еживаю насчет внешности. Лучше быть не слишком красивой, но умной и ловкой, чем хорошенькой и безмозглой! И в подруги себе я выбрала бы обыкновенную девчонку с головой на плечах, а не смазливую пустышку из группы поддержки!
Я наклонилась и подняла с пола объемную сумку. Расправила лямку руками в шерстяных перчатках с обрезанными пальчиками. В них хоть и зудят руки, но, по крайней мере, тепло. А если спустить ниже манжеты рукавов, перчаток вообще не заметно!
— Хорошо, ждать тебя допоздна не буду! — пообещала я папе.
— Сядь-ка и позавтракай!
Щелк!
Очередной патрон. Отец снова перевел взгляд на обойму, словно на свете нет ничего более важного и ценного.
Завтракать? Сейчас, когда он собирается в одиночку пойти на охоту и сразиться с нечистью? Он что, шутит!
Спазм скрутил желудок в тугой комок.
— Я опоздаю на школьный автобус. А хочешь, приготовлю тебе яичницу?
Не знаю, зачем я это предложила. Глазунья — любимое блюдо отца, но ни маме, ни мне не удавалось приготовить ее так, как нравится ему. Каждый раз у меня растекается желток, даже после папиных указаний, как правильно снимать лопаточкой готовую глазунью со сковороды. А мама… мама заливисто смеялась по воскресеньям и обещала подать к столу омлет или пережаренную глазунью. Тогда папа подходил к ней и, обняв за талию, зарывался лицом в длинные каштановые кудри. А я всегда начинала кричать: «Ой-ой-ой! Только без поцелуев!»
И они оба смеялись.
Это из прошлой жизни. Тысячу лет назад. Когда я была маленькой.
Отец устало покачал головой:
— Нет, спасибо, малышка. Тебе нужны деньги?
Заметив бумажник на стойке, я открыла его.
— Возьму двадцать долларов.
— На всякий случай бери сорок. — Щелк! Щелк! — Как дела в школе?
Просто отлично, папа! Лучше некуда! Две недели в новом городе вполне достаточно, чтобы обзавестись толпой друзей, ведь так?
— Нормально!
Я взяла деньги и с грустью прикоснулась пальцем к фотографии мамы за прозрачной обложкой бумажника.
Обложка от постоянных поглаживаний давно протерта в том месте, где сияет радостная улыбка мамы. Вьющиеся, как и у меня, рыжевато-каштановые волосы собраны на затылке в свободный хвостик, а несколько выцветших локонов спадают на очаровательное личико в форме сердечка. Мама была настоящей красавицей! Стоит лишь однажды увидеть ее на фотографии, и сразу станет ясно, почему отец влюбился в нее. Кажется, будто в воздухе до сих пор витает аромат ее духов.
— Всего лишь нормально? — не унимался отец.
Щелк!
— Все хорошо, правда, пап. Тоскливо, конечно. Впрочем, как и везде! — Переступив с ноги на ногу, я положила бумажник на место. — Мне пора!
Щелк!
Он даже не поднял головы, чтобы проводить меня взглядом.
— Давай иди! Я люблю тебя.
Сегодня отец надел обычную для охоты одежду: флотскую толстовку и синие спортивные брюки с маленькой дырочкой на колене. Я не могла оторвать грустного взгляда от его склоненной головы, наблюдая, как отец заряжает обойму, откладывает ее и берет новую. Я почти чувствовала пальцами, как каждый патрон проскальзывает на свое место.
С трудом преодолевая застрявший в горле комок, я все-таки попрощалась с ним:
— Ну ладно! Тогда пока! — Будь осторожен! Не дай им себя убить!
Я вышла из кухни и потопала по коридору в прихожую, больно ударившись ногой об одну из коробок. Там лежат вещи для гостиной — руки не дойдут распаковать. Впрочем, иногда мелькает мысль: а зачем? Все равно через пару месяцев придется собирать вещи заново.
Я громко хлопаю входной дверью и сразу натягиваю капюшон, пряча под ним волосы. Особой прически у меня нет, хватит и того, что я периодически пытаюсь расчесать непокорные космы гребенкой. Вот у мамы локоны лежали один к одному, а на моей голове — сплошная путаница. И без того незавидное состояние волос только ухудшается из-за влажного климата, характерного для захолустья на Среднем Западе. Обволакивающий влажный холод превращает выдыхаемый воздух в белое облако и безжалостно леденит локти и колени.
Дом, который мы снимаем, стоит последним в ряду таких же одинаковых домов, построенных через равные промежутки друг от друга. В здешних краях солнцу редко удается пробиться сквозь затянувшие небо облака. Воздух на вкус отдает железом. Я постоянно мерзну.
До приезда сюда мы путешествовали по Флориде, где царит удушающая жара, растекающаяся по коже тягучим елеем. Мы охотились на четыре полтергейста в Пенсаколе и на неугомонный призрак женщины — даже отец разглядел его без моей помощи — в каком-то глухом городишке на севере Майами. В дороге мы повстречали магическую лавку и ее жуткую хозяйку, державшую в стеклянных банках гремучих змей. Отец купил у нее серебро — единственное эффективно действующее средство против потусторонних сил. Кстати, в школу я не ходила, так как мы часто переезжали с места на место, меняя отели и не оставляя ни малейшего шанса застать нас врасплох тем, против кого отец использовал купленное серебро.
А теперь мы в Дакоте, где снег по колено! Здорово, да?
