Я очнулась, словно меня толкнули, и перевела взгляд на часы. Они были уже застегнуты на запястье — пальцы привычно сделали свою работу. Прошло около получаса, пока я стояла, изучая записку на двери. Спину снова пронзила острая боль. Позарез нужен аспирин!
У меня есть наличные. Впрочем, я могла бы пробраться на продуктовый склад торгового центра, но вдруг меня там застукают? Запросто можно запутаться во вранье, пытаясь выкрутиться из очередных неприятностей. А если начнут следить за коридорами и обнаружат Грейвса?
Ради бога, хватит! Тебе собственных проблем мало? Теперь вот тревожишься за этого мальчишку!
Нет, нельзя выдавать чужое убежище. Это основное правило, которое неукоснительно выполняют все охотники на нежить. Отца нет, и мне одной продолжать дело его жизни!
От этого открытия стало страшно, и я постаралась затолкать жуткую мысль в самые дальние уголки сознания. Вернулась к раскладушке и снова переворошила сумку. В комнатушке стояла необыкновенная тишина. Интересно, если я буду шуметь, услышат ли эти звуки в соседнем ангаре и поймут ли, откуда они доносятся? Как часто во время рабочего дня служащие прибегают к контейнерам, чтобы выбросить мусор? Пользуются ли еще утилизатором для картона? Вопросы не давали мне покоя…
Края альбома из-за постоянного хранения в сумке сильно обтрепались. Я взялась его перелистывать — надо найти чистый лист, чтобы оставить записку для Грейвса.
Вдруг ноги стали ватными, и я без сил рухнула на бетонный пол. Даже зубы лязгнули, когда ударилась задницей о твердое покрытие!
На одном из листов в альбоме красовался нежный ирис, над которым я усердно трудилась в прошлую ночь. Потом гардеробная дверь, ночной столик, стопка белья после стирки, зарисованные машинально. На другой странице — царапина от острого карандаша, проделанная мной во время сна, и… набросок из сплетения тени и света, изображенный четкими штрихами. Не помню, чтобы я это рисовала, но сомнений в авторстве не возникает. Кто же, если не я?
Так, что там? Задний дворик какого-то склада или другого здания, прислонившегося к огромному ангару. Окна с побитыми стеклами — мелкие штрихи острого грифеля. Кривой деревянный забор с кое-где выломанными штакетинами, и перед забором притаился, словно гигантский кот, грузовик.
Наш грузовик! Знакомые очертания родного дома на колесах я узнаю из тысячи!
Во рту мгновенно пересохло, появился неприятный вкус металла. Стук сердца глухо отдавался в висках, заглушая остальные звуки.
Когда я сделала этот набросок? Я заснула сразу после того, как нарисовала стопку белья. Это последнее, что помню!
В ту ночь мне снился сон. Полно, да был ли это обычный сон? Ночной кошмар! О чем? Дай бог вспомнить! Снился отец, крадущийся шаг за шагом к какой-то двери, а за дверью его поджидало что-то ужасное! С каждой минутой нарисованное здание с грузовиком все больше вселяло в меня уверенность, что именно в этом доме развернулась страшная трагедия, после которой отец вернулся домой в облике жаждущего человеческой плоти зомби.
Помнится, когда я проснулась тем утром, карандаш в руке был сломан, больно впившись острыми краями в ладонь. Сам набросок явно сделан мелкими, стремительными штрихами, ставшими мне знакомыми за годы быстрых зарисовок. Нет, это просто невероятно! Как бы гордилась бабушка моим открывшимся даром, а мне впору слезы лить!
Я изучала бесконечное множество штрихов, сложившихся в странный рисунок, и чуть не прослушала царапающие звуки за стеной. Я обернулась к двери, бесшумно скатилась с раскладушки, схватила куртку и растянулась во весь рост на полу. Рука привычно потянулась за пистолетом. Как учил папа: «Сначала уйди с линии огня, потом стреляй! Детка, отстреливаться и корчить из себя мишень — не годится!»
Дверь в комнату открылась, и тут разум взял верх над паническим желанием открыть огонь. Кому еще известно, что я прячусь здесь?!
Грейвс, мотая головой, протиснулся в дверной проем. Он вымок с головы до ног и озяб. С кудрявых волос капли падали на длинный черный плащ, и струйки воды стекали по плащу на пол. Губы Грейвса посинели от холода, нос стал красным, а щеки приобрели неестественно желтый оттенок.
— Ух, к-какой с-собачий холод на улице! — заикаясь, произнес Грейвс и удивленно вылупился на меня. Потом осторожно закрыл дверь, снял черный промокший рюкзак с костлявого плеча. — И снег опять идет. Уйму времени затратил, пока дошел. Я тебе кое-что принес.
Я лежала на полу, чувствуя себя полной идиоткой, но Грейвс, казалось, ничего не замечал. Закрыв дверь, он стал старательно отряхиваться, словно собака после купания в ледяном озере. Холодные брызги полетели во все стороны.
Я вернула предохранитель на место и осторожно сняла палец со спускового крючка. Потом, положив пистолет обратно в куртку, кое-как поднялась на ноги.
— Снова снегопад?
— Господи, снег валит и валит, не останавливаясь! Не поверишь, если расскажу, как пришлось добираться до торгового центра! Вот, смотри, что принес!
Грейвс рылся в рюкзаке, а с его волос все падали капли воды — это таял снег, запутавшийся в черных кудрях. Да он весь мокрый — хоть выжимай!
