Так я оказался собственником производственно-коммерческой фирмы, который живет в элитной двухсотметровой квартире в центре города и за которым по утрам приезжает «Мерседес» последней модели.
Как-то незаметно для самого себя я стал достаточно известным в городе человеком, с множеством влиятельных друзей. Наверное, были и враги, но я о них не знал.
Горка научила меня надеяться только на себя, крепко держаться на ногах и не расталкивать тех, кто мчится рядом, чтобы не упасть самому. Я гордился тем, что за десять лет ни разу не сменил номер своего мобильного телефона.
Звонок раздался вечером, когда я только что пришел домой с работы и не успел переключить мобильное чудовище в режим «без звука».
Звонила… Наденька.
Я сразу узнал ее голос. Она говорила о том, что помнит меня, что я так и остался самым близким для нее человеком, что по-настоящему, кроме меня и сына, у нее никого нет, что она тяжело болела и там, на краю, вдруг отчетливо поняла, что всю жизнь любила только меня.
Как опытный сердцеед, я держал паузу.
Когда она, захлебнувшись словами и отдышавшись, выкрикнула:
– Ну что же ты молчишь?!
Я ответил:
– Приезжай! – и отключился.
Телефон тут же зазвонил снова, на моей фабрике вырубилось электричество, исполнение важного заказа было под угрозой.
Я тут же начал ругаться, договариваться, потом отвозил наличные за срочную работу, в общем, напрочь забыл про Наденькин звонок.
Примерно через неделю начались школьные каникулы и я провожал жену с детьми (ну, про дочку я уже говорил, а еще, между делом, у меня получился мальчик, которого, в честь папы, я назвал Димой) на отдых в Чехию. Сославшись на то, что много работы и поехать с ними не смогу, я мечтал, оставшись дома, побыть один и тоже отдохнуть.
Проводил я их, приехал домой, достал «Хеннесси VSOP» (мой любимый коньяк), налил в подогретый бокал, прилег у телевизора, сделал первый глоток и… зазвонил телефон. «Понятно, – думаю, – моя жена Лариса опять что-нибудь забыла!» Беру трубку и сквозь зубы:
– Ну что, милая?
– Это я, Тимочка, я приехала! – слышу Наденькин голос, и лоб покрывается испариной.
– Я с сыном на каникулы приехала, маму навестить. Когда мы увидимся, милый?
От этого «милый» мне совсем не по себе стало.
– Там, где мама твоя живет, напротив, ресторан есть, «Петрович» называется, можем завтра позавтракать часиков в десять, – говорю, а у самого каша в голове.
И дел завтра полно, и на знакомых нарываться не хочется (город наш, хоть и миллионник, а деревня деревней, все все про всех знают), и не виделись почти пятнадцать лет (а вдруг она страшная стала, а?), и, главное, дальше-то что мне с ней делать?
– Хорошо, Тимочка, до завтра, – шепчет она и отключается.
У меня от этого шепота мурашки по коже, как тогда, на горке…
Подъезжаю я на следующее утро к дому Наденькиной мамы, а у самого мысли «спасительные» в голове: «Может, выйдет она сейчас с Михой, типа разыграть меня решила, как тогда, осенью».
Вспомнилась та история давняя, как я под дождем, с сумками два километра по грязи до автобуса шлепал, и злость забытая адреналинчиком в голову ударила, глаза зажгла, желваки пустила по скулам гулять и щеки сделала розовыми.
Смотрю, идет. Одна. Походка та самая, которой учили, от которой и злость ушла, и в паху заломило, и от нежности, давно забытой, горло перехватило.
Подходит она, открывает дверцу моей машины, садится рядом…
Не изменилась!
Она улыбается, а я смотрю на нее ошарашенно и тоже улыбаюсь какой-то такой смущенно-дурацкой улыбочкой.
Посидели, поулыбались, она и говорит:
– Ну что ты, Тимоша, поехали, – и ладошку свою мне на руку кладет.
Меня словно током ударило! Рванул с места, к ресторану с шиком подкатил, прямо к входным дверям, помог Наденьке выйти… Сели мы за столик у окна и начали болтать не пойми о чем.
В заведении этом я был завсегдатаем (его хозяин – мой давний товарищ), поэтому обслуживали нас на высшем уровне.
Вижу, Наденьке нравится.
И автомобиль мой, и фигура спортивная (три раза в неделю фитнес), и костюм с рубашкой (от Zegna), и аромат новый (от Baldasarini), и как обслуживают нас душевно (Тимофей Дмитриевич то, Тимофей Дмитриевич се).
Смотрю, значит, я на нее и вижу, что ошибся, изменилась моя первая любовь.
Столик, за который мы сели, стоял у окна, и сразу стало видно, как много ей пришлось нанести тонального крема, чтобы скрыть увядающую кожу и выглядеть свежей, как тщательно она удлиняла ресницы, и свитерок на ней под горло не случайно, – шея и руки всегда расскажут правду о возрасте женщины.
Так вот болтаем мы, взгляд у нее искрящийся, ждущий, призывный, а на меня опять накатило.
Снова я вспомнил себя под дождем и взгляд ее….
– Кстати, как там Миха? – спрашиваю.
Ответом мне был тот самый презрительный взгляд, только уже по отношению к дружку моему, и ладонь свою она опять мне на руку кладет:
– Давай не будем о нем сегодня, милый!
