Выйдя из столовой, мы обнаружили разновозрастную компанию местных мальчишек, столпившихся вокруг техники. Джипы, квады и «наш» вертолет, появившийся, как обычно, без видимых причин, были почти целиком облеплены детворой. Заметив нас, мальчишки сбились в кучку. Вид у них был сплоченный и полный решимости перейти в наступление, если вдруг будут ругать за излишнее любопытство.
— Смотри-ка, какая команда! — заметил кто-то из наших, — Может в футбол?
На цивилизованной турбазе нашелся почти новый мяч. Наверно, до нас его пинал только шведский король. Матч состоялся тут же, на поляне. Силы, однако, оказались не равны. У нас были отличные игроки и отличный играющий тренер — Чубайс. Анатолий Борисович побегал пять минут, вышел за боковую линию и продолжил тактическое руководство игрой. Мы повели в счете 8:0. Мальчишки расстроились.
В это время с очередной рыбалки возвращался Юра Платонов. Он немедленно примкнул к местным, перевел в свою команду брата Гену и кого-то из спортсменов. Получились две примерно равные по мастерству сборные поселка Варзуга, причем капитаном второй сборной оказался Карстен. Противостояние «наших» с «НАТО» продолжилось.
Отправились обратно в поселок. Оказалось, вечером накануне мы проехали до турбазы километра четыре по камням и скальным выступам, но в памяти это не отложилось.
На центральной площади Варзуги, ровно через дорогу от того «ресторана», где вчера нас принимали местные начальники, возвышалась поразительной красоты деревянная церковь. Почему-то накануне ее никто не видел, наверно, спали уже за ужином.
Как нам рассказали, церковь построили в XVII веке поморы. Местный батюшка — бывший офицер-подводник. Окончил Военно-морскую академию в Ленинграде и служил на Северном флоте, потом ушел на гражданку, постригся и теперь служит в храме. Поднялись на звонницу, и отец Митрофан рассказал, как строили заново колокольню, разрушенную в советские тридцатые годы. Расколотые и изувеченные колокола погрузили на лодки и свезли в Устье, чтобы отправить на переплавку. В ожидании погрузки на бот их вывалили на песчаный берег реки. Ближайший прилив смыл большую часть ценного груза. Пока решали, как копать, да чем вытаскивать, следующий прилив поглотил оставшиеся колокола. И как потом ни искали со щупами — не нашли. Позже приезжали на это место ученые и археологи с приборами, металлоискателями, пытались обнаружить, — бесполезно… Шесть лет назад, когда поднимали над селом новые колокола, вывешивали и настраивали, внезапно налетел шквальный ветер, дождь и непонятный для августа холод и мрак. От храма все равно никто не ушел, даже маленькие дети, а вместе с первым звоном наступила тишайшая, прекрасная солнечная погода. Из таких рассказов, наверно и возникали библейские притчи и житийные истории.
Все потихоньку стянулись к машинам, собираясь ехать, и еще долго ждали Чубайса, который беседовал с батюшкой. Позже, когда мы уже вели по маршруту наш борт-001, Анатолий Борисович, у которого я никогда раньше не замечал симпатии к церкви, неожиданно сказал:
— Храм надо восстановить. Он четыреста лет держится… Я решил дать денег.
— Вы? Или РАО?
— Я, — ответил Чубайс, — РАО есть, куда вкладывать деньги. Видите, опоры электропередач, а проводов нет!
Я пригляделся, действительно: на равном расстоянии друг от друга стояли опоры бывшей ЛЭП, огромные металлические вышки без проводов. Еще в девяностые их срезали местные умельцы и продали как цветной лом.
Меньше, чем через год к восстановленному храму в Варзуге подвели электричество от восстановленной ЛЭП.
Холодно. Ветер. Солнце. Абызов долго разглядывает свои командирские часы и спрашивает:
— Сейчас полседьмого или 18.30?
Только что закончился длинный переход. Шли весь вечер и всю ночь — нагоняли отставание от графика. Разделились на три группы: наши спортсмены и техники — на джипах, вторая группа, в том числе и я, — на квадроциклах, а самые отчаянные — среди них, конечно, Даня Абызов — на мотоциклах. Снова пришлось долго и подробно облачаться в специальные костюмы, надевать защиту, пристегивать и проверять рации. Навыки вождения квада вспомнил довольно быстро, хотя после годичного перерыва побаивался общения с этим зверем — еще давали о себе знать результаты прошлогоднего путешествия в Узбекистан. К счастью, в этот раз обошлось без аварий и трещин в ребрах.
По пыльной дороге, которая то вдруг резко обрывалась и превращалась в болото, то абсолютно терялась в зарослях, а иногда петляла среди скал, прошли километров 180 или 200. По хорошей трассе на это хватило бы двух-трех часов, а здесь — весь вечер и почти вся ночь…
Остановились у озера. Рядом — безжизненная деревня. Называется Муна. Ни одного человека, только дома с выбитыми окнами. Непонятно, почему в одних деревнях этого края жизнь идет своим чередом, рождаются дети, родители работают и строят дома, а из других — бегут, бросают родные места и оставляют заколоченные жилища?
