— И небритый! Вон Беспутнов, как на праздник пришел — аккуратный, выбритый…
— Так у него не растет, товарищ командир!
— Выходит, праздник труда для тебя уже не праздник? — не остается в долгу его друг Беспутнов.
Галкин содрал с головы сомбреро и натянул его на глаза Беспутнова, уставившегося на сестер Мироновых.
Товарищи отрицательную приставку в фамилии опускают и зовут Боба Путным. Имя его тоже успешно эксплуатируется. Во все известные пословицы и поговорки, содержащие слово "Бог", студенты подставляют "Боб": "Ни Бобу свечка, ни черту кочерга", "Как Боб на душу положит", "Дела идут, слава Бобу", "Сам Боб велел", "Отдал Бобу душу"…
Имя Бориса Беспутного появлялось на устах студентов с не меньшей регулярностью, чем, скажем, слово "деньги" в какой-нибудь "Файнэншл таймс". И не только в священных этим именем пословицах. Беспутнов вошел в историю институтского ССХО как автор блестящего проекта, принятого всеми на "ура": за тот месяц, что они будут на картошке, отпраздновать все положенные на год праздники, и советские и церковные. А так как дней в месяце было меньше, чем известных им праздников, то решили отмечать по нескольку торжеств сразу, и не обязательно в хронологической последовательности. В ближайший выходной было решено праздновать Масленицу, Май, День Победы и День мелиоратора. Борис уже муку для блинов запасает и сочиняет новую программу для ансамбля "Блиц-гитары", организованного им вместе с Галкиным.
— Слушай, может, и Восьмое марта заодно отпразднуем? А то когда еще-то? — предложила Нефертити, стаскивая с него черное сомбреро и возвращая его хозяину.
— Надо подумать. Эй, Галкин!
— Да Зойкин он, Зойкин, — веселым хором поправляют девушки.
Наконец завтрак готов, студенты шумной толпой ввалились в столовую, устроили свару, норовя поскорее протиснуться к окну раздачи.
Половина сваренной с таким трудом вермишели осталась, естественно, на тарелках. Полина с Аней, наконец-то вымучившие из упрямых котлов и плиты это нехитрое кулинарное чудо, сами никак не могли сесть за стол. "Ничего, скоро освободимся, — успокаивала Полина свою голодную помощницу, — студенты, похоже, только чай пьют".
И вдруг Полина с Аней просто оторопели:
— Можно добавки, Полина Васильевна? — улыбаясь от уха до уха Александр Витальевич протягивал пустую тарелку в окно раздачи.
— Хоть весь котел! — опережая Полину, Аня выхватила у комиссара тарелку.
— К сожалению, котел не получится, Анна Ивановна. Вон совхозное начальство жалует, и — отменная была вермишелька! — снова улыбнулся Александр Витальевич и заспешил вслед за командиром встречать совхозное руководство.
— Вторая порция ему бы не помешала, — вздохнула Аня, сочувственно глядя на удаляющуюся тощую фигуру комиссара. — Даже бушлат его не спасает…
Игорь Павлович с преувеличенным энтузиазмом тряс руку плотному приземистому мужчине средних лет, судя по всему, директору:
— Как кстати, Михаил Дормидонтович! Позавтракать с нами не хотите? Вкусная сегодня вермишель, Анечка, сообразите две порции! — крикнул в раздачу, проводя в столовую директора и приехавшего с ним совхозного бригадира, в чье распоряжение поступал отряд.
— Спасибо, мы позавтракали, — отказался директор, окинув взглядом почти нетронутую студентами еду в тарелках. И, верно оценив обстановку, заявил прямо: — Хотите хорошо есть, выполняйте норму, — и назвал космическую цифру. На одни руки выходило в день больше двадцати мешков картофеля. — В наше время, когда все переходят на хозрасчет и самофинансирование, другого выхода нет, — развел руками директор.
— А вы сами-то уже перешли? — поинтересовался комиссар.
— Это не ваша забота. От вас требуются дисциплина и стахановские методы.
— Картошки-то хватит? — с ехидцей поддела Аня, вытирая тряпкой стол, за который они уселись.
— Вообще-то в этом году хорошо, картошки неурожай, — включился в разговор совхозный бригадир. — Так что вам повезло, а то в минувшем до белых мух собирали…
И споткнулся, сообразив, что переборщил, успокаивая их насчет размеров нынешнего урожая. Но тут же поправился:
— Ну, ничего, работу вам найдем. С этим полный порядок.
— А с нитратами-нитритами? — съязвила Аня.
Командир дипломатично заверил директора:
— Работать, Михаил Дормидонтович, будем в поте лица, затраты окупим. Но чем кормить бойцов сейчас? Есть-то им сейчас хочется.
— Хотеть не вредно — так говорят ваши студенты? — усмехнулся Директор. — А насчет аванса, на который вы, Игорь Павлович, намекаете… Так и быть, выпишу вам сотняшку-другую.
Директор откинулся на железную спинку общепитовского стула с видом доброго отчима, уважившего не слишком скромную просьбу нахального пасынка.
— Сколько? — разочарованно протянул Игорь Павлович. И, быстро подсчитав в уме, решил поторговаться: — А в райкоме обещали…
— С райкома и спрашивайте. А у нас — самофинансирование! — Припечатав ладонями стол, директор встал, кивнул бригадиру. — Ты покажи им, как чего, поставь на борозды, а я — погнал, лады? Ну а норму давать будете, так уж и быть — прирежем бычка, мясцом отряд отоварим. Верно, Филиппыч? Короче — работайте!