А меня уже не торкает от ее прикосновений, только подлое такое удовольствие начинаю я получать от этой ситуации. Ага, думаю: «Миха, был “в шоколаде” – я “лузер”. Я в порядке – значит, он “не тот” стал. Ладно, милая, будет тебе шоу “Добро пожаловать”!»
Посмотрел я ей в глаза проникновенно-приторным взглядом, который сводит женщин с ума (особенно если они хотят, чтобы на них так смотрели), и сказал:
– Поехали!
Эх, горка, горка, знала бы ты, унесла бы тогда меня куда подальше, не защитила бы от пули в девяносто первом и не увела бы мою машину из-под «КамАЗа» в девяносто третьем.
Вы думаете, пошло, если это происходит в гостинице? А если гостиница хорошая, с магнитными замками на дверях, дорогим интерьером и приятным запахом? Если, пока едешь на машине, в номере уже накрывают стол, ставят прохладное «Gavi» и встречают тебя как родного?
Я думаю, что неважно где. Правда. Я думаю, нельзя отыгрываться.
Вернее, теперь я так думаю. А тогда, на волне злого драйва, без условностей и не осторожничая, я сделал все как раз так, как очень часто не получается у влюбленных.
Я лежал и смотрел в потолок. Бездумно. Наденькино тело, которое я когда-то так желал, оставило меня равнодушным.
Она вытирала слезы и шептала:
– Любимый, я теперь опять живу!
Я одновременно чувствовал себя полной скотиной и абсолютно удовлетворенным мужчиной, которому благодарно махал тот, промокший Тимоха, с ладонями до крови стертыми тяжеленными сумками.
«Хоть бы позвонил кто, – мелькнула одинокая мысль. – Эврика!»
Я поцеловал Наденьку, встал и пошел в душ (незаметно прихватив с собой телефон). В душе я открыл воду и позвонил Виктору, моему исполнительному директору.
– Витечка! Тут вот какая история, ты перезвони мне через пять минут и начинай «вайдосить», что авария на фабрике, что мне надо срочно приехать, что все пропало, караул и т. д. Понял?!
Он работал со мной уже восемь лет, поэтому понял все.
Я сполоснулся, накинул на себя белый махровый халат, предусмотрительно положив в карман телефон, и вышел из душа.
Господи… Наденька, помолодевшая и восстановившая за мое отсутствие макияж, смотрела на меня…
Боже… Я не знал, куда мне спрятаться от этого взгляда…
Было стыдно? Увы, тогда нет.
Было жалко ее? Увы, не особо.
Было очень неловко.
– Давай заедем сейчас к маме, я познакомлю тебя с сыном, – сказала Наденька, обнимая меня за шею и заглядывая в глаза.
Зазвонил телефон! Слава Богу!
Витечка отработал, впрочем, как и всегда, на высшем уровне.
Его надрыв передался не только мне, но и Наденьке.
Сбивчиво объясняя, что произошло, я начал стремительно собираться.
Женщина. Женщина! Женщина!!!
Я не знаю, как она поняла.
То ли по суетливости моей, то ли по тому, что так и не смог посмотреть ей прямо в глаза, то ли потому, что, превращая себя в законченного ублюдка, протянул ей деньги на такси…
Я не знаю. Я понял, что она поняла, а она поняла, что я понял, что она поняла.
Вот так. Женщина…
Когда я был уже в дверях, она сказала мне в спину:
– Ты сжег мою душу!
Я позорно бежал, испытав при этом невероятное облегчение.
Что делают мужчины в подобных случаях? Как они живут, чтобы не чувствовать себя подонками?
Работают. Много работают. Балуют детей и дарят подарки женам.
Я работал. Работал и ждал зиму.
Как только мороз прихватил землю и снег лег не для того, чтобы уйти ручьями, а остаться и заискриться, я поехал на горку. Вечером.
Видимо, парочки старшеклассников перестали сюда ходить и нашли другое интересное занятие, а детвора уже разошлась по домам.
Я постоял наверху, посмотрел вниз, чувствуя легкие мурашки, которые побежали по позвоночнику, оттолкнулся посильнее левой ногой и покатился…
Я катился, пытаясь устоять на ногах и улыбаясь ветру, который свистел в ушах.
Я катился, а слезы текли по моим щекам, и губы что-то кричали ветру.
Я катился и вдруг сквозь ветер услышал свой голос:
Любовь, разлуку, жизнь и смерть
Сменяет бег времен!
Странные люди
Бутерброд с селедкой
Мой собеседник, хозяин первого в Торонто «русского магазина» Фима Зальц, весил, думаю, килограмм сто пятьдесят!
Высокий (с огромным животом) здоровяк являл собой пример успешного эмигранта. Веселый, добрый, позитивный, он всем своим видом демонстрировал преимущества западного, капиталистического образа жизни.
– Я ведь, Димочка, – говорил он мне, намазывая на добрый кусок черного хлеба масло и аккуратно укладывая на него нарезанную ломтиками селедку, – тоже был минус сто паундов, когда сюда приехал из Одессы…
Тут он сделал паузу, чуть прикрыл глаза, видимо вспоминая любимый город, не торопясь опрокинул в рот рюмку водки, замер на несколько секунд, после чего с жадностью набросился на бутерброд с селедкой, выкатил глаза и, почавкивая, начал рассказывать мне свою историю…