— Господи помилуй! — Подойдя ближе, я стала отнимать у него рюкзак. — Снимай сейчас же плащ! У тебя губы от холода синие! Лучше сразу переоденься во все сухое!
— Святые небеса, не прошло и часа, а она уже уговаривает меня раздеться?! — шутливо произнес он, устремив взгляд в потолок, но не выпуская из рук рюкзак. — Вы, южные красотки, всегда себя ведете так, когда… Да подожди ты, ради бога! Запомни, терпение — это добродетель, так что сбавь-ка обороты! Вот, это тебе!
Он выудил из рюкзака маленький бумажный пакетик, источающий соблазнительные запахи мяса и картофеля-фри.
Наконец-то мне удалось стащить с Грейвса плащ. Я оглядела комнатку — надо срочно повесить сушиться промокшее насквозь тяжелое черное одеяние моего приятеля. А сам Грейвс, уронив пакетик с едой, уже стягивал через голову промокшую рубашку. Он снова отряхнулся, обрызгав меня холодными каплями вперемешку с кусочками льда.
— Господи, ты что, в снегу специально вывалялся? — Я поспешила спасти пакетик с картошкой и мясом. — Где ты это достал?
— На Маршалл-стрит есть одно местечко, которое всегда открыто для посетителей! Летом я подрабатывал там и знаю точно, что готовят они отменно. Не жди меня и начинай есть! Может, хочешь кофе?
С этими словами Грейвс направился в ванную, демонстрируя смуглую спину с выпирающими лопатками, похожими на хрупкие крылья. На плечах красовались красные пятна от холода… А еще бесстыдник расстегивал на ходу пуговицы джинсов. Что ж, надо признать, у парня сухопарое, но красивое тело с развитой мускулатурой, которую не портит кукольное личико. Есть чем похвастаться перед цыпочками!
Краска стыда залила шею и лицо. Я быстро отвернулась, и, отыскав вешалку, повесила мокрый плащ в уголке.
Грейвс вернулся из ванной, облаченный только в полотенце, обвязанное вокруг бедер. Второе полотенце красовалось на голове. Заглянув в бумажный пакетик, я обнаружила тройную порцию картошки-фри и три сандвича с мясом и сыром. Они пахли просто божественно!
— Надо же! Какая вкуснотища! Сколько я тебе должна?
На напряженном лице Грейвса мелькнула быстрая ухмылка.
— Детка, первый раз бесплатно! Давай ешь! У тебя во рту, наверное, со вчерашнего вечера маковой росинки не было. А знаешь, сегодня уроки отменили из-за снегопада. Блетч рассвирепела не хуже качка, которому отшибли причинное место! Я целых два часа добирался до кафешки на Маршалл-стрит, даже заглянул в… — Вдруг он запнулся и внимательно посмотрел на меня, приподняв одну половинку сросшихся бровей. — Ты давай ешь! Я что, зря еду нес?
В белых полотенцах смуглый Грейвс выглядел как подтаявшее шоколадное мороженое.
— Слушай, а ты не хочешь одеться? — не выдержала я.
Папа иногда ходил по дому без рубашки, и меня это ничуть не смущало. Я отнюдь не ханжа, но сейчас чувствовала себя не в своей тарелке.
— Разве не ты хотела, чтобы я разделся?! — Он снова насмешливо фыркнул: не поймешь, то ли кашлянул, то ли крякнул от боли. — Жуй давай!
— Погоди! Сколько я тебе должна?
И можно поинтересоваться, паренек, откуда у тебя деньги?
Вопрос такой же дурацкий, как и желание узнать, почему подросток живет в торговом центре, а не дома. Вот только я ничего не желаю знать. Пусть сам решает эти проблемы, а мне и так хватает забот!
— Говорю же тебе, первый раз угощаю, — подмигнул Грейвс.
Странно, сегодня его глаза казались карими, а не зелеными.
Взяв сухую рубашку, он натянул ее через голову на голое тело и явно собирался одеваться дальше, пока я стояла, потупив взгляд в пол. Щеки залил румянец, словно их обдало жаром от печи.
— Ты угощал меня в прошлый раз, помнишь? — напомнила я ему.
— Да, но не фирменным блюдом с Маршалл-стрит. Честно говоря, я думал, что не застану тебя здесь. Потом решил, что ты, должно быть, еще спишь. Утром, когда я уходил, ты так крепко спала, будто была в полной отключке. — Он уселся рядом, надевая футболку с «Iron Maiden» и сухие джинсы. Брошенное на пол полотенце с глухим стуком плюхнулось рядом с мешком, где хранилось грязное белье. Потом Грейвс ухватил один из сандвичей и проговорил: — Надеюсь, еще не остыл!
Моя куртка лежала возле ног на полу. С виду такая безобидная, но в кармане таится скрытая угроза. Интересно, как бы Грейвс отреагировал, узнай он, что я чуть не выстрелила?
И все-таки кто он, этот странный подросток?
— Чем я обязана такой заботе?
В ответ Грейвс неопределенно пожал плечами и, жадно откусив огромный кусок от сырного сандвича, закрыл от наслаждения глаза.
Бетонный пол холодил ноги. Кстати, раскладушка в комнатке одна — где же тогда спал Грейвс прошлой ночью? Почему-то я не задумывалась об этом раньше.
Влажные пряди черных волос упали на глаза, но Грейвс к этому привык и продолжал жевать сандвич. Наконец он промычал что-то невразумительное: