Хотя почему бы и не понадеяться?
— Магда, Магда, Магда… Как вы себя чувствуете, Магда?
— А как может чувствовать себя человек, вляпавшийся в такую историю? Отвратительно. Проклинаю тот день, когда приехала сюда…
— Да уж. Лучше бы вам было остаться дома. Быть может, тогда бы не произошло то, что произошло.
— Вы о чем?
— Об убийстве, леди, о чем же еще.
— Вряд ли мое присутствие или отсутствие могло хоть как-то на него повлиять. Я никогда не знала эту женщину, я впервые увидела ее несколько дней назад. И… можно я не буду изображать скорбь по поводу смерти совершенно незнакомого мне человека?
— Конечно. Вы даже можете выразить радость и удовлетворение. Ведь ваша соперница мертва.
— Соперница? Не смешите.
— Разве ваш муж не рассказывал о покойной, когда впервые попал к вам на прием? Наверняка он был не в лучшем состоянии, ведь его бросила женщина, которую он любил…
— Ну да… Так я и знала…
— Знали, что он любил ее?
— Он не любил ее! Это было сродни болезни — тяжелой, хотя и не опасной для жизни. Слава богу, Тео выздоровел…
— Вы уверены?
— Как бы то ни было, вируса, который отравлял его кровь, больше нет.
— Я бы посоветовал вам следить за словами. Для вашего же блага. Здесь есть люди, которые слышали, как вы откровенно желали покойной смерти.
— Надеюсь, вы не думаете, что это я… совершила убийство?
— У вас был мотив.
— Не было у меня никакого мотива! Неприязнь была, глупо это отрицать. Но мотива не было.
— Знавал я дамочек, которые ни перед чем не останавливались, чтобы убрать соперниц! На куски их рубили, растворяли в кислоте, а потом невинно хлопали глазами, утверждая, что они здесь совершенно ни при чем.
— Если бы я даже что-то задумала… Бред, конечно, но допустим… Стала бы я озвучивать свои планы в присутствии других людей? Тем самым навлекая на себя ненужные подозрения? Я же не дура…
— Нет, Магда, вы не дура. И размышляете вполне здраво. Вам не откажешь в ясности ума. И почему только все здесь твердят мне о каком-то помрачении, которое настигло вас как раз накануне убийства? А?
— Мне бы не хотелось это обсуждать…
— Придется. Также вам придется объяснить, что вы делали в кустах рядом с местом преступления. Где, собственно, вас и обнаружили. И мне хотелось бы, чтобы это объяснение было исчерпывающим.
— Я не помню, как оказалась там. Это исчерпывающий ответ?
— Ровно настолько, чтобы защелкнуть наручники на ваших запястьях. Попробуете еще раз?
— Боже мой… С самого начала все пошло ужасно. С первой минуты в этом доме мне хотелось покинуть его.
— Из-за бывшей пассии вашего мужа?
— Не только и не столько… С этим я бы еще могла справиться… Сам дом угнетал меня… Вы же видели весь этот антураж. Этих каменных истуканов, эти деревянные фигуры с раскрытыми ртами… Того и гляди всосут тебя, если не будешь осторожен. И знаете что? Они ведь меняют свое местоположение…
— Кто?
— Истуканы. И выражение лиц меняют тоже. Я наблюдала это каждый день.
— Вы преувеличиваете.
— Нисколько. Стоит лишь приблизиться к ним, как сразу начинаешь чувствовать: что-то не так. Возникает шум в ушах, какие-то неясные голоса…
— Голоса?
— Да. Я старалась не прислушиваться к ним, но… Они слишком навязчивы. Неприятны. Как насекомое, заползшее в ухо.
— И что же нашептывали вам эти голоса? Убить хозяйку каменных истуканов?
— Опять вы за свое! Они были неясными, эти голоса. Какое-то странное сочетание звуков. Ужас и тоска — вот что они вселяли. Я говорила об этом Тео. Но он посоветовал мне унять воображение.
— А кому-нибудь другому вы говорили?
— Не помню. Может быть. Все эти дни я была как в тумане.
— От алкогольных паров?
— Тео не хотел мне помочь. Он был глух к моим страданиям. Я не виню его… И все же… Он вел себя как последняя сволочь. Единственной, кто проявил участие, была эта забавная французская мадам, исследовательница пустынь. Кажется, на второй день нашего здесь пребывания она сказала, что я выгляжу неважно. А как можно выглядеть по-другому, если просыпаешься в одной постели с дохлятиной?
— Вы имеете в виду мужа?
— Я имею в виду мертвых рептилий. Ящериц. Я обнаружила их, сунув руку под подушку. Омерзительное ощущение. Теперь оказывается, что этот фокус проделала маленькая вонючка. Хозяйская дочь. Она третировала меня…
— Почему?
— Откуда же мне знать почему? Она достойная дочь своей матери. Здесь всё достойно хозяйки. Всё и все. Африканское кладбище и вся эта живность, кошки, собака… Вы ведь сами видели, что устроила здесь одна из кошек…
— Зато собака никому больше не угрожает. Вы всегда носите мужские рубашки?
