– Вы всегда остаётесь педагогом, профессор Фаулз, – Норбридж повернулся к нему с улыбкой. – Теперь же позвольте мне взять слово и объявить, что я в высшей степени горжусь мистером Фредди Ноком за то, что он привёл камеру-обскуру в рабочее состояние.
Норбридж повернулся к Фредди, и все собравшиеся зааплодировали.
– Благодарю вас, – просиял Фредди и продемонстрировал всем, как он умеет напрягать бицепс. – О, кабаре сумрак! – он немного смутился. – Это значит «камера-обскура».
– Фредди? – произнёс Норбридж, жестом приглашая мальчика продолжить демонстрацию. – Покажи её в действии. Пожалуйста.
– Да, мистер Фоллс, – с этими словами мальчик потянул за верёвку, которая была у него в руке, и вновь яркий всплеск цвета и света, который Элизабет запомнила на демонстрации несколько дней назад, возник на белом диске. Все присутствующие ахнули от восхищения. Перед ними, переливаясь всеми оттенками серого, белого, синего, серебристого и золотистого, расцвели озеро Луны и стоящие за ним снежные горы, освещённые солнцем.
– Изумительно! – воскликнул мистер Рахпут.
Элизабет никогда не слышала столько энтузиазма в его голосе.
– Это очень красиво, Фредди, – восхищённо качала головой Леона.
– Невообразимо! – мистер Веллингтон не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить восхищение в полной мере.
Гости стояли и смотрели во все глаза, шумно восхищались картиной, показывали друг другу на отдельные детали, которые привлекали их внимание. Пролетела сойка, и все были в восторге от её плавного полёта, словно в том, что они видят прямо сейчас, – совершенно реальный, существующий за окном мир, который, отразившись на экране, не стал менее реальным, словно во всём этом действительно заключено истинное чудо.
Элизабет поймала взгляд Фредди и ответила ему улыбкой. Отёк вокруг глаза у него уже спал. Синяк был лилово-зелёным и выглядел уже не так жутко, как три дня назад, когда Элизабет навестила друга в больничном корпусе. Она протянула руку, подняв большой палец вверх, и мальчик засмеялся от радости.
Несколько минут все смотрели на изображение, которое разворачивалось на диске. Затем Фредди поменял настройки, чтобы можно было посмотреть картину в другом ракурсе, под другим углом, сделав это несколько раз. Он приближал и отдалял изображение, чтобы гости видели с близкого расстояния подъезжающий автобус или любовались долинами, которые были едва видны обычным глазом где-то далеко на востоке. Казалось, никто не хотел, чтобы демонстрация закончилась. Все были бы счастливы, если бы Фредди растянул это волшебство на несколько часов.
Однако после тридцатиминутной демонстрации Норбридж решил подвести итоги, и все собравшиеся на платформе стали благодарить и поздравлять юного изобретателя. Повинуясь едва заметному намёку владельца отеля, гости один за другим покинули зал.
Остались лишь Фредди, Элизабет, Норбридж, Леона и Эгиль П. Фаулз.
Фредди включил свет, и комнату наполнило сияние морозного солнечного дня.
– Что ж, успех грандиозный! – Леона смотрела на мальчика с искренним восхищением. – Браво, молодой человек!
– Всецело присоединяюсь, – отметил Эгиль П. Фаулз и обеими руками поправил очки. – Умопомрачительный успех. Очень жаль, что вы не можете посещать нашу Академию в Хевенворте. В нашей школе непременно оценили бы ваш пытливый ум практика!
– Элизабет будет туда ходить, – ответил Фредди.
– И мы в восторге от этого факта! – профессор Фаулз торжествующе поглядел на Элизабет. – Сегодня понедельник, начало семестра, между прочим.
Несмотря на всё, что с произошло с Элизабет в последние несколько дней, одна лишь мысль о новой школе сразу подняла девочке настроение.
– Жду с нетерпением! – воскликнула она.
Ей хотелось не просто встретить новых людей и начать учиться в школе, которая, как она чувствовала, будет прекрасной, но и скорее включиться в новый жизненный распорядок. После всех событий, приключений, испытаний и волнений, связанных с кулоном, Грацеллой и туннелями, Элизабет мечтала о школьной упорядоченности и предсказуемости.
– В этом семестре у нас будет новый преподаватель-стажёр, – продолжал Эгиль П. Фаулз. – Норбридж, тебе это может быть интересно. Он учится в колледже около Брумы, и у нас он будет проходить практику. Зовут его Хайрам Кроули. Это внук Дэмиена.
Элизабет заметила, что при звуке этого имени по телу её пробежала странная дрожь.
– Писателя? – робко уточнила она.
– Именно его, – ответил профессор. – Кажется, это интересный молодой человек.
Леона тихонько покачала головой:
– Ну, его дедушка определённо был весьма интересен.
– Я прочитал все его книги, – громко произнёс Норбридж. – Каждую! Это художник слова, волшебник словосочетания, профессор фразы!
– Вам нравятся его книги? – уточнил Фредди.
– Очень, очень нравятся! – Норбридж посмотрел на Элизабет. – А тебе? Тоже?
– Да, они очень хорошие, – ответила Элизабет. Сложно сказать, почему, но мысль о том, что внук великого писателя будет преподавать в Академии Хевенворта, усилила её желание поскорее приступить к занятиям. – Он немного странный, но хороший.
