лическая рама. Внутри багги нужно сидеть в шлеме, к которому подается воздух, потому что иначе нечем дышать от пыли. Первым пошел изучать новую технику Чубайс, потом все стали просить покататься. Сегодня, говорят, у нас очень длинный переход, километров 600–700, и к вечеру мы должны дойти до южной части того самого озера, которое называют «монгольским братом Байкала». Потом от этого озера мы начнем двигаться в сторону пустыни Гоби, и после броска по пустыне вновь перейдем границу и попадем то ли в Тыву, то ли на Алтай.
Здесь другое время. Разница у Москвы с Иркутском — плюс пять часов, Монголия с Иркутском — минус час. И мы уже совершенно запутались во всех трех временах. Все время и сверяем часы и договариваемся, у кого циферблат будет показывать местное время, у кого — московское. Местное монгольское время воспринимается только как смена дня и ночи. Понятия «год», «век», «тысячелетие» нивелировались и всплывают в сознании, только если вспомнить, что сидишь за рулем суперсовременного автомобиля.
Купались в реке, младшем брате Енисея. Вода чистейшая, замечательная, но очень холодная.
В течение дня был очень сложный переход. Весь день я вел джип один, потому что Чубайс сел на багги. Очень странная, сверхстранная машина, которая, к тому же, иногда переворачивается. Вчера во время тренировочной прогулки на багги перевернулся Леша Чубайс со своей женой Катей. Сегодня он весь день чувствует себя плохо. Видно, что он сильно побился, но виду не подает и на маршруте держится наравне со всеми.
Мы прошли сегодня около трехсот километров, и на этой дистанции было три достаточно высоких перевала — около двух с половиной тысяч метров и выше. Подъем на такую высоту труден само по себе, но становится во много раз тяжелее оттого, что нет дороги. Дороги не в привычном смысле, то есть укатанного чьими-то колесами тракта, а даже оставленного на живой траве следа, знака, что здесь проходили люди. Единственное, что говорит о присутствии здесь людей, а точнее, о том, что по нашему пути гнали скот — это лепешки коровьего или лошадиного навоза, козий или овечий помет. Это, конечно, несколько портит величественный внеземной пейзаж.
Однако, в середине дня мы вдруг заметили на горизонте какое-то людское шевеление. Решили свернуть и посмотреть, что там происходит, потому что уже несколько суток были в полном отрыве от человеческого общества. По пути встретили монгола на лошади, и он объяснил нам, что едет на праздник. Мы последовали за ним. Я ожидал воочию увидеть праздник кочевого племени XII века — настолько древними, похожими на музейные экспонаты, выглядели шляпа и подпоясанный цветастый халат нашего случайного проводника, настолько ловко он держался на лошади, что казалось, дай ему в руки щит и копье, он помчится догонять ушедшую вперед дружину Чингис-хана.
На месте праздника были разбиты юрты, очень много юрт. Посреди поля в землю вкопаны столбы, и к ним привязаны лошади, сотни лошадей… Посредине городка из юрт сооружена арена, вокруг толпятся люди, очень много детей. На арене происходят бои: под вой и улюлюканье толпы борются монгольские мужчины, огромные мускулистые, каких я еще не встречал в этой стране. Мы узнали, что на этом празднике проходят еще скачки, и победитель получает главный приз — автомобиль УАЗ. К слову, все три местные машины, которые нам довелось встретить на протяжении пути, были наши, российские, или даже еще советские: УАЗики и ПАЗы.
После десятичасовой дороги мы оказались в местном районном центре, который очень напоминал советскую деревню какого-нибудь 1960 года, деревню моего детства, где у кромки поля стоит брошенный ржавеющий остов комбайна, где-то бросается в глаза полуразвалившаяся изба, а здесь такая же юрта, и заброшенный колодец — вот и все, что есть. Нас разместили в индивидуальных юртах с настоящими кроватями, и я с удовольствием переоделся в цивильных условиях. После позднего обеда, или, скорее, ужина, нам обещали встречу с местным шаманом у большого костра.
Мы с Чубайсом сели на одну из скамеечек. Шаман стал ходить вокруг костра и стучать в бубен. Он весь был обвешан цветными равзивающимися тряпочками, и вид его напоминал что-то индейское, по крайней мере именно так я представлял индейских вождей, читая в детстве романы Фенимора Купера. Шаман бесконечно ходил вокруг костра и бубнил под свой бубен. Наверно, это было какое-то заклинание, потому что неожиданно пошел дождь, сперва мелкий, а потом все сильнее и сильнее. Чубайс шепнул: «Я пошел спать.» Я посидел еще немного и поинтересовался у устроителей игр, нельзя ли попросить шамана прекратить дождь. Мне ответили, что нет, шаман в состоянии транса и к нему сейчас нет смысла обращаться, потому что он не услышит. Я тоже тогда решил уйти, да простит меня шаман, но из-за темноты никак не мог найти свою юрту, даже при свете фонаря. Решил вернуться. Это было легко, потому что шаманский костер был единственным лучом света в этом темном царстве. У костра Борис Вайнзихер и Андрей Раппопорт отмечали с шаманом шабат — был вечер пятницы. Перед ними стояла сильно початая бутылка виски. Пока я плутал в темноте, шаман, оказывается, раздавал какой-то специальный сыр, который приносит счастье в дороге. Мне тоже достался кусочек сыра, похожий на подсохший ломтик российского с заветренными загнутыми краями. Я выпил немного виски и уже без труда нашел свою юрту, где с удовольствием растянулся на кровати. Был уже час ночи, а назавтра, на семь утра, назначен конный маршрут.
