— Сами не умеем перерабатывать, пусть хоть американцы, — выдавила Полина.
— А что мы умеем? Что? Митинговать? — Миронова зло швыряла в корзину осклизлые клубни. Вдруг ее рука замерла, взгляд беспомощно приклеился к другому концу поля. — Не хотите попить, Полина Васильевна? — спросила, выпрямляясь. — В горле пересохло.
И, громко чавкая резиновыми сапогами, Нефертити направилась к бидонам. Полину жажда не мучила, но отказать Мироновой было неудобно.
— Только портить умеем, разрушать. Потому что мы варвары. И обожаем свое варварство, наслаждаемся им…
Нефертити замолчала, сосредоточенно шагая по полю. Этот его необработанный участок с полегшими стеблями увядшей картофельной ботвы чем-то напоминал Полине картинку из школьного учебника по истории Древней Руси, где изображено поле брани: "…и наших полегло на том поле — тысяча, а врагов — тьма…"
Пожухлая ботва источала пряный запах тлена.
Галкин и Зоя уже мелькали меж берез, удаляясь к лесу. Нефертити с ненавистью выплеснула воду, сделав всего один глоток.
— Все отравлено, испоганено: вода, земля, культура, нравственность. Вы заметили, что тут птицы не поют? Ни одной на всем поле — даже галок нет. Войны не надо — сами вымрем.
Ветер рванул пленку, взметнув ее грязным парусом, брызнул в лицо холодной липкой водой. Нефертити бросила прощальный взгляд на опушку и повернула назад.
— Мы в этом году на Черном море отдыхали. Там почти все пляжи закрыты — говорят, где-то прорвало канализацию. Никак очистить не могут — который год! Пьем собственные испражнения, каково!
— Вместе с родителями отдыхали?
— Куда от них денешься. Галкин говорит: вырвать свободу у родителей — все равно что отнять кость у собаки.
— Галкин, я слыхала, талантливый парень?
— Ну? — снова насторожилась Нефертити. — Талантливый. Особенно в постели.
— Таня, как вы можете! Любовь — это же…
— Любовь? Любовь! — фыркнула Миронова. — Ой, держите меня пять человек — любовь!! Да кому она сейчас нужна, эта любовь? Техника, Полина Васильевна, простая техника. Вы что, не знаете, как это делается?
Полина покраснела.
— Нет, я не совсем то имела в виду, — виновато поправилась Миронова. — Любовь — это слишком утомительно. Зачем? В наш-то век? Век демократии и хозрасчета! "Без всяких эмоций", — как говорит Галкин.
— Демократия, — раздумчиво повторила Полина, с удовольствием отрываясь от клубней. — Трудновато дается нам сия наука.
— Так мы ж и учиться уже разучились! А демократия — наука.
Она быстро швыряла тяжелую от налипшей земли картошку, не давая Полине передохнуть.
— Вы не устали, Таня? — забеспокоилась Полина, глядя, как быстро наполняется очередная корзина. — Отдохнуть не хотите?
— Нет! — резко ответила Миронова. — Я обязательно выполню норму! Сделаю им это чертово изобилие! И гляну, как они будут бороться…
"Изобилие для нас хуже голода", — вспомнила Полина какую-то телепередачу.
После холодного мрачного поля, после дождя и ветра возвращение в лагерь казалось светлым праздником. Наспех сполоснув в большом корыте перед столовой сапоги, не заходя в корпус, студенты бежали скорее внутрь — не столько к хитрому Петиному ужину, сколько к теплу, свету, цивилизации.
Сваленная в кучу мокрая одежда вскоре начинала дымиться густым терпко пахнущим паром. Все столпились у свежей "молнии", обсуждая последние новости.
— Опять Нефертити все рекорды перекрыла!
— Конкурс красоты отменяется, "Мисс Картошка" уже есть!
— Слушай, Тань, имей же совесть! С твоими темпами у начальства "Сюрпризов" не хватит!
— Хочешь всю Россию нитратами закормить?
— Наоборот! В мешках-то картошке сподручнее гнить! — взял Нефертити под защиту Боб Беспутнов: — Зря бочку на человека катите.
— Все мы под Бобом ходим, — не остались в долгу студенты.
Не успели рассесться за столами, как к зданию, коротко посигналив, подкатил забрызганный грязью голубой "Жигуль". Игорь Павлович вышел встречать гостя, секретаря парткома института.
— Жаль, скат подвел, — сокрушался секретарь, поднимаясь с командиром по лестнице. — Хотел на поле успеть.
— Главное — на ужин не опоздали.
Потирая руки — руль-то холодный! — секретарь прошел в столовую, сел за стол. Студенты с интересом наблюдали, как он отнесется к ужину — треске с вермишелевым гарниром.
— А что? Очень вкусная вермишель, — похвалил, набив рот. — А треска вообще блеск! Ее ведь почти всю уже выловили, так что скоро и такой не будет.
Но, когда студенты разошлись, в тесном кругу преподавателей стал снимать со всех стружку:
— Что ж это вы студентов вермишелью закормили? Уже жалобы посыпались: три раза в день вермишель да рыба, рыба да вермишель.
— Директор обещал мясом отоварить, но… — слабо защищался командир.
— Надо требовать!
— Директор говорит, надо зарабатывать.
