскую лупу и уставился на горошину.
— Любопытно, — промычал он.
— Что это?
— Сдается мне, что таблетка. И она здесь не одна. Три или четыре как минимум. Спасибо вашим кошкам, иначе мы бы их не нашли.
— А вы… искали эти таблетки?
— Нет, — после секундной паузы признался Йен. — Я искал совсем другое и совсем не здесь, но таблетки — тоже неплохо.
— Это яд?
— Не знаю.
— Шон мог отравиться ими?
— Конкретно этими? Не мог, раз уж они валяются на полу. Но, думаю, установить, что это за таблетки, не составит особого труда. А теперь забирайте кошек и выметайтесь отсюда.
На этот раз покемон проявил настойчивость, лично препроводив Дарлинг с ориенталами к двери. Когда дверь захлопнулась и Дарлинг оказалась в коридоре, первым, кого она увидела, был Кристиан. Кристиан сидел у стены, упершись подбородком в колени и уставившись в одну точку остекленевшим взглядом.
— Анн-Софи только что сообщила мне… Это правда? — Конечно же, он имел в виду Шона, своего лучшего друга.
— Да.
— Я не понимаю… Как это могло произойти? Еще сегодня утром…
— Он был жив?
— Когда я заходил к нему…
— Он был жив?
— Я не рискнул приблизиться… Вдруг бы он проснулся… и тогда бы пришлось сказать ему, что Даша больше нет.
— Но он был жив?
Дарлинг все повторяет и повторяет эту фразу — на разные лады. И фраза отскакивает от стеклянных глаз Кристиана, как футбольный мяч. И это противоречит всем мыслимым законам физики: стекло уже давно должно было разбиться, разлететься на тысячи осколков, но оно все не разбивается и не разбивается. Брат-близнец Дарлинг — бездарный саксофонист и обладатель красной рождественской пижамы — сидит за ним, скованный чувством вины, и Дарлинг не знает, как вызволить его оттуда.
— Никогда себе этого не прощу…
— Вы не виноваты, Кристиан.
— Вы не понимаете… Я должен кое-что сказать вам… Я должен…
— Просто скажите, и все. Обещаю, что это останется между нами.
— Помните, мы говорили об одном неверном поступке? В том индийском ресторане, который оказался тайским, или наоборот… Не важно. Помните?
Индийский ресторан, да!.. Дорога к нему завалена телами Даша, и Шона, и мертвого пса Амаку. А еще есть крохотный, но всемогущий Мик-Маву, его изображение на дорожном указателе не отличить от изображения леопарда или кота, каким его обычно рисуют маленькие девочки. Где-то поодаль маячат щегольская шляпа Тео, жилетка Яна и перепачканная землей футболка Магды (GOD SAVE THE QUEEN), а по краям дороги высится частокол, украшенный головами африканских божеств. Индийский ресторан, в котором они с Кристианом (возможно) обедали (возможно) вчера, стоит на самом краю поля всеобщей памяти «залгани», но Дарлинг не помнит о нем ничего.
Кроме того, что там плакал ребенок.
— Вы помните?.. — с надеждой переспрашивает Кристиан.
— Да, конечно.
— Мы говорили о поступке, на первый взгляд безобидном. Абсолютно невинном и никому не приносящем зла…
— Да. Что-то такое было. Вы совершили такой поступок, Кристиан?
То, чего так страстно желала Дарлинг, произошло: взгляд Кристиана снова стал живым. Но теперь он исполнен тоски, страха и невыразимой боли.
— Может быть.
— И это как-то связано с Шоном? Или… с кем-то другим?
Наверное, это все-таки связано с Шоном, но лучше бы Дарлинг не упоминала о нем: Кристиан сразу же замыкается и уходит в себя:
— Я не могу… Простите… Может быть, потом. Не сейчас. Простите меня, Дарлинг…
…Спустя сутки они все еще остаются пленниками виллы.
Им всем, включая Исмаэля, пришлось пережить довольно унизительную процедуру снятия отпечатков, вызвавшую к жизни несколько колких реплик Анн-Софи и спровоцировавшую очередную депрессию у Магды.
Магда — самое слабое звено в цепи.
Она либо плачет — и тогда выглядит совершенно нормальной, либо надирается виски в укромных уголках дома — и тогда из этих уголков ощутимо веет безумием. Но никто больше не обращает внимания на бессвязные вопли и истерический смех Магды — никто, даже Тео. Тео старается нигде не пересекаться с женой, и в этом своем желании не пересекаться он совсем не одинок. Остальные ведут себя так же или почти так же. Исключение составляет лишь Анн-Софи: она единственная, кто еще сохраняет оптимизм и надежду на то, что весь этот кошмар когда-нибудь да закончится.
— Вы не можете держать нас здесь вечно, — заявила она Йену, перед тем как тот покинул дом.
— Никто и не говорит о вечности. Но вам придется потерпеть.
— Как долго?
— Недолго.
— Хотите сказать, что уже разобрались во всей этой кровавой и малоаппетитной истории?
— Не хватает нескольких важных деталей, чтобы картина сложилась целиком. Но это вопрос времени.
— Вечности?
— Времени, Анн-Софи. И в ваших интересах дождаться, когда последняя песчинка в часах упадет вниз…
— Чтобы снова перевернуть их? И снова ждать последнюю песчинку?
— Остроумно, да. Убийца тоже кажется мне весьма остроумным человеком. И очень хладнокровным.
— Под это определение из тех, кого я знаю… подпадают только двое.
— Кто же?
— Я сама и малышка Лали.
— У вас специфическое чувство юмора.
— А у вас — специфические методы ведения дел. И знаете что?.. Вы бы не могли изолировать Магду? Она угнетающе действует на всех. Клиника неврозов пошла бы ей сейчас на пользу, вы не находите?
— Может быть. И даже определенно пошла бы, находись мы где-нибудь в Европе. Но это не Европа — это Азия, леди. И не самая благополучная ее часть. Так что придется вам потерпеть Магду еще какое-то время.
— Вечность?
— Все закончится даже раньше, чем выдумаете. Обещаю вам.
Анн-Софи и Йен стояли неподалеку от «Лендровера», наблюдая за тем, как тело Даша пакуют в черный пластиковый мешок. Не слишком густонаселенные проводы, но ведь и Дарлинг все это время провела за одной из колонн, прячась не столько от дождя, сколько от чужих, мало соответствующих скорбному моменту разговоров и посторонних взглядов. Все другие — она была уверена в этом — поступили так же. И скрываются сейчас за окнами, замочными скважинами и дверными щелями, почему-то не решаясь выйти к той, кто составлял смысл их жизни. Или — составлял смысл их ненависти и отчаяния.