– А мы все разве не странные? – ответил Эгиль П. Фаулз, и все засмеялись. – Однако мне пора идти, – профессор сверился с часами, – жена будет ждать меня в скором времени. Позвольте выразить вам особую благодарность, сэр! – с теплом произнёс он, повернувшись к Фредди, и крепко пожал ему руку. – Элизабет, увидимся в понедельник рано утром. Норбридж, Леона, au revoir, adios и Gesundheit[21]!
Раскланявшись, Эгиль П. Фаулз спустился по лестнице с платформы и исчез за дверью.
– Хороший человек, но плохой шахматист, – глядя в пол, произнёс Норбридж.
– Кто же будет проводить демонстрации, когда уедет Фредди? – спросила Элизабет. Она тотчас пожалела об этих словах, стоило им слететь с языка. Девочка повернулась к лучшему другу. – Господи, я так не хочу думать о том, что ты уезжаешь!
– Может, я приеду на Пасху, – тихо ответил мальчик, – если только родители не изменят свои планы. В очередной раз.
Впервые за всё утро с его лица исчезла улыбка.
– Я напишу им, – пообещал Норбридж. – Возможно, мне удастся убедить их приехать.
Фредди закрепил конец длинной верёвки на перилах возле контрольной панели. Вид у него был удручённый.
– Главное, чтобы они отпустили меня в «Зимний дом». Если они не поедут сами, я не буду переживать.
– Надеюсь, они приедут, – Элизабет искренне этого хотела. – Будет очень хорошо, если соберётся вся твоя семья.
Она улыбнулась Норбриджу. Однако даже в этот счастливый миг одна печальная мысль не оставляла её. Она думала о Лане, которая лежала в медицинском корпусе. Сильный шок был причиной тяжёлого самочувствия. Элизабет вчера заходила туда – но ей позволили лишь коротко взглянуть от двери, не заходя в палату. Лана выглядела такой же старой, слабой и неопрятной, как девяностолетняя старуха без должного ухода. Девочка не могла не испытывать к ней жалости – даже после того, как узнала, что Лана, Селена и Паутеры никуда не уезжали, а вместе с Грацеллой спрятались в номере Тэтчеров и оттуда организовали свою атаку.
– Как ты думаешь, что будет с Ланой? – спросила она деда. Тот покачал головой.
– Трудно предположить. Её родители и брат давно уехали, так что не знаю. Пока она будет здесь.
– Это так ужасно, что с ней случилось! – воскликнула Элизабет. – Мне кажется, она делала лишь то, что ей говорила семья, но самой это не нравилось. У меня несколько раз создавалось впечатление, что она хочет меня предупредить. Эта девочка не заслужила такого!
– Я того же мнения, – согласилась Леона. – Ужасные люди в этой семье. Все. Ужасные.
– Уж лучше бы Родни постарел, – включился Фредди.
Он объяснил Элизабет, что это Родни напал на него – набросился сзади, избил, ударил по голове и украл ключ, оставив в коридоре без сознания. – Уж пусть ему будет лет сорок или пятьдесят!
– Будьте великодушны, мистер Нок, – покачала головой Леона. – Будьте великодушны.
– Кем же надо быть, чтобы «одолжить» свою собственную дочь Селене и Грацелле, даже если они родственники? – грустно покачал головой Норбридж. – Трудно себе представить! Если есть какая-нибудь возможность разыскать их, я обязательно это сделаю. И не удивлюсь, если они состряпают какую-нибудь новую схему, чтобы вернуться сюда.
Он посмотрел на Элизабет.
– Согласен с тобой, что Лану винить не за что. Если я смогу ей чем-нибудь помочь, то помогу.
– Может, я смогу её навестить, когда ей будет лучше? – предложила Элизабет.
Норбридж не ответил, но медленно и очень грустно кивнул.
– Что стало с Селеной? – продолжала расспросы Элизабет.
Норбридж наклонился к ней, глядя в пол.
– Получила шесть футов земли на кладбище в Хевенворте. Точно и окончательно. Не то чтобы я предлагал тебе лично в этом удостовериться, но всё так. Я лично был на похоронах.
– Вы уверены, что Грацелла больше не представляет угрозы? – спросил Фредди. – Она побеждена окончательно, бесповоротно?
По мнению Элизабет, это была самая странная часть истории, которую Норбридж поведал ей и которую девочка приняла. Выглядело всё это весьма зловеще. После того, как в туннелях под «Зимним домом», где была обнаружена ледяная статуя, всё привели в порядок, когда Норбридж увёл оттуда Элизабет, а Лану перенесли в больницу, когда убрали тело Селены, Грацелла осталась лежать на прежнем месте. Пятеро мужчин, которые пришли туда с Норбриджем, Сэмпсоном и Джексоном, не смогли поднять это тело. Даже когда они призвали помощников, безжизненные останки ведьмы сопротивлялись попыткам сдвинуть его с места. Всё – и тело, и одежда – стало крепче скалы, словно в тот момент, когда ведьма испустила дух, она превратилась в камень. Теперь всё, что осталось от Грацеллы, поверженной на каменном полу, больше напоминало скульптуру, чем умершего человека, который когда-то жил, двигался, говорил.