Вначале, когда еще надеялась, что это глупая ошибка, и как-то все уладиться само, Катерина внимательно слушала выступающих. Было их множество, от бухгалтерии только человек десять, толстых наглых теток, сплошь увешанных золотыми украшениями. Прокурор показывал им какие-то бумажки, подшитые в большие книги, и они рассказывали о том, что воровал только Егор, а у них все сходилось до грамма, вот посмотрите сами. Катерина никого из них не знала, кроме Лузиной, которая жила по соседству с ними. Она тоже выступала и врала, глядя прямо в глаза судье:
– Нет, не знала я Пирятина, так «здрасти-до свидания», и дома никогда у них не была.
Катерина вначале хотела вскочить и крикнуть на весь зал: «Да что же ты врешь?!», но потом увидала взгляд защитника и смолчала. Он ей сказал после заседания:
– Не следует вовлекать лишних людей в это дело, поверьте. Так ваш муж один по делу проходит, а так потащит за собой кучу народа, и главное, сыновья ваши уже будут такими же фигурантами дела, как он.
Катерина ему поверила. Посоветоваться было не с кем: ни с Егором, не с Димой ей свиданий не давали, а Валерчик сразу сказал, что он не хочет даже слушать об этом деле.
Егора арестовали на работе. Катерина пошла на рынок в то утро, а когда возвращалась, увидала, что на их улочке, тихой и сонной обычно, особенно в утренние часы, оживленно и многолюдно. Подошла поближе и поняла, что это возле их дома толпа, побежала быстрее, боясь услышать страшные новости, что что—то случилось с мужем или сыновьями, а услышала другие, не менее страшные. Вначале ничего не могла сообразить. Мужчина в костюме, с двумя милиционерами в форме показала ей листок, заполненный неразборчивым почерком и тут же спрятал его обратно, в дерматиновую папку, после они культурно подождали в сторонке, пока Катерина открыла дрожащими руками дверь и вошла, и только потом зашли и сами. Она ничего не понимала и этому мужчине пришлось повторить ей еще раз, что муж ее арестован, а сейчас у них в доме будет проведен обыск.
– Вы что искать будете? – все равно не поняла она, но мужчина этот ей не ответил, а один из милиционеров хмыкнул и сказал:
– Золото, гражданочка.
– Демонстрировал ли подсудимый признаки наличия у себя нетрудовых доходов? – спросил на суде прокурор у председательши месткома Козуб.
– Нет, ну что вы! Он тщательно маскировался под очень бедного человека, которым, конечно же, не являлся. Ходил, знаете ли, и зимой, и летом в кирзовых сапогах и телогрейке.
– Вот как! – многозначительно ответил на это прокурор.
Тогда Катерина опять хотела вскочить и крикнуть, что не с чего им было по-другому жить. Она с работы ушла по инвалидности, ее пенсия и Егора восемьдесят рублей – все деньги, как на такое прожить? Да она на рынок ходит в самые задние ряды, где стоят бабульки, уже собирающиеся на автобус, торгуется там за каждую картошку, за каждое битое яйцо, но защитник опять посмотрел на нее выразительно, и Катерина смолчала.
Обыск шел весь день. Понятыми позвали соседей, Сухоцких. Те стояли, зыркали глазами по сторонам. С ними была давняя вражда, еще со времен, когда была жива свекровь. Не могли они поделить грушу на границе участков. Груша вроде как со стороны Сухоцких росла, но со временем начала клониться в сторону Катерины с Егором дома и на их же двор сбрасывала свои маленькие, гнилые плоды. Теперь вот радуются, что они победили. Вначале милиционеры ничего не нашли. Перевернули кровати, вытряхнули вещи из шкафа, высыпали всю крупу и сахар, но все зря.
– Тут кто живет? – спросили, заходя к Валерчику в комнату. Там тоже все вверх дном подняли. Старший их уже начал заметно нервничать. Катерина слышала, как он зло шипит на милиционеров:
– Не может такого быть! Ищите лучше!
Но когда пришли еще люди с инструментом и подняли полы, то нашли, конечно. Сорвали потолки, пробили станы. Описывали до двенадцати ночи. Понятые заснули в изнеможении на стульях.
«Так вам, сволочам, и надо!», злорадно подумала Катерина. Она же сидела на табурете прямая, сна ни в одном глазу. Прочитала внимательно и подписала протокол:
« … обнаружены 3 (три) килограмма 186 грамм металла, внешне похожего на золото в слитках неправильной формы и разного размера…», а дальше опись всех этих слитков, ниже « … и перечень ювелирных украшений в количестве пятьдесят одна штука…» и опять на три листа описание.
Спроси кто у Катерины как прожить на сто тридцать рублей в месяц, да так чтобы еще и сыновей вырастить, так она расскажет. Вся ее жизнь прошла в экономии, в беготне по рынку, в готовке из ничего. Никогда, ни копейки Егор ей сверх своей заплаты не дал. Но и меньше тоже: не пил и не курил, на работу ходил пешком, благо работа – вот она, из окна видна. А то, что премий никогда не было, так у него на участке регенерации какие премии, у него же экономии нет, а в ювелирной промышленности только за экономию полагалась премия.
– Это что за регенерация такая? – спросила его Катерина, когда он неожиданно уволился из слесарей с «Кондитерки» и перешел сюда, простым рабочим.
