— Нет, добром это не кончится, — повторила Аня. — Надо их остановить! Пока не поздно…
Вместе они вышли в коридор. Острые запахи домашней кухни, солений, сигаретный дым — ароматы вольной жизни.
Из-за дверей доносился недвусмысленный звон стаканов, развязные возгласы. Полина с Аней постучали в одну из комнат — их не услышали. Переглянувшись, вошли без приглашения.
За сдвинутыми столами, уставленными снедью, теснились ребята и девушки. Комната была украшена цветами, флажками, красочными плакатами, славящими Первомай. Тут же красовались и огромные открытки с нарисованными восьмерками. "Заодно и Международный женский день отмечают", — догадалась Полина.
И почувствовала неуместность их появления на этом раздольном празднике: их просто не замечали — в упор не видели.
— Пошли отсюда, надо посоветоваться с командиром, — Аня утянула Полину из комнаты.
Во втором корпусе — такое же раздольное гульбище. Штаб-квартира оказалась заперта — ни командира, ни комиссара.
Заглянув в несколько комнат, Аня с Полиной наконец их обнаружили — в веселом обществе Галкина — Беспутнова и остальной компании. В бутылках торчали наломанные еловые ветки, плавали в сигаретном дыму свисающие с потолка бумажные снежинки — явно праздновался Новый год.
Игорь Павлович о чем-то оживленно разговаривал с Зоей Мироновой. В тот момент, когда вошли Полина с Аней, Зоя тянула губами из пачки сигарету, Игорь Павлович весело щелкнул зажигалкой, отчаянно высекая искры. Нефертити, зажатая между Галкиным и Беспутновым, разливала чай.
"И медперсонал здесь, — отметила присутствие Кати Родниной. — На случай, если понадобится "скорая помощь"?
В самом конце стола, отдельно от других, скучал Александр Витальевич — он, судя по всему, чувствовал себя не совсем уютно в этой компании. "И чего сидит? — удивилась про себя Полина. — Из солидарности с командиром?"
Первым их заметил Игорь Павлович:
— У-у, кто пришел! Анна Ивановна! Полина Васильевна! Давайте к столу: руководители должны быть со своим народом.
— Да здравствуют аппарат и демократия!
— Садитесь! Вот сюда, — радушно приглашали студенты, освобождая место за столом.
— Спасибо! — сухо поблагодарила Аня, — но Полина Васильевна плохо себя чувствует, ей надо лечь…
Полина еле поспевала за ней.
— Нет, что творится-то? Что творится! До чего докатились, а? — гневно обвиняла Аня, не сбавляя шагу. — До чего же доводит это панибратство? Командир называется!
— Может, у него не оставалось выбора, — пыталась защитить Игоря Павловича Полина, — как еще следить за порядком?
— Только обнимая студенток, как же еще?! Надо же опуститься до такого уровня! Чтобы со студентами! С плебсом…
— Неправда: Мироновы дворянских кровей, — шуткой пыталась утихомирить разбушевавшуюся Аню.
Но она плохо воспринимала юмор:
— Куда мы идем? Нет, ответьте, Полина Васильевна: куда? Если уж руководители черт знает что себе позволяют!..
Полина и в самом деле чувствовала себя неважно и, придя к себе, тут же легла в постель, приняв еще одну таблетку аспирина. Сквозь первый некрепкий сон ей послышалось, что кто-то тихо плачет. Аня? Хотела встать, но тут ее сморило, и она уже ничего не слышала.
Проснувшись среди ночи, почувствовала какую-то странную пустоту в комнате. Подняла голову — так и есть: Анина постель смята, но не разобрана, видно, еще не ложилась. Где же она? Что-то подсказывало, что не у командира.
Накинув поверх ночной рубашки Анин серебристый дождевик, вышла на улицу. Светила луна, выстелив мягким голубоватым светом спящий лагерь.
Обошла корпус, никого не встретив. Хотела уже возвращаться — ночной ветерок легко проникал под тонкий дождевик и ситцевую рубашку.
Но тут заметила женский силуэт, смутно проступающий на фоне берез за мужским корпусом.
Аня, вытянувшись в струнку на каком-то ржавом, поставленном вверх дном ведре, застыла мрачным изваянием перед полуосвещенным окном штаб-квартиры.
— Анечка! — окликнула ее Полина. — Ты что тут делаешь?
Аня вздрогнула, чуть не свалилась с ведра. Но все же устояла.
— Тс-с! Полина Васильевна. Я хочу видеть, кто там с ним.
— Да никого там нет! Успокойся, Аня, пойдем спать.
— Нет, есть! У него там кто-то есть — видите тени?
— Не вижу, тебе показалось. Это — от деревьев, не придумывай!
С трудом стащила Аню вниз, увела в корпус. Она дрожала еще больше Полины.
— Сейчас чаю вскипячу. Ложись.
Аня не сопротивлялась, послушно дала напоить себя чаем, уложить в постель.
Полина уснула только тогда, когда Анино дыхание стало ровным.
Воскресное утро выдалось тихим — было слышно, как лениво шуршит засыхающими листьями береза за окном. Мутное солнце сонно просвечивало сквозь туман — день обещал быть ясным.
Полина привычно вскочила с постели: проспала! Но в корпусе стояла глубокая тишина Вспомнив вчерашний день, подумала, что отряд и сегодня может не выйти на работу хотя это воскресенье было заранее объявлено "черным".