— Так в чем же дело? — иронично улыбнулся секретарь. — В старые времена, когда — из-под палки — это еще понятно Но теперь-то сельхозработы на добровольной основе! По доброй воле поехали!
Несмотря на бурлящие вокруг перемены, парторганизация в их институте не утратила своей руководящей роли. Поэтому секретарь мог позволить себе и иронию и выговор — рядовые члены партии, он знал, сильно возникать не станут.
— Ну ладно, — произнес уже добродушнее, — пошли глянем, как студенты проводят досуг. К конкурсу-то готовятся?
На первом этаже народу было мало — студенты отдыхали в корпусах, набираясь сил для танцев в дискотеке. Галкин с Беспутновым настраивали свои "блиц-гитары", Нефертити вяло постукивала одним пальцем по клавишам старого пианино, кто-то смотрел телевизор. Натренированно-бодрым голосом диктор сообщал:
— …Перестраивается и оборонная промышленность, нацеливая свои мощности на переработку сельскохозяйственной продукции. Не крылатые ракеты, а чипсы, картофельные котлеты и другие изделия…
— Ой, опять про картошку! Надоело! — Зоенька подошла к телевизору, собираясь переключить программу.
— Оставь, интересно же! — попросила Нефертити и тут же, аккомпанируя себе на расстроенном пианино, стала импровизировать:
Уже не делаем ракеты
И не тревожим Енисей,
Но, как и прежде, по котлетам
Мы позади планеты всей.
— Это, очевидно, называется "поэтом можешь ты не быть"? — улыбнулся Игорь Павлович, беря секретаря под локоть и направляясь с ним к двери.
— Постойте, постойте, — окликнула их Зоя. — Тут как раз про канадских фермеров передают. Они разоряются, потому что слишком много производят, девать некуда.
— Нам разорение не грозит, — подмигнул Зое командир.
— Оказывается, государство им доплачивает. И, как думаете, за что? За то, чтобы они меньше продукции выдавали. Каково?
— Надо же? — Галкин перестал бренчать на гитаре, прислушиваясь к разговору. — Платят, чтобы не работали!
— Вам, Галкин, за безделье никто платить не собирается, не волнуйтесь, — успокоил его командир и пошел к выходу догонять парторга.
— "У российских — собственная гордость", верно? — понеслось им вслед.
— Просто в Канаде едят мало, — попробовал кто-то объяснить причину разорения канадских фермеров, — а у нас тут…
— Нас тут совсем закормили! — усмехнулась Нефертити и заиграла в ритме марша: "Широка страна моя родная…" Она смогла извлечь вполне приличные звуки даже из этого рассохшегося ящика.
Командир и секретарь выходили из столовой, когда услышали надрывное коровье мычание. Прибежав во двор, увидели у фонарного столба, где секретарь поставил свою машину, привязанную к опоре породистую буренку. Корова мотала головой, буйствовала, норовя освободиться от пут, и грозила не только фонарному столбу, но и ни в чем не повинному "Жигуленку".
— Чьи шуточки? — строго допрашивал командир вызванных на место происшествия бойцов, пока секретарь отгонял машину в безопасное место.
— Кто-то из местных, — предположил Галкин.
Игорь Павлович строго глянул на говорившего:
— А где вы во время ужина были, Галкин? Ну, колитесь, куда шастали?
Друзья начали что-то врать насчет репетиции, но командира подобные отговорки не устроили, и они в конце концов сознались:
— Случайно, Игорь Палыч, ей-ей случайно. В темноте с бычком спутали.
— При чем тут бычок?
— При том, что Дормир… директор то есть, нам его обещал. Вот мы и решили, явочным порядком.
— А теперь тем же порядком — назад на ферму. Шагом марш!
— Так ведь обещал же! Хоть молока надоим… Ну, товарищ командир!
— Разговорчики в строю! — прикрикнул командир, отвязывая буренку и провожая взглядом Галкина и его дружка, суетливо подгонявших корову.
— Вы их накажите, со всей строгостью! — требовал секретарь. — Ведь эта скотина чуть мой "Жигуль" в металлолом не превратила. Построже, Игорь Павлович!
Командир обещал и, в свою очередь, попросил секретаря подтолкнуть вопрос о транспорте. "Без колес тут — сами видите. Давно ведь "газик" обещали".
После ужина руководство отряда собралось в штаб-квартире, вывесив, как всегда, на двери строгую таблицу: "Идет заседание штаба, просьба не мешать".
Но на этот раз преподаватели не просто гоняли чаи под тихую музыку кассетника и обменивались новостями. Главным сегодня было разработать задание для конкурса красоты. Но думалось всем почему-то плохо, коллективный мозг работал вяло, не в силах оторваться от картофельной темы.
— Пусть в качестве домашнего задания приготовят блюда из картошки. Чтобы побольше и повкусней. А мы попробуем.
— Лучше национальные картофельные блюда, разных стран.
— И пусть приведут все известные поговорки со словом "картошка". На английском и французском.
Аня не выдержала.
— Все "картошка" да "картошка". Тошнит от нее! Давайте что-нибудь другое.
— Вы правы, Анна Ивановна. Налейте-ка еще чайку, — протягивая пустую чашку, Игорь Павлович смотрел на Аню с такой мольбой, словно просил не чашку чая, а всю Вселенную.