– Раз в месяц собирают по всему заводу тряпки всякие, на которые золото могло попасть, и сжигают, а потом в кислоте растворяют, – объяснил он.
– Так ты вроде как истопник?
– Вроде как.
И все, о его работе они больше и не разговаривали. Катерина не лезла в его дела, видела, что Лузина заходила иногда, они шли с Егором на кухню, там шептались недолго. Катя мужа не ревновала, понимала, что по работе разговор, ей это ни к чему слушать. Дима, как пошел работать к отцу на завод, иногда при разговорах присутствовал, но чаще нет. А Валерчик поработал месяц и вдруг резко объявил, что увольняется.
– Что еще выдумал?! – крикнул на него отец, – я тебя еле на литье пристроил, думаешь, ты один туда хотел попасть.
– Я туда не хотел! Я в мореходку хотел! – крикнул в ответ Валерчик, – не хочу я об ваше золото пачкаться!
Катерина тогда еще удивилась, как это об золото пачкаются, оно же не маркое. Егор злился страшно, велел возвращаться обратно, но Валерчик отказался категорически, а потом что-то еще такое добавил, совершенно Катерине не понятное, но очень действенное, потому что отец сразу же и окончательно от него отстал.
Она когда к матушке Алипии ходила, то та ей странную вещь сказала. Вышла из своей хижины, больше похожей на шалаш, обвела толпу, ждущую ее, взглядом и вдруг выхватила из нее Катерину:
– Поди сюда!
Катерина, робея, подошла, протянула цветы. Матушка цветы не взяла, а заглянула в глаза Катерине внимательно. Взгляд у святой был безумный, пугающий:
– Проси! – велела она.
Женщины, с которыми Катерина на вокзале познакомилась, ее уже просветили. Матушка желаний не исполняет, а говорит только, что будет. Потому «проси» значит у нее «спрашивай», а вопрос можно задать только один. Вопрос у Катерины был заготовлен заранее:
– Как все устроится?
Блаженная покрутила головой как птица во все стороны, вроде бы пытаясь увидеть ответ в ветках деревьев вокруг и сказала:
– Устроится! Устроится!
За спиной Катерины раздался благоговейный шепот. Но ей такого ответа было мало:
– Как? Как устроится?! – спросила она настойчиво.
Но матушка не рассердилась, что Катерина переспрашивает, а сказала кротко:
– Золотой человек все устроит.
Кто этот «золотой человек» Катерина не поняла, а уточнить уже не получилось, кинулись к матушке Алипии другие пришедшие, оттеснили Катерину, затолкали. Все свое спрашивали, за свое переживали.
Вначале Катерина думала, что святая так назвала защитника, тот много для них делал, потом следователя, это он решил, что и Катерина, и Валерчик ничего не знали и из подозреваемых они стали свидетелями, потом стала надеяться, что это, наверное, судья – золотой человек.
Дом у нее все-таки отобрали, выселили, хотя идти ей было некуда, она была там только прописана, а участок и сам дом оформлен был покойной свекровью на сына, потому и конфисковали. Валерчик уехал, куда точно, неизвестно, даже не попрощался. Диму отправили по этапу в лагерь. Защитник сказал, чтобы она не волновалась, он апелляцию подаст и вообще при хорошем поведении, Диму через три года могут выпустить на поселение. Катерина слушала, кивала головой. Решила она пока ехать в свое родное село, раз ее отпустили. Собрала вещи, которые ей разрешили взять, получился небольшой узел.
Огород им во время обыска сильно перекопали. Но в огороде ничего не было. Катерина в дупло груши положила кулечек. Решила, найдут – значит так и будет, а не найдут, это ее будет, если Егора поймают с его подельниками. Он, конечно, ничего не знал, думал, наверное, что просчитался, а может уже и не считал вовсе. Разворачивать кулек не стала, быстро спрятала в карман, пока никто не увидел. А как отошла подальше от своего бывшего дома, развернула и убедилась, что все на месте: сережки, кольцо и брошь небольшая – на первое время хватит.
Жертва
– Николаевна, слышала что случилось?! – соседка Мария подошла к окну и пыталась заглянуть внутрь комнаты сквозь занавешенные тюлевыми занавесками окна, даже сложила ладони козырьком, чтобы получше разглядеть, что там, внутри.
Вера Николаевна кряхтя нехотя встала с дивана.
– Что такое? – открыла она окно.
Мария отпрянула от неожиданности:
– Ой, думала тебя дома нет!
"Заглядывала тогда зачем?" , подумала про себя Вера Николаевна.
– Так слышала? Нет? – возбужденно спросила Мария.
–Нет. Спала плохо, только встала.
–Хорошо тебе самой: когда хочешь легла, когда хочешь встала, не то что я – ни днем ни ночью покоя нет…
– Так что ты хотела сказать? – перебила соседку Вера Николаевна.
–А! Да! Сергеевну убили!
– Как убили?!
Татьяна Сергеевна жила в их доме, в соседнем подъезде с сыном Игорем. Вера Николаевна, когда работала учительницей в школе, была у него классным руководителем, семью их отлично знала, и Татьяну Сергеевну, и мужа ее покойного и старшую дочь Надю. Эта близость произошедшей трагедии сильно сжала и без того ее больное сердце.