Мы начали день с того, что пошли на лошадях вверх по очень крутому склону, на котором вряд ли смог бы удержаться колесный транспорт. Я не ездил верхом почти с самого детства, и поэтому очень порадовался такой возможности. Сначала меня посадили на красивую белую лошадь, но она оказалась лениво-вялой и все время шла последней, сколько я не подстегивал ее поводьями. Где-то в середине маршрута я попросил у проводников, двух мощных монгольских всадников, поменять лошадь. Со мной согласился поменяться Олег, один из наших инструкторов-спортсменов. Он обладал особыми навыками общения с лошадьми, но все равно не смог заставить белого красавца скакать проворнее. А рыже-коричневая кобыла, которая досталась мне от Олега, сразу пошла очень резво, и мне периодически удавалось возглавлять «эскадрон».
Восхождение на высоту в две с лишним тысячи метров далось непросто, я чувствовал, как тяжело дышала моя лошадь, и я сам, притом что ехал, а не карабкался вверх на четвереньках, дышал тоже тяжело. Но когда мы поднялись на самую вершину, открылся настолько фантастический вид, что я забыл обо всех трудностях в мгновение ока. Пытаюсь избежать повтора в словах и найти замену эпитету «фантастический», но по-другому нельзя назвать то, что мы видели. Кто это смоделировал, спланировал, построил, раскрасил?..
Моим штурманом сегодня был Андрей Трапезников, потому что Чубайс продолжал ехать на своей багги. Местные монгольские любители техники, изредка попадавшиеся нам на пути, увидев этот диковинный механизм, впадали в состояние ужаса и восторга одновременно. Один монгол подошел к нам во время короткой остановки у небольшого населенного пункта и просто цокал языком, почти обнюхивал, почти целовал этого чудо-зверя. Чубайс какими-то известными ему знаками вперемешку с русскими и английским словами предложил прокатиться. Монгол лихорадочно закивал головой в знак согласия и прокатился. Его потрясение и багодарность материлизовались в немедленно принесенную откуда-то бутылку водки, так что Чубайс и здесь очень прилично заработал.
Анатолий Борисович сидел за рулем багги уже третий день и сильно наловчился выжимать из этой гоночной штучки максимально возможную скорость. Поэтому в очередной райцентр он ворвался первым, обогнав все наши джипы. В райцентр мы завернули на заправку, потому что все эти дни ни одной бензоколонки на нашем пути не было, и мы почти израсходовали весь привезенный в канистрах и баках запас российского топлива.
Возле заправки Чубайс обнаружил монгольский магазинчик, а в нем какой-то очень хороший по местным стандартам портвейн. У него, естественно, не оказалось с собой денег, но он опять каким-то таинственным способом объяснил продавцам, что все будет оплачено, взял бутылку портвейна и употребил ее прямо у входа в магазин. Когда мы подъехали, я увидел, что он весел и возбужден: «Ну где еще в России мне удастся спокойно у магазинчика распить бутылочку!»
Началась сильная непогода: непроглядная тьма, шквалистый ветер и дождь, хлещущий по стеклам и крышам машин с силой пожарного брандсбойта. До лагеря оставалось небольшое расстояние — километров тридцать или пятьдесят, но ехать стало почти невозможно и Саша Давыдов, увидев монгольские юрты, выдвинулся вперед и договорился с владельцем о ночлеге. Наш экипаж № 1 разместили в юрте вместе с примкнувшим Трапезниковым, в остальных тоже поселили по три-четыре человека. Уже после полуночи мы услышали по соседству веселые голоса, пошли туда и обнаружили импровизированное застолье с большим количеством изъятой из запасов выпивки, которым руководил Сергей Полонский. Мы приняли в этом мероприятии довольно серьезное участие, из-за чего спать легли поздно.
Проснулись задолго до подъема: какой-то монгол зашел в дверь юрты, если можно так назвать лаз с низкой притолокой, о которую все бьются головой, и пытался что-то растопить, поскольку было очень холодно. Чубайс стал показывать знаками, чтобы он либо быстро вышел, либо очень тихо все делал. Монгол попытался делать все тихо, но наделал много шума и дыма. Все-таки что-то растопил, но теплее не стало. Тут же мы услышали ежедневное Сашино объявление: «Доброе утро, Монголия. До старта остается час двадцать». И все стали выползать из теплых спальников наружу, в монгольский сильный дождь и ветер.
Стали выяснять, чья очередь идти на багги. Оказалось, Чубайс записался на все дни, хотя по погоде представить себя за рулем и без крыши, под открытым небом, совершенно невозможно. Я рвался опробовать багги, но Вайнзихер, который составлял и отслеживал график заездов, из уважения к моему возрасту решил подождать погоды получше и отдал свободную машинку кому-то другому. Поверх специальных комбинезонов и специальной обуви они с Чубайсом обмотались полиэтиленовыми пакетами, что, как мне казалось, все равно не спасет от проливного дождя. Сегодняшний маршрут — около четырехсот километров по совсем уж полному бездорожью, хотя тот путь, который мы проделали, только человек с самой безудержной фантазией мог бы назвать движением по дороге. Но, собственно, за этим мы сюда и приехали.