— Поздравляю и приветствую, дорогие товарищи!
Он профессионально улыбнулся, сделал плавный взмах рукой и продолжал:
— Очень рад новой встрече с такой уважаемой публикой! Вижу среди вас, дорогие друзья, знакомые лица — видимо, ряд товарищей уже неоднократно посещали мои лекции — польщен, весьма польщен, большое спасибо, я бы даже сказал, благодарю за внимание и постоянство, именно — благодарю! — не боюсь этого слова, ныне не слишком модного, но, тем не менее, вполне точно и определенно отражающего эмоциональный смысл вышесказанного. Сегодня, а именно в данный момент, здесь, сейчас, мы начинаем большой и, надеюсь, взаимополезный разговор о…
Прохожие останавливались (кто с улыбкой, кто очень серьезно, а кто и с откровенным любопытством), старались вникнуть в смысл органовских речений. Однако, чем больше он говорил, тем заметнее менялось к нему отношение случайных слушателей. Одни, махнув рукой, продолжали свой путь, другие начинали иронически комментировать словесный поток Органова, третьи — проникались к лектору явным состраданием.
— Может, заболел мужик-то?
— Знаем мы его хобби — толочь воду в ступе!
— Да ладно вам! Ясно же — занедужил человек!
— Есть такая хворь: язык без костей — слова без смысла!
— Болтливый немой!
— Ничего смешного тут нет, товарищи: сбрендил лектор!
— Конечно, сколько лет можно языком молоть!
— Скорую помощь нужно вызывать, а не шутки шутить!
— Только не спугните его, граждане хорошие! Пусть говорит, сколько хочет! А то, ежели оборвать, припадок может начаться. Я вот в прошлом году в Малом Ярославце наблюдал аналогичный случай…
— Милок, ты говори, говори, не обращая на нас внимания. Сейчас за тобой, родимый, приедут… все будет хорошо…
…Органов не успел закруглить свою очередную, длинную, словно караван барж на реке, фразу, как подкатила желто-синяя (в просторечье именуемая почему-то «канарейкой») милицейская автомашина.
В руках блюстителей порядка лектор сразу обмяк, затих. Взгляд его потускнел, трость выпала из пальцев, на лице проклюнулся обильный пот.
— Я, дорогие товарищи, не будем, так сказать, бояться этого термина, — вяло пролепетал он, уже погружаясь в машину, — более или менее, между прочим, в общем и целом, со всей прямотой…
После того, как Органов окончательно пришел в себя и, выслушав рассказ о своем поведении, ужаснулся («Ничего не помню! Ничего, так сказать! В полном значении данного понятия, товарищ майор, — не будем бояться этого слова!»), он подробно рассказал майору Муратову все, что предшествовало этим странным событиям.
— В соседней комнате, у сержанта Маликова, подпишите протокол, — сказал майор, — и шагайте домой, отдыхайте.
Когда за Органовым захлопнулась дверь, майор снял телефонную трубку, набрал номер.
— Гостиница? Скажите, профессор Давыдов у себя? Да, да, который из столицы. Спасибо.
Майор положил трубку на аппарат и закурил.
— Дыма много, — сказал, входя в кабинет, Назаров, — а видны ли сквозь него прогрессивные мысли?!
— Немного просвечивают, — ответил майор. — Придется мне съездить в гостиницу, повидать одного человека…
— Разрешите, товарищ майор? — в кабинете появился сержант Маликов.
— Еще один? — устало спросил майор.
— Так точно.
— Кто же на этот раз?
— Товарищ Баев!
— Директор фабрики?!
— Не лично он, товарищ майор, а его секретарь Анна Степановна пришла. Такое рассказывает… сплошное удивление!
— Ну, ты пока оформи протокол Органова, а секретаря давай ко мне.
И посмотрев на страдальческое лицо Назарова, сказал:
— Да не завидуй ты нам! У тебя одного пожара не хватает для полного счастья — это чепуха, а вот у нас такой избыток ЧП, что целый месяц отчитываться придется… Не уходи, а послушай, что секретарь Баева расскажет.
Анна Степановна, секретарь директора Баева, принадлежала к той категории секретарей, которые за своих шефов голову готовы отдать на отсечение. За спиной Анны Степановны директор чувствовал себя спокойнее, чем за железобетонной стеной. Многие годы работая с товарищем Баевым, Анна Степановна изучила его характер до такой степени, что даже жена директора советовалась с ней по различным тактико-семейным вопросам.
Несмотря на явную взволнованность, Анна Степановна старалась говорить не торопясь, аккуратно подбирая слова. Ей очень хотелось, чтобы в рассказе о чрезвычайном, необычном происшествии, случившемся на ее глазах с товарищем Баевым, все было предельно правдиво.
Товарищ Баев считался толковым, крепко знающим производство руководителем. К его несколько грубоватой манере общения с подчиненными обычно относились снисходительно, как к невинной слабости руководящего деятеля, а к излишней категоричности в суждениях — как к незначительным издержкам хозрасчетного стиля руководства.
