– Евгений! – и даже пожал Петюнину руку.
– Петюнин Алексей!
Но мужик оказался то ли глуховат, то ли глуповат:
– Петюня? – переспросил он.
«Какого черта!», ругнулся Петюнин и поправил его:
– Петюнин – фамилия моя, а зовут Алексей.
– Ага, – согласился мужик и стал внимательно наблюдать как Алексей сносит в подвал разобранную клетку, а потом решил, что ли таращиться как тот варить ее будет.
– Нельзя на сварку смотреть! – сказал ему Петюнин.
Мужик захихикал как дурачок и спросил:
– Знаете, анекдот такой есть?
– Какой анекдот?
– Что нельзя на сварку смотреть, – ответил тот, но вместо того, чтобы рассказать его, раз уже начал, только продолжал смеяться неприятным, бабским смехом.
Ну и пусть, главное, что тот в сварке понимал еще меньше, чем его жена и не начал умничать и спрашивать за что такие деньжищи плачены. Мужик еще немного покрутился, пока Леша его прямым текстом из подвала не выгнал.
Клетка получилась хорошая, крепкая. Мужик как-то узнал, что Леша закончил и вернулся:
– Надо еще замок приварить, – сказал и протянул Леше электронный замок.
– Сейчас сделаю! – заверил его Петюнин. Мужик не вышел, только отвернулся, чтобы глаза не испортить.
– Ну все, принимай работу, Евгений!
Мужик обошел клетку со всех сторон, зачем-то подергал прутья решетки, вроде бы мог разогнуть их своими дряблыми ручонками и сказал:
– Молодец ты, Петюня! Недаром тебя моя жена хвалила!
– Не Петюня я, а Алексей! – поправил его Леша.
Но мужик его не услышал, потому что в ту секунду включилась со страшным воем вытяжка. Он все кружил вокруг клетки, пробовал как дверца работает.
Петюнин дождался, когда вытяжка наконец смолкнет и сказал:
– Тут такое дело, Евгений, жена твоя обещала мне за срочность доплатить. Ну за то, что я сегодня закончу.
– Вот как? – мужик обернулся и посмотрел на Петюнина своими рыбьими навыкате глазами.
Леша хотел было уже сказать, что да черт там с доплатой, но решил, что нет, возьмет свое, раз обещано.
– А сколько? – спросил Евгений и даже в задний карман джинс полез за портмоне.
И Петюнин решил, что почему бы себе тыщенку – другую не накинуть и гладя прямо в рыбьи глаза честно сказал:
– Десятку.
Очнулся Петюнин не скоро. Тело успело затечь от долгого лежания. Покрутил головой и понял, что лежит на полу. В клетке.
– Ну как Петюня, пришел в себя? – спросил его заказчик.
Леша попробовал сказать, что его не Петюня зовут, но вместо этого из горла вырвался какой-то писк. Мужик прохаживался неспеша по комнате и с интересом поглядывал на него.
– Вот не знал я, что ты такой Петюна глупый и жадный. Нет, предполагал, конечно, но что вот настолько, не знал. Ты же не меня, не мою так называемую жену не узнал, а она тебе сказала, что мы уже у тебя кое-что заказывали. Вот не возникло у тебя вопросов? Заплатила она тебе сходу ни как за клетку, а как за целый зоопарк. А ты еще, дурачок, обрадовался, небось, подумал, что вот баба – дура, и давай еще больше наглеть. А самое главное, какое такое животное можно держать тут? – спросил он и обвел рукой вокруг, как бы предлагая всем убедиться, что и правда, глупость это, держать в этом глухом без окон подвале живое существо, – но ты не переживай, у тебя будет немного времени подумать о своих ошибках, я сегодня ничего с тобой делать не буду, подожду пока ты ослабеешь немного, а то вон какой ты здоровый бык, еле свалил тебя шокером.
Потом посмотрел в полные ужаса глаза Петюнина в упор и сказал уверенно:
– Нет, ты не дурак, Петюня! Ты форменный кретин! – и, развернувшись, направился к выходу.
– Я не Петюня, я Алексей! – закричал ему вслед Петюнин, но в этом момент включилась вытяжка и его никто уже не услышал.
Попутчица
Женщина вошла в купе и сразу как-то умело расположилась в нем, ловко впихнув свои многочисленные сумки в узкие щели, оставшиеся после размещения наших вещей, которые мы и рады были бы подвинуть, но нам казалось, что подвигать их некуда, а вот она нашла.
Я поздоровалась, она в ответ после приветствия спросила:
– Далеко едите?
– До конечной.
– А я до Киева. у меня там пересадка, – сказала она, так и не сообщив мне конечный адрес своего путешествия.
На вид ей было лет пятьдесят – пятьдесят пять, не больше, хотя тогда я и не умела точно определять возраст у людей, намного меня старше. Невысокая, ладная, черные как смоль, слегка волнистые волосы забраны в тугой пучок и лишь у лба выбиваются из гладкой прически кокетливыми завитками.
– Я – Вика, Виктория, победа значит, – странно представилась она.
Я назвала себя, а Макса решила, что представлю ей позже, когда он вернется в купе.
Виктория взяла полотенце и вышла, а я подумала, что интересно к кому она едет в такую даль, да еще с пересадками, взяв купе, хотя могла бы и полететь самолетом. Мы не полетели, потому что меня мучал токсикоз, но она здоровая, крепкая женщина, одетая неплохо, неужели поезд удобнее.
