– Массаж помогает? – осведомился Натаниэль.
– Более-менее… – Робин поморщилась.
– Позвольте мне. – Он присел рядом и, осторожно обхватив ногу, выпрямил ее и слегка надавил на подошву. – Как сейчас?
– М-м-м… – Робин зажмурилась. – Так гораздо лучше.
– Отлично. Если вдруг будет больно – скажите.
– Ладно.
Мужские пальцы массировали ее пятку, затем перешли на свод стопы. По ступне прокатилась волна тепла, пошла выше, и поврежденная щиколотка вдруг перестала о себе напоминать.
– Очень хорошо, – прошептала Робин.
Натаниэль начал делать большим пальцем круговые движения по ее подошве.
– Так не больно?
– Нет… – Она глубоко вздохнула. – Правда, помогает…
Он аккуратно коснулся щиколотки.
– А здесь?
– Ага… Осторожно, пожалуйста.
– Конечно…
Его пальцы скользили по ноге, словно мягкий шелк.
– Можно немного выше, – жмурясь, пробормотала Робин.
– Так? – уточнил он, разминая ногу выше щиколотки.
– Да… только еще немного выше.
Натаниэль переместил руку и погладил ладонью ее лодыжку, а Робин продолжала таять под его прикосновениями.
– М-м-м… Можно еще выше?
Его пальцы легли на бедро.
– Здесь? – негромко спросил Натаниэль.
– Ага. – Она тихонько застонала от удовольствия. – Так хорошо… Хорошо для щиколотки…
Он массировал ногу, продвигаясь вверх и вниз по бедру, порой проникая под юбку; разок даже коснулся трусиков.
Робин взяла Натаниэля за руку и притянула к себе, а сама пробежала ладонью по крепкой мужской спине и проникла под рубаху. Его кожа оказалась гладкой и теплой; мускулы играли под ее прикосновениями. Их губы встретились. Если у Робин что-то и болело, теперь это было забыто.
Глава 51
Робин не раз видела, как мать реагирует на кризисные ситуации. Например, у Мелоди через несколько часов после рождения Лайама открылось сильное кровотечение, которое никак не удавалось остановить, к тому же с пугающей скоростью начало падать давление. Медикам потребовалось некоторое время, чтобы понять причины происходящего, и с объяснениями к родственникам роженицы врачи вышли далеко не сразу.
Утомленная долгим ожиданием мать тогда набрасывалась с претензиями на проходивших мимо медсестер и докторов. Мало того, еще и упала в обморок прямо в больнице. Отец доставил ее домой, и она принялась бомбить звонками младшую дочь и зятя, требуя немедленно сообщать ей любые новости. В какой-то момент в разговоре заикнулась о необходимости подготовиться к похоронам старшей дочери. Вместо того чтобы заниматься Мелоди и ее новорожденным сыном, Робин и Фред потратили несколько часов на переговоры с матерью.
Конечно, тот случай был из ряда вон, хотя подобные истерики происходили из раза в раз, и именно тогда Робин с Мелоди пришли к соглашению: что бы ни стряслось, мать следует по возможности держать в неведении.
Поэтому Мелоди и не поставила ее в известность о нападении маньяка. Естественно, когда выяснилось, что сестра исчезла, позвонила матери – вдруг та в курсе, куда запропастилась ее младшая дочь? Ничего полезного не услышав, повесила трубку, предварительно обмолвившись – мол, наверное, она занята с пациентом.
Робин не придала рассказу Мелоди особого значения, а через три дня получила сообщение от матери:
Только что узнала – оказывается, на мою дочь совершили жестокое нападение… И все вокруг об этом слышали, кроме меня! Надеюсь, ты жива-здорова… Жаль, мне никто не сказал, иначе постаралась бы помочь.
Робин перечитала текст раз десять, и у нее создалось сильнейшее впечатление схожести сообщения с рисунком Зигмунда Фрейда: чем дольше на него смотришь, тем лучше понимаешь – на самом деле перед тобой обнаженная женщина. Какой тут заложен смысл? Мать обеспокоена и одновременно обижена, что ее никто не оповестил? Или в трех строчках проявляется человек с наклонностями нарцисса, который в первую очередь ошеломлен тем, что его обошли вниманием?
Как бы там ни было, ясно одно: чем дольше откладываешь разговор с родительницей, тем тяжелее потом будет при личной встрече. И Робин ближе к обеду направилась к матери, заранее понимая, что испытание предстоит сложное.
– Привет! – подала она голос, открыв дверь. – Мама, это я.
Несколько секунд в доме царила тишина, затем из спальни послышалось слабое:
– Робин?
– Да-да. Я… э-э-э… тебе звонила, но ты не сняла трубку.
Робин медленно заковыляла по коридору. Щиколотка уже не так болела, однако довольно сильно опухла и реагировала на движения.
– Я спала…
Голос звучал странно – пожалуй, даже отрешенно.
Робин добралась до двери и прислонилась к косяку. Поджала ногу, дав ей отдохнуть.
Смертельно бледная мать лежала в постели. Полное отсутствие макияжа, ночная рубашка… В обед такого не случалось в принципе. За своим внешним видом она всегда следила тщательно.
– Что с тобой? Ты больна?
– Нет… – прошептала мать. – Я… приняла успокоительное.
– Ого! – Робин переступила порог и присела на краешек кровати.