Неожиданно ветер стих, и в воздухе образовалось невозможное количество комаров и прочих мелких тварей, мешающих двигаться, говорить и даже дышать. Саша Давыдов открыл специальный «антикомариный» чемодан, и стал выдавать всем баллончики с репеллентами и накомарники. Репелленты не действуют. В накомарниках члены экспедиции похожи на бригаду пчеловодов. В руках у «пчеловодов» не соты и бидоны с медом, а бутылки, бокалы и бутерброды… Мы кричим «Ура» и открываем шампанское: как сообщил Михаил Абызов, только что пройден Северный полярный круг.
Спасибо, Михаил Анатольевич!
Спасибо, Анатолий Борисович!
Теперь я еще и полярник…
Спасибо всем… всем… всем спать…
Не холодно, не жарко… Голова болит…
Давыдов каждый день объявляет подъем в девять утра, но «режим» соблюдать не удается: несмотря на усталость после этапа яркий полярный день мешает заснуть, и лишь к утру погружаешься в сон, из которого трудно выбраться по сигналу. Собираемся медленно, но постепенно движение в лагере становится все более интенсивным: снова грузимся, сворачиваем палатки, надеваем костюмы. Сегодня идем к поселку Октябрьский — это всего лишь 50 километров. Саша Давыдов сказал, что джипы пойдут по хорошей дороге, а мы — по настоящей. Это значит по болоту, камням, гатям. Но собственно, именно за этим мы здесь. Именно ради этих камней и болот был самолет, потом вертолет и гидроциклы. Мы выбираем бездорожье.
По «хорошей» дороге нагруженные до предела джипы шли с трудом, и к месту остановки прибыли черными почти по самую крышу.
Катя Сиротенко, решив, что мы двигаемся слишком медленно, стала обгонять колонну, промчалась мимо меня, на скорости налетела на большой камень и поставила свой квадроцикл практически на дыбы. Чтобы избежать столкновения, я резко вывернул руль и вылетел «на полосу» — поросшую небольшими деревьями и густым кустарником обочину. Такая «авария» где-нибудь в Подмосковье была бы для участников и очевидцев большим событием, здесь же — легкая заминка, на которую никто и внимания не обратил.
Еще через какое-то время, в очередном болоте, вырубился один из ведущих мостов квада, и только на полном газу удалось выбраться из засасывающей жижи. Я перестал различать, где кто. Все были облеплены толстым слоем грязи, и каждый напоминал сосиску в тесте, только сильно подгоревшую.
Уже почти в конце перехода я сбился с пути и заехал в тупичок. Стал разворачиваться, на какое-то мгновение потерял бдительность и обнаружил перед собой большое и, очевидно, крепкое дерево, которое приближалось с предельно допустимой скоростью. Резко свернув влево, налетел на поросль молодых березок. Их гибкие стволы распрямились и образовали естественный трамплин: я совершил затяжной прыжок на кваде. Вася Мозжухин решил, что это — сознательно срежиссированный номер, и показал большой палец — ну, молодец! Хотя даже при огромном желании я не смог бы этот трюк повторить.
Вокруг болот — то ли тайга, то ли сосновый бор. Ландшафт и погода на Кольском полуострове меняются чуть ли не поминутно. Из болота неожиданно выскакиваешь на песчаную дюну, где между стволов высоких сосен пробиваются вкось лучи солнца, как в Юрмале или Ниде. Так же вдруг, ниоткуда, возникают деревушки и поселки, и там, где, казалось, нет ни души, видишь сидящих в избе рыбаков, которые ничуть не удивляются нашему вторжению. Стены сплошь увешаны сетями, а под потолком рядами вялится рыба. Рыбаки нам рады и спрашивают, нет ли пива, чтобы опохмелиться. Несу им бутылку финской клюквенной водки. В знак благодарности они собирают с потолка рыбу. Такое ощущение, что рыба здесь водится прямо в колодце возле дома…
Опять болота, гати, песок, камни…
Мы стоим на переправе через реку и ждем мотоциклистов. Им труднее всего даются броды и серьезные болота — иногда дорога буквально впадает в мелкие илистые озерца, и даже на квадах с четырьмя ведущими колесами проскакивать такие места очень тяжело.
Наконец появляется первый мотоцикл. Кажется, это Абызов, как всегда, впереди всех. Он рассказывает, что мотоциклы на самых вязких участках пути приходилось переносить на руках. Вот и остальные подтянулись. Надо продолжать путь. Впереди поселок Октябрьский. Говорят, там есть аэродром. Почему-то мне становится неудобно появляться в цивилизованном месте в такой грязной одежде и с совершенно с черным лицом. Вымыться негде. Вода в реке — восемь градусов. И даже не это страшит. Можно зажмуриться, вдохнуть поглубже и броситься с разбегу в холодную воду. Страшно раздеться — тебя немедленно атакует туча комаров. Интересно, что они здесь едят, когда нас нет?
…Вот он, аэродром! Тайга резко обрывается, и до самого горизонта расстилается взлетное поле. Ровное, твердое, пустое. После полного бездорожья, где за час можно продвинуться не на километр даже, а на несколько десятков метров, мы не могли удержаться от соблазна «погонять». Без всякой команды квады выстроились в одну линию и помчались к горизонту. Каждый закручивал ручку газа до предела, выжимая максимальную скорость. Кажется, еще чуть-чуть — и можно взлетать!