Как быть? "Надо посоветоваться с командиром", — улыбнулась, глядя на спящую Аню.
Вставать, естественно, не хотелось, к тому же болела голова и слегка знобило — ночная прогулка явно не прошла даром. "Что мне, больше всех надо?" — подумала, снова нырнув под одеяло.
Когда, окончательно проснувшись, Полина вышла в яркий солнечный день, ей показалось, что все уехали в поле. Но увидела на дальней скамейке комиссара и Аню, мирно загорающих на солнце, и поняла, что студенты еще просто-напросто спят.
У ворот командир с мрачным видом выслушивал разгневанного директора; каждую фразу Дормир сопровождал резким движением ладони — словно дрова колол. Потом повернулся к командиру спиной, сердито хлопнул дверцей "газика" и умчался прочь.
Аня, увидев идущего к ним командира, вскочила с лавочки и, схватив Александра Витальевича за руку, потянула его в противоположную сторону.
Игорь Павлович растерянно смотрел им вслед. "А что, они неплохо смотрятся", — подумала Полина. Но радости от своего нечаянного открытия почему-то не испытала.
— Ну, что будем делать? — подошел к ней Игорь Павлович. — Народ все еще бастует.
Полина глянула на невыспавшееся, небритое лицо командира и с неожиданной для самой себя резкостью ответила:
— Вы командир, вы и решайте.
По пути к себе завернула к Кате Родниной — взять тройчатку от головной боли. Кабинет оказался заперт. Полина, постучав на всякий случай, пошла было восвояси, но услышала за дверью легкое движение и остановилась.
Дверь открылась не сразу. Вид Кати показался Полине несколько странным: лицо красное, волосы встрепанные, глаза с виноватым испугом.
— Я, наверно, вас разбудила? — извинилась Полина.
Катя не отпустила дверную ручку и, спросив Полину, чего она хочет, смутилась:
— Минутку, я сейчас.
И скрылась за дверью, не пустив Полину в кабинет.
"Не иначе Галкин своего добился!" — предположила Полина, и, зажав в ладони выданные врачом таблетки, уже дошла до конца коридора, как вдруг дверь одной из комнат резко распахнулась, и, чуть не сбив Полину с ног, оттуда выскочила Нефертити. Подбежала к кабинету врача, рванула на себя дверную ручку, принялась изо всех сил дергать ее.
— Таня, что вы делаете! — Полина пыталась поймать ее обезумевшую руку. — Остановитесь, нельзя же так!
Нефертити ее словно не слышала.
Неожиданно щелкнул изнутри замок.
— Что случилось, Таня? — вскинула брови Катя Роднина.
Оттолкнув от порога врачиху, Нефертити бросилась в комнату, к открытому окну.
Полина вздохнула с облегчением, только взяв Миронову под руку и вытащив из кабинета.
Едва они вышли из корпуса, как увидели бегущую к ним навстречу Зою.
— Тань, а Тань, ты видишь, кто к нам в гости приехал? — закричала издали, показывая в сторону ворот.
За ними горел в лучах яркого солнца оранжевый "Кировец".
— Представляешь, Васенька! Вместе с братом. Классная тачка, верно?
Зоя оттащила сестру в сторону от Полины, зашептала что-то ей на ухо. Через секунду они обе уже бежали к воротам.
"Кировец", отфыркиваясь дымом, исчез из виду.
А через два часа командир собрал экстренное заседание штаба отряда, поставив на повестку дня вопрос об отчислении из ССХО Тани Мироновой.
— …мало того, что она нарушила приказ, воспользовалась государственной техникой в личных целях, — стараясь не очень горячиться, докладывал командир, — она преступила нормы нашего общежития. Она… — он кашлянул, соображая, как бы получше назвать вещи их собственными именами, но махнул рукой и сел, отвернулся к окну.
Впрочем, все и так знали, что стряслось.
Директор, возвращаясь через станцию в центральную усадьбу, заметил спрятанный в переулке оранжевый "Кировец". Быстро вычислив, где может быть водитель, пошел к винному магазину, к которому тянулся длинный растрепанный хвост. Здесь он их и застукал — Василия и Нефертити, уже успевших отовариться. В руках Василия была объемистая капроновая сумка, где под надежным прикрытием "Боржоми" директор обнаружил несколько бутылок "Русской". Впрочем, Нефертити тут же заявила, что сумка — ее, Вася только помогал нести.
Ивана и Зою, стоявших в очереди за продуктами, Дормир не заметил, и они благополучно смылись.
Василию директор приказал возвращаться в совхоз: "Сейчас разберемся!" А Нефертити передал из рук в руки командиру — вместе с вещественными доказательствами.
Миронова попыталась выкрутиться: это, дескать, для растирания, для больных суставов, так сказать, в лечебных целях. Но командир был не из тех, кого можно провести на мякине, — тут же организовал собрание.
— Предлагаю исключить Миронову из отряда и отправить в институт, сопроводив соответствующим письмом, — заключил Игорь Павлович. — Прошу высказываться.
Комиссар заерзал на стуле:
— Старшую исключить, а младшую оставить?..
— Предлагаете исключить обеих? — обрезал его командир.
— Может, она и в самом деле для натирки? — неуверенно сказала Аня.