Он внимательно смотрел на страничку военного билета, который избавлял его от раскаленного бронетранспортера, удушливой жары, песка, скрипящего на зубах, постоянного животного страха и анаши, прогоняющей этот страх.
Страничка была обычной, новой, пахла типографской краской и чернилами.
В графе «Ф.И.О» было написано: «Шерман Иосиф Давидович». Все правильно.
А вот в графе «национальность» значилось… «русский».
Йоська вспотел, задумался и пошел назад. В военкомат.
В окошке с надписью «Прием и выдача документов» дремал сытый прапорщик. По его сальному, послеобеденному лицу быстро передвигалась худенькая муха.
Йоска, вдохнув поглубже, шумно дунул на муху и сунул военный билет прямо в открывшиеся, но еще ничего не понимавшие глаза прапора.
– Чего надо? – заученно произнес тот.
– Посмотрите, – вежливо сказал Йоська, перекатывая по небу букву «р». – Ну какой я русский!
Прапор проснулся, внимательно посмотрел на рыжие вихры, веснушки, голубые глаза и повторил:
– Чего надо?
– Перепишите! – потребовал Йоська.
Тут надо сказать вот о чем. Йоська был парень горячий и авторитетный, не прощал оскорблений (особенно по национальному признаку), бился с теми, кто оскорблял, вне зависимости от их количества, и метелил всем, что попадалось под руку.
Так как, ко всему прочему, он был еще и Овен по гороскопу, то его упертость превосходила инстинкт самосохранения.
Прапор растерялся. Йоська давил.
Прапор плюнул и сказал:
– Иди к военкому, придурок! Диагноз-то, видать, тебе правильный поставили!
Военком, хмурый полковник с желтым лицом, щеточкой черных усов, шрамом на лбу и протезом вместо кисти левой руки, молча выслушал наглеца.
Он устал. Его место было там, с ребятами…
Он посмотрел в глаза рыжему выродку, снял трубку внутреннего телефона, набрал три цифры, что-то коротко, рублено рявкнул в нее.
Через минуту вошла пышная прапорщица без возраста, а еще через пятнадцать минут гордый собой Йоська шел домой с документом, в котором уже было все как надо.
Дома он похлебал окрошки, отрезал кусок арбуза и, откусив сочную сахарную мякоть, открыл военный билет, удовлетворенно хмыкнул, пролистал и…
В билете был вкладыш. Во вкладыше в графе «Ф.И.О» было написано Шерман Иосиф Давидович, а в графе «национальность» значилось… «русский».
Бросив недоеденный арбуз и надевая на ходу рубаху, Йоська рванул в военкомат.
Ну, дальше вы знаете. Окно «приемки-выдачи», прапор, муха, невразумительный диалог, хмурый военком…
Глаза полковника стали свинцовыми, он вскочил, грохнув протезом по столу, и гаркнул:
– Я тебя, падла, вылечу! Ты у меня, сука рыжая, в саперный батальон, под Кандагар пойдешь!
Йоська не помнил, как оказался на улице. По дороге домой он сжимал в дрожащих руках «белый» военный билет и думал, как же он ненавидит армию.
А потом Йоська поступил в медицинский институт. Он хотел, как и папа, быть хирургом.
А потом на шестом курсе влюбился. На всю катушку. Ни спать, ни есть, ни вдохнуть, ни выдохнуть. И даже то, что она была комсомольской активисткой, не остановило его.
А потом после института она поехала в Афганистан. Йоська поехал за ней и провел там три года, оперируя в тяжелых полевых условиях.
А потом осколок. Йоська летел с ней сначала на вертушке, затем сопровождал цинковый гроб, сидя рядом с ним в брюхе грузового борта.
А потом он работал и пил. Пил по-взрослому. Год.
А потом молоденькая медсестра родила ему мальчика.
Когда Йоська полез в ящик, где хранился его паспорт, чтобы пойти и зарегистрироваться с ней, то наткнулся на военный билет.
А потом он плакал, глядя на вкладыш, и слезы возвращали его в то лето, к той радости, что не надо в армию и к военкому, который растворился в мирной жизни…
Туалетте
Вы знаете, что такое «Прада»?
Какие-нибудь эрудированные умники скажут, что это дворец. В Испании. Там музей.
А вот и нет! Это такая марка одежды, дорогие мои! «Дьявол носит «Прада», Мерил Стрип, ну и всякое такое.
Знаете, как выглядит представитель «Прада», когда, нервно подрагивая ноздрями, он приезжает в бутики класса премиум, чтобы оценить возможность предоставления им счастливого права… нет, не продавать, а восхищаться Великой Маркой, предлагая ее своим клиентам?
Это само обаяние и вершина вкуса. Все выверено. Каждый шаг, каждый жест, каждый вздох. Каждая деталь.
В то же время он холоден и неприступен. Таким был Марио.
Однажды Марио материализовался в нашем городе.
На третьем этаже галереи бутиков «Евромода».
Он критично высматривал, вынюхивал, выспрашивал, хотя желание, чтобы Великая «Прада» была здесь, читалось на его лице.
Мой друг, хозяин «Евромоды», с простым именем «haute couture» Арон Михайлович, неторопливо вел беседу. Разумеется, через переводчика.
Разумеется, рассказывал небылицы о том, как другие Великие Марки работают с его (единственным такого уровня в нашем городе) магазином.