Но сегодня, как сообщила Анна Степановна, Баев прибыл на работу в состоянии какого-то лихорадочного возбуждения. Многоопытная секретарь приписала это необычайное обстоятельство тому, что у директора утром была встреча с секретарем горкома, на которой обсуждалось выполнение квартальных обязательств.
Пройдя в свой кабинет, Баев сразу же попросил принести ему зеленый чай покрепче и без вызова никого не пускать.
— Как вы себя чувствуете? — спросила шефа Анна Степановна.
— Что-то… голова… немного, — туманно ответил Баев.
— Может, врача пригласить?
— Перебьемся. Лучше пригласите ко мне главного инженера.
То, что директор не назвал главного по имени-отчеству и даже по фамилии, было плохим признаком — значит, опять начнутся «разгоны», «накачки», «вправление мозгов» и прочая воспитательная работа.
Однако развернувшиеся затем события показались фантастикой даже видавшей виды Анне Степановне.
Когда главный инженер вошел в кабинет, Баев встретил его, с места в карьер, таким заявлением:
— Подрыва авторитета я не потерплю! Так и знайте! Эти ваши безобразия разваливают производство!
— Во-первых, здравствуйте, — сказал главный инженер. — А во-вторых, я не могу понять — о чем? Какие такие «безобразия»? Кто подрывает? Что?..
— Вы! Лично! Производство! За моей спиной… Мне все известно! Вам мои недостатки нравятся? — в лоб спросил Баев.
— Как вам объяснить… — замялся инженер.
— Ай-ай-ай! Не хватает гражданского мужества сказать правду в глаза?! Нравятся или нет?! Ну?!
— Не нравятся. Недостатки потому и называются недостатками, что с ними нужно бороться.
— А меня они устраивают! Вот бумага. Пишите заявление — прошу и так далее по собственному желанию.
— Давайте разберемся спокойно, уважаемый товарищ директор. Я действительно говорил, что нас лихорадит с выполнением обязательств, и, если вы имеете в виду мою докладную о невыполнении плана за последнюю неделю, то…
Главный инженер хотел продолжать, но директорский окрик остановил его:
— Мне осточертели препирательства с вами, дорогой и уважаемый! Вы настолько распустились, что позволяете себе… и вообще! Имейте в виду, если вы покинете наш коллектив по собственному желанию, то я обещаю вам отличную характеристику. В противном случае…
Главный инженер удивился и, помянув, что много лет добросовестно работает на своем посту, наотрез отказался подавать заявление об уходе.
— А-а, вы еще, к тому же, настолько упрямы, что не хотите признать себя неправым?!
— В чем? — недоуменно спросил главный инженер.
— Так вы до сих пор ничего не поняли! — закричал товарищ Баев. — Значит, мнение руководителя для вас — пустой звук? Тогда прямо скажите — Баев пустозвон! Вот и договорились!
И далее, раскручиваясь все больше и больше, директор заявил, что не видит абсолютно никаких возможностей для совместной работы и что товарищ главный инженер может считать себя с сей же минуты свободным.
— С окончательной формулировкой причин увольнения, — добавил Баев, — вы можете ознакомиться через десять минут в приказе! Идите!
— Что это с ним произошло? — выйдя из кабинета в приемную, спросил у Анны Степановны главный инженер.
— Говорит, голова… немного… того.
— Да, заметно! Он меня пытался уволить неизвестно за что!
Над столом секретаря зажглась лампочка — вызов к директору.
— Ой, что-то будет! — нервно поправляя прическу, произнесла Анна Степановна.
Главный инженер удивленно пожал плечами и вышел.
Директор крупными шагами мерил комнату.
— Садитесь и стенографируйте, — приказал он Анне Степановне. — Главного инженера… хотя нет, подождите. Вызовите ко мне начальника планового отдела.
— Это правда? — агрессивно спросил плановика Баев, когда тот явился по вызову.
— Что?
— То, что написал в докладной бывший главный инженер — о невыполнении плана за последнюю нбделю?
— Как, бывший? Это же лучший наш сотрудник!
— Характеристики буду давать я! — повысил голос директор. — Извольте отвечать: план выполнен или нет?
— За прошедшую неделю план действительно недовыполнен на десять процентов.
— Ах, вот так! Безобразие! Черт знает что! — вскричал Баев.
— Чему вы удивляетесь? — сказал начальник планового отдела. — Вам же докладывали это в понедельник на летучке.
— Прошу мне не указывать! — стукнул кулаком по столу директор. — Сейчас же перепишите сводку так, чтобы у нас было не на десять процентов меньше, а на десять больше…
— Бумага, конечно, вытерпит, — усмехнулся плановик. — А как будем выкручиваться? На этой неделе мы опять едва-едва девяносто пять процентов вытянем.
— Советы можете давать своей жене! Приказано — выполняйте без лишних дебатов.
— Что-то вы нынче грозный. Но ведь от крика план выполнения вверх не подскочит!
— Понятно, — зловеще произнес Баев. — Честь родного предприятия — для вас ничто. Вы можете втоптать ее в грязь ради формального сухого, казенного, бездушного показателя!