…Вокруг самого большого, главного дворца стояли настоящие бурятские юрты, предназначенные для ночевки, огромные, уютные и теплые. Рядом построена ледяная баня, и даже туалет был изо льда. Все это царство Снежной королевы возникло по заказу и по мановению волшебной палочки Абызова, и мы не переставали восхищаться безудержной фантазией и инженерным гением его строителей.
На следующий день — это был день весеннего равноденствия, 22 марта, часть моих товарищей опробовали склоны прибрежных гор на сноуборде. Естественно, это были самые молодые и отчаянные и среди них, конечно же, Миша Абызов. А мы, как умные, в гору не пошли, и поехали в объезд на джипах. Прошли вдоль пещер, обнаружили горячие источники в которых с удовольствием искупались. Проводник Юра рассказал, что эти источники почитались издавна как целебные, и наши предки делали здесь для омовений купели с гладкими деревянными полами. Сейчас следов цивилизации мы не заметили, и, может быть, это даже хорошо. Вообще не ясно, насколько цивилизация хороша для Байкала.
Вернулись в ледовый лагерь. Наши рыбаки наловили рыбы и жарили ее на шампурах. Завтра с утра идем в сторону Северобайкальска, и по дороге запланирована еще одна ночевка.
Дорога к Северобайкальску долгая и, на первый взгляд, однообразная. Кто-то из наших устал на снегоходах и пересел на джипы. Я пока не сдался. Уже предпоследний день экспедиции, а я не хочу в тепло. Мне нравится эта бесконечная дорога. Везде ровно, везде бело, глазу не за что зацепиться, и скорость, часто предельная, почти не ощущается. Никакой проложенной колеи. Солнце яркое, воздух настолько прозрачен и чист, что не создает никакой дымки. Ощущаешь со всей полнотой, что это одно из немногих мест на земле, где все как было всегда, как когда-то кем-то сочинялось. Возникает крайне редкое чувство, что ты открываешь этот многообъемнейший мир, постигаешь, что перед тобой и над тобой, во все стороны от тебя, и остро чувствуешь, что существует нечто, чего нельзя ни познать, ни определить, ни назвать — можно только ощутить. Это предвестие некоего восторга, и ты побаиваешься возникающего в тебе чувства, успокаиваешь себя и говоришь: ничего-ничего, так и должно быть, все нормально, я за этим сюда и приехал, я этого и хотел. Именно в таких поездках понимаешь, что твоя жизнь — действительно миг по сравнению с самим Байкалом, с этими горами, с этим снегом, с ледяной вечностью. Понимаешь это со всей ясностью и конкретностью. И тогда не страшно жить. А может быть, даже умереть.
Со мной случалось подобное на могиле папы. Когда его хоронили, у меня, кроме чувства отчаяния и безнадежности, возникло ощущение ясности и покоя. Я почувствовал и понял вдруг, что пройдет несколько дней, лет или десятилетий, и точно так же мои выросшие дети проводят меня в тот самый «последний путь», и гроб мой, точно как у папы, будет стоять на двух табуретках под дубами, во дворе нашего дома в Жаворонках, правда, рядом на стуле вряд ли повесят пиджак с рядами орденов и медалей «За взятие…», «За оборону…», «За победу…» А потом повезут совсем недалеко, на тихое сельское кладбище, между лесом и озером, и камень найдут такой же — булыжник с именем и датами. И от этой ясности, определенности, конкретности возникают так нужные в этой жизни умиротворение и покой.
Суббота, 25 марта. На сегодня намечено два маршрута. Один, так называемый «радиальный» — в горы, к озеру Гитара. Погода солнечная, безветренная. С горки на горку, все весело, и ничто не предвещает неуспеха. Но мы проскакиваем нужный поворот и никак не можем выехать на озеро. Решаем, что нужно ехать в обратную сторону. Едем. Скоро выясняется, что нужно было все-таки не в том направлении двигаться, а в прежнем. Снова поворачиваем, причем даже мастера вождения начинают по пути переворачиваться, падать, въезжать в деревья. Через несколько часов борьбы с бездорожьем начальники принимают решение возвращаться на базу. Так мы и не увидели озеро Гитара. Это был единственный невыполненный пункт плана экспедиции.
После обеда нам оставалось преодолеть последний участок пути — 70 километров до базы в Северобайкальске. Тронулись в шесть, понимая, что до семи вечера, ну, в крайнем случае до половины восьмого мы домчимся до места, ведь средняя скорость передвижения 100–110 километров. Единственное, что было неприятно — туман над Байкалом. Кто-то еще сказал: «Ерунда, скоро рассеется». Но мы стали двигаться вглубь озера, и туман не рассеивался, а сгущался. Я в жизни не видел такой мглы, буквально не мог разглядеть ладонь вытянутой руки. И не ясно было, как ехать, все постоянно останавливались, пытаясь сгруппироваться и держаться близко-близко от Саши Давыдова, чей мощный противотуманный фонарь еле-еле пробивал ледяную тьму.
Стали запотевать стекла шлемов, и вскоре мы поняли, что бешеный туман сопровождается бешеным морозом — градусов сорок, не меньше. Нужно было поднять стекло шлема, подставить лицо обжигающему на скорости ветру, чтобы видеть впереди идущего, не потеряться, дойти до цели. Наша легкая прогулочка обернулась тяжелейшим финальным переходом.