Двор зарос высоким бурьяном, забор покрашен, но краска уже отслаивается. Кое-где отсутствуют доски, из-за чего забор похож на широко улыбающийся щербатый рот. Тем не менее крыльцо в доме прочное, а сам дом и того крепче. Папа никогда не арендует хлипкие домишки, так как считает, что они пагубно сказываются на воспитании ребенка.
Я спрятала руки глубже в карманы, втянула голову в плечи и, сутулясь, отправилась в школу.
Живым отца я больше не видела.
Глава 1
— Мисс Андерсон?
Занудный голос миссис Блетчли вывел меня из раздумий: я уже давно отвлеклась от урока и, подперев щеку рукой, отрешенно разглядывала зимний пейзаж за окном. Впрочем, там не было ничего интересного, только заиндевевшая пустошь бейсбольной площадки. Я просто ждала звонка с урока.
Кстати, в средней школе «Фоули» почему-то не доверяют обычным звонкам. Вместо них раздаются звуки, скорее напоминающие трели сотового телефона. Они эхом разносятся по коридорам, возвещая о начале нового урока в очередном кабинете, где снова надо впрягаться в бессмысленную работу…
Карандаш в руке застыл над девственно чистой страницей тетради. Я отвернулась от окна и по тишине в классе поняла, что глаза всех присутствующих устремлены на мою скромную персону.
Как я ненавижу эти взгляды!
Миссис Блетчли — пухленькая круглощекая блондинка с темно-карими глазами-пуговками. Она постоянно носит очки в тонкой металлической оправе и пользуется ярко-оранжевой помадой, которая неряшливо расплывается по губам. Обычно на уроке Блетчли не расстается с линейкой и сжимает ее в руках, словно символ экзекуции, которую она собирается совершить над нерадивыми учениками. Если под руками нет линейки, она нервно теребит края бесформенного кардигана. Следует заметить, что гардероб нашей учительницы довольно убог, как и ее вкус, и состоит из трех жакетов: лимонного, голубого с вывязанными алыми розами и ядовито-желтого с круглым отложным воротником, в который она нарядилась сегодня.
Возможно, коллеги по школе считают миссис Блетчли добродушным и безобидным созданием, но на уроках она больше похожа на хищную лисицу, готовую стащить цыпленка из курятника. Не зря ученики прозвали ее за глаза Бешеной Собакой. Бешеная Собака Блетч нутром чует страх потенциальной жертвы.
Существует два типа учителей: добрые и строгие. Добрые учителя приходят в школу с искренним желанием учить: такие либо сохраняют свое преподавательское кредо, либо ломаются под гнетом детской жестокости. Тогда они становятся нервными, истеричными и начинают бояться учеников, особенно выпускников старших классов.
Строгие учителя по своей природе отличаются от добрых коллег. Они похожи на акул — эдакий прожорливый, безжалостный механизм, способный унюхать каплю крови в бескрайнем океане!
— Вы не могли бы уделить нам чуточку вашего драгоценного внимания, мисс Андерсон? — поинтересовалась миссис Блетчли непередаваемым тоном, полным ядовитого сарказма.
По классу пробежала волна перешептываний, и раздался всеобщий вздох облегчения. Бешеная Собака нашла жертву на следующие тридцать минут, и, как ни странно, этой жертвой оказалась я.
До чего приятно быть новичком в классе!
Сейчас лучше всего промолчать. Строгие учителя имеют удивительное сходство с хулиганами и забияками: если не реагировать на их подначки, очень скоро они отстанут, посчитав вас тупицей, от которого не дождешься путного слова.
Полуазиат-гот, сидевший передо мной, беспокойно заерзал на стуле. Высокий, костлявый, с копной черных вьющихся волос, парень даже в классе не снимает черного плаща. Когда он склоняется над столом, воротник плаща приподнимается по бокам, а сзади опускается, оголяя шею.
На мгновение я задержала усталый взгляд на курчавом затылке соседа и решила: «Эх, была не была!»
— Форт-Самтер, — громко произнесла я.
В классе воцарилась мертвая тишина. У миссис Блетчли хищно сузились зрачки, а я продолжила, бесстрашно бросаясь в омут головой:
— Вы спрашивали, где начались первые военные действия в Гражданскую войну. Это было сражение за Форт-Самтер, которое произошло двенадцатого или тринадцатого апреля 1861 года.
Я говорила ровным голосом, без вызова, но все равно по классу пробежал восхищенный шепот, перерастая в сдавленный смех. Ох, как строгие учителя не любят такие смешки!
А кто ж знал, что изучение истории Америки в старших классах станет таким увлекательным и забавным?!
Секунду-другую Блетч не спускает с меня прищуренных глаз. Я для нее пока остаюсь загадкой и, возможно, сегодня ускользну безнаказанно из ее цепких лапок. Парень-гот опять поерзал на стуле, отчего тот жалобно заскрипел.
Одарив меня напоследок взглядом, не обещающим в будущем легких побед, учительница явно решила переключиться на другую жертву:
— Благодарю вас за ответ, мисс Андерсон.
Зловещая пауза затянулась — миссис Блетчли рассеянно постукивала по столу линейкой. Ее лодыжки заметно отекли и нависли над полуботинками, не помогли даже черные подтягивающие чулки, виднеющиеся из-под длинной, развевающейся джинсовой юбки. Похоже, они сделаны из компрессионного трикотажа, который обычно носят диабетики.