О том, что у него товарные кредиты. Ха-ха! О том, что не знает, насколько наш город готов к марке «Прада» и будут ли ее покупать вообще.
Короче говоря, шаг за шагом он истязал Марио, чтобы тот принял положительное решение.
Горячий итальянский парень, с трудом выслушав моего друга, стал критиковать магазин. И свет-де не такой, и коллекции-то неполные, да и вообще интерьер так себе. В общем, он делал все для того, чтобы Арон Михайлович, бухнувшись ему в ноги, запричитал и согласился на все условия.
Мой друг послушал-послушал… да и послал Великого Представителя.
Вместе с его обаянием, шиком, шармом, ну и всем прочим!
Красный как рак Марио выскочил из магазина, впрыгнул в машину, которую давеча с наилучшими намерениями предоставил ему Арон Михайлович, и, сказав водителю:
– Аэропорто! – громко хлопнул дверцей.
Все бы на этом могло и закончиться, но случилось самое банальное.
Марио захотел в туалет. Сильно.
Только машина уже переехала мост и поехала по дороге, где ни кафе, ни ресторанов, ни гостиниц.
Бедняге было очень плохо. Он проклинал и отвратительный кофе, и гнусный коньяк, и противный город, и… тут нашему гостю стало совсем невмоготу.
– Синьоре, туалете, – жалобным речитативом сказал он водителю.
– А-а! – улыбнулся водитель. – Этого у нас сколько угодно!
И притормозил у деревянного строения, напоминающего скворечник со скошенной крышей.
Опасливо озираясь, поскальзываясь, наш герой добрался до заветной двери, открыл ее, вошел внутрь…
Когда он вышел оттуда, то это уже был другой человек!
Он попросил водителя ехать назад, в магазин. Чеканя шаг измазанными ботинками, высоко подняв (всю в побелке) голову и потирая замерзшие руки, он подошел к Арону Михайловичу и стал что-то говорить. Горячо и быстро.
Пока искали переводчицу, водитель, похахатывая, рассказал моему другу, что приключилось.
– Ничего не надо переводить, – твердо сказал мой друг. – Подписываем контракт!
Яркая, открытая улыбка Марио говорила о том, что его поняли абсолютно правильно!
Улыбка
Вы смотрели американский фильм «Тернер и Хуч»? Посмотрите.
У моего соседа было именно такое гладкошерстное рыжее животное с вечно слюнявой мордой и прозрачно-голубыми глазами маньяка.
Ну почему этот огромный бордосский дог всегда гадил на моем участке?
То есть по-маленькому он ходил на своем, но только лишь пересекал со своим хозяином (моим соседом) границу между нашими участками, как начинал нюхать землю, а через мгновенье уже шумно дышал и жмурился от удовольствия!
Неплохой парень Боря Манукян просто чокнулся с этой собакой.
Он строго по часам кормил ее, выгуливал, а главное, переехал с семьей жить на дачу, чтобы Солику (уменьшительно-ласкательное от Соломон) не мучаться в городской квартире.
Самое ужасное происходило, когда они приходили к нам в гости. В наш дом, который моя жена Марина, помешанная на чистоте, превратила в уютное стерильное гнездышко.
Что тут начиналось! Соломон бегал по комнатам, забирался на диван, занавески были заляпаны его слюной, а в тарелках и чашках поблескивали рыжие волоски, которые он щедро разбрасывал вокруг, периодически встряхиваясь всем телом.
Представляете мои ощущения, когда он своей восьмидесятикилограммовой тушей приваливался к моей ноге и нагло заглядывал в глаза?!
Однажды, когда Боря, насвистывая, направлялся к нам в гости, а Соломон рыхлил землю задними лапами, делая вид, что закапывает огромную кучу, я сказал:
– Боря, может, Солик погуляет на улице, а мы попьем чайку в доме, поболтаем?
Боря задумчиво посмотрел на меня, потом на Сола, потом снова на меня и молвил:
– Старик, вот ты приходишь ко мне в гости с Петюней (Петюня – это мой пятилетний сын), я же не прошу, чтобы он погулял, пока мы болтаем за чаем на кухне!
Я очумел!
– Борюся! Петюня – ЧЕЛОВЕК, он МОЙ СЫН!
– У Солика тоже никого нет, кроме меня, он мне тоже как ребенок! – взвился мой недоношенный сосед.
– Очнись! Приходи с женой, с дочкой, я слова не скажу! Мы все будем рады! Детишки поиграют в человеческие игры! Да хоть живите у нас! – принялся я втолковывать человеку, который слушал меня с тихой задумчивостью идиота.
– Я подумаю об этом, – прошелестел Боря… и исчез.
Я не видел его две недели. Когда в выходные мы приезжали на дачу, он приветственно махал мне рукой со своего участка и на этом, слава Богу, все заканчивалось.
Прошел еще месяц. Вечерело. Прохлада принесла легкость и комаров.
– Хозяева дома? – услышал я радостный голос и вздрогнул. – Мы пришли!
– Ну, слава Богу! – подумал я и выглянул в окно.
Рядом с домом, как всегда, натруженно кряхтел Солик, а Боря… Боря держал на поводке черную вертлявую таксу и счастливо улыбался…
Вы можете мне не поверить, но клянусь вам, эта сучка тоже улыбалась!