— Нет, конечно.
— По-моему, в них жарковато. И они… как-то не по размеру.
— Они легкие и удобные, других Тео не признает. Весь мой запас чистых футболок неожиданно подошел к концу… Зато Тео прихватил сюда целый гардероб.
— Может, этих дохлых ящериц девчонка подбросила ему, а не вам? Может, ей не нравилось, что какой-то чужой дядька волочится за ее матерью?
— Может, но ящерицы валялись у меня под подушкой. Француженка посоветовала отнестись ко всему философски. Сказала, что это стихийное бедствие нужно просто пережить. И я была согласна пережить… и суку-хозяйку, и выходки ее дочери, и надменную физиономию ее сына, и… черт с ними… даже этих африканских уродов. Но по отдельности. А всех вместе… Это было чересчур. Особенно выкопанная из могил деревянная и каменная нечисть.
— Никому, кроме вас, она не досаждала? Никто больше не слышал голосов?
— Я не знаю. Тот молодой парень, приятель мужа хозяйки… он тоже выглядел подавленным. Он как будто все время к чему-то прислушивался.
— Вы говорили с ним об этом?
— Лишь однажды. До этого я с ним и парой слов не перекинулась, так — махали друг другу рукой издали, улыбались при встрече: на кухне, в саду или за обеденным столом. Но вчера утром, когда я относила в стирку грязные вещи… в тот маленький домик, где стоят стиральные машинки… я увидела его. Он сидел в углу, на корточках, положив голову на колени. Я окликнула его, и он испугался. И глаза у него были несчастные. Он сказал, что дом его напрягает. Что он не может находиться там долго.
— И это все?
— Мы немного поговорили об Африке, куда бы не хотели попасть ни он, ни я. На этом все и закончилось. Ужасно чувствовать себя никому не нужным персонажем, чье присутствие только терпят.
— Отчего же вы не уехали?
— Тео было не вытащить отсюда.
— Поэтому вы скандалили и напивались?
— Тео было наплевать. Ему было наплевать на нашу поездку в Англию, а ведь там его ждали на презентации книги. Вместо этого он примчался сюда. За какие-то несколько дней он все забыл. Для него существовала только эта ведьма.
— А вы не преувеличиваете?
— В том, что она ведьма? Нисколько. Она управляет здесь всем — людьми, вещами и животными.
— Собакой и двумя кошками?
— Это не единственные кошки. Есть еще одна.
— Я видел только двух.
— Все видели двух. Кроме меня. И, возможно, этого парня.
— А вы не поинтересовались у хозяйки, что это за третья кошка ошивалась здесь? Это же легко проверить.
— У меня не было желания разговаривать с ней. Ненавижу фальшивое радушие и показную доброжелательность. И абсолютно холодные и мертвые глаза в комплекте с доброжелательностью. Ей вроде бы все равно, как реагируют на нее остальные, но стоит только хоть кому-нибудь отвлечься… на другого человека или что-нибудь менее существенное… она тут как тут. И глаза сразу оживляются… Две раскаленные кочерги, вот что такое ее глаза! Так и норовят ткнуть тебя и прожечь кожу до кости. Оставить рубец на долгую память.
— То есть если бы покойная была… скажем, предметом… она была бы раскаленной кочергой?
— Почему? Вы невнимательно слушаете. Я говорила всего лишь о ее глазах. У вас странный метод ведения допроса.
— А у вас богатое воображение. От природы? Или развилось само, в процессе употребления горячительных напитков? Или это были не только напитки?
— Что вы имеете в виду?
— Вы знаете, о чем я. В этой тихой заводи полно юных натуралистов, шпионящих друг за другом. Все что-то видели, слышали и случайно находили.
— Быть может, общими усилиями им удастся найти и убийцу?
— Не исключено. Вы ведь не присутствовали на фейерверке в саду?
— Нет. Я почувствовала себя неважно и осталась в доме.
— Который вы так ненавидите?
— Ну хорошо… Я расскажу вам, как было дело. Я расскажу вам то, что помню. А помню я не так уж много — все из-за виски. Когда эта престарелая француженка утешала меня и советовала отнестись ко всему философски, мы пропустили с ней по стаканчику. После виски мне немного полегчало, чувство тревоги стало не таким острым. Конечно, злость на Тео никуда не делась, и я решилась повторить алкогольный опыт.
— Вдвоем с француженкой или сами?
— Кое-кто к тому времени уже пристроился к столам с выпивкой, так что это не было похоже на «надираться в одиночестве».
— Когда же вам полегчало окончательно?
— Когда я высказала вслух все, что думаю об этой стерве. Мне сразу стало лучше. Намного, намного лучше. Мы еще поболтали с русской, а потом я отправилась в дом, за виски.
— Решили выпить еще?
— Решила избавиться от остатков дурного настроения. И от этой напыщенной свиты уродов заодно. Мне никого не хотелось видеть. Даже Тео. Мне хотелось заснуть и…
— Не проснуться?
— Проснуться в другом месте. Жаль, что это было невозможно.
— Но попытаться стоило?