Наконец, слева появились огни. Это Северобайкальск. Джипы нашли выход на расчищенную грунтовую дорогу и победно въехали в город. Там был даже светофор, который кто-то из водителей от неожиданности проскочил на красный. А снегоходы по грунтовке идти не могли, и снова мы пошли в объезд, отдалились от берега, от призывных огней, сулящих тепло. Все ощущения усилились многократно: темнота была темнее обычного, мороз крепче, ветер сильнее, усталость тяжелее. Наконец, мы на улочках города, и вот уже рядом база, где нас ждет ужин и поздравления с завершением пробега.
Физически и технически это был самый сложный маршрут из тех, по которым я проходил. Горжусь тем, что до последнего метра шел на снегоходе. Кажущаяся монотонность пути рождала самые разнообразные мысли, неизбежно связывающие дорогу, движение — с жизнью. Движение есть развитие, ведущее к абсолютному покою. К этому определению я пришел, за этим ощущением приехал, и еще раз хочу поблагодарить судьбу, что все это можно было проверить собой, почувствовать, увидеть, запомнить и, может быть, в какой-то степени понять. Но главное все-таки — почувствовать.
Сегодня 26 марта, утро, начавшееся с маленького недоразумения: оказывается, часы перевели на летнее время, и завтрак, назначенный на девять, должен был начаться на час раньше. И уже самолет летит за нами в Северобайкальск, а дальше мы полетим в Иркутск, куда уже тоже мчится самолет, и он уже доставит нас в Москву. Обещают, что времени в пути мы не потеряем, потому что разница с Москвой — 5 часов, и именно эти пять часов займет перелет. Вылетим в полдень, приземлимся тоже в полдень. Есть возможность соотнести пространство и время.
Здесь другое время
В начале лета в состоянии эфирного опьянения и легкого дурмана от обезболивающих уколов я сидел в кресле у стоматолога с полным ртом тампончиков и ваточек. В кармане зазвонил мобильный, я машинально нажал кнопку и промычал «Алло!». С той стороны приятный женский голос спросил:
— Вам удобно сейчас поговорить с Анатолием Борисовичем Чубайсом?
Нечленораздельно я объяснил, что совсем неудобно, потому что сижу с открытым ртом у зубного врача. После паузы мне сообщили, что говорить не надо. Надо слушать. И я услышал голос Чубайса:
— Мы едем в Монголию!!!
Часть 1Монголия
Я в палатке. Дождь довольно сильный. Сегодня заканчивается третий день экспедиции. Три дня ничего не записывал, потому что не мог переключиться от Москвы, от недавней поездки во Францию, от всего. Все другое: места, время, люди. Сейчас попробую что-то восстановить.
Среди участников экспедиции появились новые люди: Сергей Полонский, Андрей Раппопорт… Полонский молод, но уже руководит компанией, которая строит самые высокие в Москве небоскребы. Раппопорт — один из бывших заместителей Чубайса. Я его раньше почти не знал, так, здоровались издалека, а теперь вот летим вместе в неизведанное.
Пять часов полета пролетели быстро. В Иркутске прямо в аэропорту пересели на джипы. Анатолий Борисович, наконец, дорвался до руля, и поэтому мне осталось место штурмана. Первая ночевка — на базе близ Иркутска, и кажется, что я уже много таких баз видел и много о них писал: деревянные домики, разбросанные по тайге, неблизкое расстояние от одного до другого и пункт общественного питания, то есть столовая, посередине. Ужин. Слава Борода и Саша Давыдов вносят пирог, на котором выпечен герб новой экспедиции и надпись: «Монголия — Тыва — Алтай». Пирог съели, и еще много чего съели, и выпили тоже много. Мы с Чубайсом оказались в странном домике, немножко напоминавшим тюремный барак: нары, нары, нары… Чубайс лег в одном углу, я — в другом и старался не храпеть.
Утром 20-го двинулись из Иркутска к монгольской границе. Ничего такого примечательного. Дороги, дороги, дороги… Доехали до Слюданки, увидели краешек Байкала, потом довольно много наших деревнь. Такая Иркутская область. Давыдов постоянно призывал смотреть на эти деревни и грозился, что скоро мы не увидим ни одного живого человека.
Ушли от Байкала вверх, в горы — то ли Восточные, то ли Западные Саяны. Людей и домов на нашем пути становилось все меньше. Чем ближе к границе, тем безлюднее и «бездомнее». Наконец, застава. Обычная пограничная застава, довольно бедненькая. Несколько молодых офицеров стали быстро проверять машины и паспорта. Чубайс почему-то решительно объявил меня водителем и ответственным за автомобиль, и скоро я понял, почему… Как ответственному лицу мне пришлось бесконечное количество раз вписывать в таможенные декларации номера шасси, двигателя, регистрационные и еще какие-то номера. Параллельно я руководил съемками фильма (оператор — наш доктор Вася Мозжухин), поскольку еще в самолете Чубайс назначил меня также художественным руководителем экспедиции и, в отсутствии Миши Абызова, автором и постановщиком будущего фильма. Для простоты руководства Васей я назначил режиссером-ассистентом Бориса Вайнзихера, и мы вдвоем разъяснили нашему оператору, каким должен получиться настоящий мужской фильм о суровых испытаниях. Нужны были сюжеты, а их пока не было. Вася договорился с пограничниками и влез на вышку, чтобы сделать общий план и снять с верхней точки прохождение границы.