– Ужасно испугалась, когда услышала новости… – Подбородок матери заметно дрожал. – Мне сказала Гленда. Гленда! Якобы тот человек тебя схватил и куда-то увез в багажнике машины.
– Мама, со мной всё в…
– Я уже потеряла твоего отца. А если б еще лишилась и ребенка… Ни одна мать такого не вынесет, знаешь ли. – Ее глаза заволокло слезами. – Твоя смерть превратила бы меня в жалкую развалину.
Робин тяжело сглотнула.
– Копы приехали вовремя, и ничего страшного не случилось. Правда, мам.
– Все кончилось – и ни одного звонка… Хоть бы сказала – мол, всё в порядке… Мелоди и не намекнула, что мне надо мчаться в больницу. Знаешь, когда ты была совсем малышкой, у тебя случилась серьезная ушная инфекция – на целую неделю тогда угодила на больничную койку. Я все эти семь дней провела с тобой в палате. Врачи не могли заставить меня уйти. Один даже заявил медсестре: с такой матерью ребенку ничего не грозит. До постороннего человека и то дошло…
Робин откашлялась. Прошло пять минут, а она уже как выжатый лимон.
– Не хотела доставлять тебе беспокойства, потому и не звонила.
– Гленда была в шоке, что я ничего не знаю. Должно быть, я выглядела полной дурой…
– Мама, наверняка она все поняла.
Глаза матери вспыхнули.
– У тебя в детстве однажды случилась серьезная ушная инфекция. Тебя тогда положили в больницу на целую неделю…
– Мама… Ты хорошо себя чувствуешь?
– Они не могли меня заставить выйти из палаты. Все врачи были под впечатлением. Один из них даже сказал медсестре, что я – прекрасная мать.
Похоже, мама здорово не в себе. Робин еще никогда не видела ее в подобном состоянии. Смотрит в стену, выглядит совершенно потерянной… Неужели это Диана Харт, сильная и властная? Транквилизаторы словно превратили ее в другого человека – мягкого и нерешительного. Сердце Робин вдруг заколотилось, и она нежно сжала руку матери.
– Мама, со мной все хорошо.
– Я стала бы жалкой развалиной…
– Понимаю, мам, но у меня и вправду все отлично.
– Иногда… иногда думаю: слишком жестко тебя воспитывала. Однако ты должна понимать, что я всегда желала тебе только добра.
Робин смахнула нечаянную слезинку.
– Да-да, конечно…
– А ты меня вечно так разочаровывала!
Робин изумленно уставилась на мать.
– Сколько я вложила в тебя сил и времени… – продолжала та. – Ты всегда делала не то, что нужно. Потому я и была с тобой сурова.
– Понятно, – пробормотала Робин, отпустив ее руку.
– Может быть, теперь, после этого ужасного происшествия, ты наконец возьмешься за ум, – с надеждой и уже гораздо спокойнее произнесла мать.
Ее глаза слипались; она явно проваливалась в сон.
– Может быть, – вздохнула Робин, поднимаясь с кровати. – Пойду заварю чай. Тебе что-нибудь принести с кухни?
Мать глянула на нее сквозь щелочку полуприкрытых век.
– Что ты сделала с волосами? Почему подстриглась так коротко? Выглядит ужасно.
Через несколько секунд она уже тихо похрапывала.
Робин прошла на кухню и налила себе чашку чая. Пошарив в сумке, выудила пачку сигарет. Две сегодня уже выкурила – третья будет лишней…
Прикуривая, она думала о матери. Та проснется, зайдет на кухню и ощутит запах табака, который на дух не переносит. Робин втянула дым в легкие и выдула его в потолок, покачивая головой то вправо, то влево. Наблюдала, как сизые струйки сливаются в облачко и поднимаются в воздух, заполняя комнату.
Пепельницы здесь, разумеется, нет и быть не может. Робин открыла буфет с великолепным китайским фарфором и достала одну из чашечек с золотым ободком, которыми мать так дорожила. Усевшись, вытащила еще одну сигарету – уже четвертую за день. Прикурила от третьей, а окурок раздавила в драгоценной чашке.
Прикрыв глаза, затянулась. Где четвертая, там и пятая.
Завтра надо бросить…
Глава 52
Последние несколько дней Натаниэль был сам не свой. Пытался внушить себе: все это последствия дела Кана. Ему удалось положить конец череде серийных убийств. После такого сознаешь, что быть копом все же не столь плохо. Жаль, что подобные ощущения возникают далеко не у всех. Кстати, неплохая ступенька по карьерной лестнице…
Безусловно, на его настроении сказывалась профессиональная гордость, однако легкость во всем теле на самом деле имела совсем иную причину. Робин…
Они теперь общались каждый день. Натаниэль снова пришел к ней в гости и остался на ночь. Уже несколько лет он ни к кому не испытывал таких сильных чувств. Невероятно – и в то же время страшновато. Пройдет время, и Робин, подобно Имани, осознает: отношения с копом – не лучший выбор. Нет, конечно, когда тебя вырывают из лап серийного убийцы, все прекрасно. А потом?
Не случайно в среде полицейских разводы – обычное явление.
Впрочем, надо наслаждаться тем, что имеешь. В лабораторию Вернона Горовица он вошел с никак не желавшей сходить с лица улыбкой – вспоминал последний обмен сообщениями с Робин.