— При таком питании наработаешь! — не слишком, видимо, рассчитывая на сочувствие, напомнил все же командир, провожая директора из столовой.
Когда сели в автобус, чтобы ехать в поле, Полина забыла вдруг все — усталость, необычно ранний подъем, хилый завтрак, директора с его нормами и авансами…
Вокруг творилась невообразимая, неправдоподобная красота. Неяркое, невыспавшееся солнце робко всходило над краем леса, сгоняя мрачные тени, высвечивая сочные краски осени. Ало вспыхнули молодые клены, мелко задрожали золотые пятачки берез, выпукло проступили сквозь зеленые еще листья маслянисто-пунцовые гроздья рябины. Рядом с автобусом побежали разноцветные лоскутные одеяла полей, косо пришитых друг к другу — зеленые, желтые, палевые, темно-коричневые. И все это — чистое, сверкающе-умытое.
— Во просторы-то, верно? — вздохнула сидящая рядом с Полиной Нефертити.
Аню командир оставил хозяйничать на кухне — на случай, если повар вовремя не приедет, а Полину отправил со студентами в поле.
Оглушенные поначалу этой первозданной красотой, студенты начали потихоньку приходить в себя. С грохотом опускались стекла, выпрастывались наружу руки, жадно ловили прохладный осенний ветер. Многие впервые видели настоящую "кантри-сайд". Не по телевизору, а вот прямо за окном:
— Красота-то?
— Балдеж! Полный отпад! — восторгался Галкин, обнимая за плечи Зою Миронову.
— И речка совсем рядом — купаться можно.
— А луга-то, луга какие!
— Ой, смотри, смотри — корова! Траву грызет, наха-алка!
— В естественных условиях самофинансирования…
— Я тащусь!
Нефертити придвинулась ближе к Полине:
— Видите ту липовую аллею, Полина Васильевна? И развалины, к которой они ведут? Вот в такой усадьбе — ну, не в разрушенной, конечно, а в целой — мы с Зоей могли бы сейчас жить.
— Что? — Полина с трудом оторвалась от бегущих за окном красот, посмотрела, куда показывала Таня Миронова.
— Моя покойная бабка, урожденная Мурашева, говорила, что…
— Уж прямо и "урожденная", — улыбнулась Полина. — Не та ли самая Мурашева, из рода декабристов, которая…
— Та самая. Наша родственница по какой-то там линии.
Полина недоверчиво протянула:
— Так мы, выходит, в гости к вам едем?
— Почти: в соседнем поместье будем картошку убирать.
За центральной усадьбой автобус свернул вправо и, проехав полуразрушенную церковь, явно занятую под амбар, остановился на границе поля и леса.
На поле бригадир объяснил Полине и комиссару задачу:
— Будете подбирать за копалкой. Там корзины лежат, — кивнул на опушку леса, — под той березой, но чтобы вернуть все до единой!
— А куда ссыпать? — поинтересовался Александр Витальевич. — Где мешки?
— На поле пошукайте. Должны с прошлого года остаться.
— С прошлого?
— Студенты побросали, не вернули. Трактористы собрали чуток, а остальные — в боровках. Пошукайте! — посоветовал бригадир и удалился.
Из пяти картофелекопалок две стояли у опушки леса, ремонтировались. Остальные тарахтели, попыхивая голубым дымком, на разных концах поля. А поле-то — без конца и без края! Так показалось, судя по всему, не одной Полине.
— Неужели это все нам убирать? — услышала за своей спиной и, обернувшись, увидела Зою Миронову.
— Нет, Миронова, вам еще роту солдат выделят.
— Ладно уж, давайте хотя бы взвод. А что? — вдруг вдохновилась Зоя. И, капризно пристукнув резиновым сапогом по вспаханной земле, поинтересовалась: — Кого из нас военная кафедра готовит, а?
— Правильно мыслишь, — поддержала Зою Нефертити. — Мы — медсестры запаса, верно?
Подхватив грязную корзину, сестры Мироновы, потомки знаменитых Мурашевых, повернули к борозде, выдавливая в рыхлой почве большие ребристые следы.
Поле, усеянное студенческими спинами на длинных бороздах, напоминало огромные счеты с беспорядочно разбросанными костяшками.
Полина тоже взяла корзину, склонилась к борозде.
— Личным примером? — съязвил Александр Витальевич, присоединяясь к Полине и отбирая у нее тяжелую, словно вобравшую в себя все осенние дожди, корзину. — Ого! Ее и пустую-то не дотащишь, а уж с картошкой…
Полина энергично принялась за работу. Хотелось показать — и Александру Витальевичу и студентам, что она, преподаватель, тоже, в общем-то, "от сохи", не белоручка. Однако к середине борозды почувствовала легкое головокружение и выпрямилась.
— Может, хватит? — пристально посмотрел на нее Александр Витальевич, пересыпая в мешок картошку из корзины.
Вытянув шею, Полина глянула, сколько еще осталось до конца поля, и ей стало тоскливо.
— Товарищ комиссар, разрешите обратиться! — послышалось над самым ухом.
Полина подняла голову и увидела растущие из резиновых сапог ноги, а потом — всего Галкина, в черных трусиках и белой маечке, в каких выводят на солнечные ванны ребят в детском саду. Только вместо белой панамки голову