Проворными, крепкими руками, с коротко обрезанными, но оттого не менее красивыми ногтями, гладкими и розовыми, она ловко развернула надежно упакованный в бумагу для выпечки сверток с едой, но не оставила ее на бумаге, как делали люди в поездах, а достала из большой хозяйственной сумке тарелки и разложила на них помидоры, огурцы, фиолетовые головки ялтинского лука, уже чищенного, но еще не нарезанного. Также умело и ловко нарезала все это летнее богатство юга, а уже после, посмотрев на меня внимательно, спросила:
– Вы не против, что я еще колбасу порежу? Не будет вам мешать?
Я удивилась и спросила ее:
– Неужели видно?
– Мне – да, – ответила она.
Мы сели есть вдвоем, хотя я хотела подождать Макса:
– Муж мой отошел, скоро вернется.
– Он никогда голодным не останется, – спокойно ответила моя попутчица.
Макс пошел покурить в тамбур, его уже долго не было, но потому что дело было днем, я особо не волновалась.
– А вы замужем? – зачем-то спросила я Вику.
– Сейчас нет.
– В разводе?
– Вдова.
– Ой, извините, – я почувствовала неловкость, как бывает в таких случаях.
– Да ничего страшного. Я трижды вдова, привыкла уже.
Мне стало неловко вдвойне, и чтобы перевести разговор на другую тему, спросила:
– В гости едете?
Вика кивнула:
– Ага. Еду к жениху.
Я еще больше смутилась, но Вика продолжила как ни в чем не бывало:
– Первый мой муж был военный. Познакомились мы на танцах. Он в отпуске был, заехал к другу по дороге домой, пришел на танцы, там мы и познакомились. Потанцевали разок, другой, он меня домой проводил, а утром пришел свататься.
Я слушала как под гипнозом Викин рассказ. Голос ее, мягкий, певучий, успокаивал и завораживал меня. Я забыла обо всем на свете: о Максе, о его родителях, к которым я так боялась ехать «на смотрины», о казавшейся уже вечной, подступающей к горлу тошноте.
– Разве так бывает? – усомнилась я, но Виктория только в ответ улыбнулась:
– Раньше и не такое бывало. Мать меня, конечно, хорошенько отхлестала хворостиной, но благословила. Я была старшая в семье, первая ее помощница, но сестры подросли, а делать свадьбу у нас денег не было, так что муж -офицер решал все вопросы сразу. Потом мой Витенька признался, что домой он ехал жениться, невеста у него там была, все уже было договорено и решено, а будущая теща начала одеяла с подушками паковать, чтобы отправить в след за дочерью контейнером в Среднюю Азию. Так что рады мне у моего мужа не были. Свадьбу нам делать не стали, расписались мы, благо, что военных сразу расписывали как убывающих к месту службы, зашли с ним вдвоем в ресторан, взяли по комплексному обеду – так и отпраздновали.
Она сложила для меня маленький бутерброд: черный хлеб и несколько кусочков сервелата:
– Кушай, кушай, это финская колбаска, вкусная.
К моему удивлению, меня не замутило, я откусила кусочек, прожевала и даже проглотила. Казалось, что у моей попутчицы волшебные руки.
– Раз его семья была нам не рада, то решили, что уж теперь, поедем на море. И поехали мы с ним в Крым. Это была самая счастливая неделя в моей жизни. Ни до, ни после не была я так счастлива, так радостна и свободна, – Виктория вздохнула.
– А дальше что?
– Ну а что дальше. Все как у всех. Привез меня Витенька в свою часть под Фрунзе и начали мы с ним служить. Он родину защищать, а я ему помогать. В части жизнь была не сахар, продуктов нет, денег толком тоже нет, мне на работу пойти некуда, а даже если бы и было, так у меня же ни профессии, ни специальности: замуж в восемнадцать лет вышла, все что умею – еду готовить, за детьми смотреть, убирать, стирать, а больше ничего. Условий там никаких не было – вода из арыка. Знаешь, что такое арык? – спросила она.
– Не знаю.
– Вот и я не знала, а теперь знаю. Прорыт канал среди степи, а по нему вода течет, грязная, мутная, оттуда и скот пьет и люди для хозяйства берут. Женщины с ведрами идут к арыку за километр, а может и больше, а потом эти ведра на себе тащат. А воды много надо: и еду приготовить, и постирать, и помыться. У Витеньки моего форма всегда чистая, отутюженная, белье свежее, как картинка он был. Знаешь, сколько воды на это надо?
– А почему вам часть воду не привозила?
– Привозила. Давали по ведру, когда по два. Эта на готовку только. Так что хочешь, не хочешь, а идешь к арыку, тащишь на себе.
– Ужас! – только и смогла сказать я.
– Да, – согласилась со мной Виктория, – ужас. Ну на четвертом месяце я и выкинула.
Я вначале ее не поняла, она догадалась и объяснила.
– Больше детей у нас с Витенькой не было. А через год его убили.
– Убили? – спросила я в ужасе.
– Да. Но неправильно так говорить. Нам сказали «погибли при исполнении интернационального долга». Он же не один погиб. Еще одного лейтенанта убили, так его жене прямо в роддом поехали сообщать, ну и майора, у того уже дети взрослые были. Солдатики еще погибли, но те сами были, семьи их по всей стране остались, так что сколько их полегло, я не знала. Все бросились меня утешать, а я стою как каменная, только об одном думаю