Мы шли, как обычно, вроде без каких-либо происшествий, но из-за непогоды никак не успевали засветло добраться до намеченного для ночевки места. Уже стемнело, джипы шли с включенными фарами и люстрами, и где-то километров за сто до лагеря мы услышали по рации, что баги затонули. Оказалось, они стали переходить речку и хлебнули по полной, то есть угодили в самое глубокое место. Для водителей глубина не представляла опасности, но багги завязли по самые уши и продолжали проседать в перемешанный с илом песок. Наши багги-гонщики сперва попытались вытащить их самостоятельно, и одну машину им удалось поднять со дна реки и переправить на другой берег. Со второй ничего не получалось несмотря на то, что один из джипов пришел на помощь и в ход была пущена лебедка. Уже ближе к двенадцати ночи весь конвой развернулся и по абсолютно темному предпустынному ландшафту, ориентируясь по компасу, двинулся выручать попавших в беду товарищей. Нашли наших, разбили на берегу лагерь, зажгли костры. Не без труда вытащили багги, как раз ту, на которой ехали Чубайс с Вайнзихером. На удивление всем двигатель с полоборота завелся, и люди, переодевшись в сухое, стали развешивать свои мокрые одежды у костра, и Саша объявил программу на завтра. Мы должны наверстать потерянные сегодня километры, дойти до первой большой дюны в пустыне Гоби и там начать движение на квадроциклах по пескам.
День ознаменовался постижением новой техники: наконец-то подошла моя очередь на багги. Выяснил, что наши багги изготовили в Калифорнии специально для гонок по пересеченной местности, и сюда они приехали не сами, а в сопровождении некоего человека по имени Гермес. Он американец, но живет в Австралии. Естественно, Гермес по-русски не бельмес. Под его нерусским руководством меня одевали в специальный комбинезон и шлем. Сперва Гермес, проверяя каждый замочек и щелочку, надел на меня подшлемник, потом каску, которая сдавливала голову, как тисками, и поверх всего этого круглый шлем со стеклянным забралом. В этом шлеме, кажется, вполне можно лететь в космос: там и рация, и трубка для подачи воздуха откуда-то сзади, и я бы не удивился, если бы прямо в рот подавались еще напитки и еда. Вайнзихер шутил, что очень важно надеть шлем правильно, чтобы в случае аварии он не покатился в другую сторону, а отвалился вместе с головой. Такой вот черный юмор…
Нужно сказать, что влезть в багги довольно сложно — только через окно, поскольку дверей нет, и вся машина представляет собой закрепленный на раме мощный двигатель, четыре мощных колеса и тщательно разработанную подвеску. То есть всякие пружины и амортизаторы, которые есть в любом транспортном средстве, здесь являются чуть ли не основным элементом конструкции. В какую бы рытвину эта машинка не попала, на какой бы камень не наехала, это не приведет к жесткому удару для водителя, хотя перевернуться можно легко. Водитель и пассажир, кстати, привязаны к креслу многочисленными ремнями безопасности настолько крепко, что в принципе шелохнуться невозможно. Буквально прикованы к автомобилю, как буйно помешанные к кровати в сумасшедшем доме. Зато ощущаешь, что ты действительно составляешь с машиной одно целое.
Я не совсем понимал, зачем столько предосторожностей, но как только мы с Чубайсом двинулись, очень быстро осознал правильность и необходимость такой сложной защиты. За руль первым сел Анатолий Борисович, и мои «пассажирские» ощущения были довольно тревожные: мы шли уже по пустыне, по дюнам, а дюны — это когда ты летишь вверх на большой скорости, как бы с разбега, и не знаешь, что будет на вершине. Через некоторое время Чубайс предложил мне поменяться местами, и мы с ним вдвоем проделали сложные манипуляции с отстёгиванием, прилаживанием и пристегиванием всех ремней и фиксаторов. Я сел в кресло пилота и стал слушать советы Чубайса: как нужно набирать скорость, так правильно тормозить и входить в вираж. Попробовал. Получилось. Скоро передо мной оказался участок ровной дороги, и я решил опробовать технические возможности багги, стал выжимать скорость. 60, 70, 90, 100, 110, 210… Я почувствовал себя гонщиком «Формулы-1» и ждал, когда Анатолий Борисович, как человек весьма осмотрительный, начнет меня останавливать. Вместо этого услышал: «Знаете, я подремлю минут десять». И в тот же момент, как с ним часто бывает, Чубайс отключился, а я остался один на один с этим чудом техники, да еще этим чудо-пассажиром. Сейчас, вспоминая все возможные средства транспорта, на которых мне пришлось перемещаться в экспедициях, могу сказать, что бросок по пустыне на багги оставил самое сильное впечатление.
Сегодня же, пока я наслаждался ездой на багги, произошел несчастный случай с Артуром, парнем из команды Сергея Полонского. Он лихо разогнал свой квадроцикл, чтобы проскочить бархан на глазах у появившейся группы монгольских всадников, тем более, что они при виде нашей техники стали цокать от восхищения языком. Так вот, на глазах у этой группы, на глазах у нашего оператора Василия, Артур буквально взлетел на вершину бархана, за которой сразу начинался обрыв, перевернулся вместе с квадроциклом и упал настолько сильно, что шлем под ним треснул, почти разлетелся на куски. Артур получил ранение в голову и, самое неприятное, сильно повредил позвоночник. Его уложили на носилки. Вася из оператора очень быстро превратился во врача и весь день сопровождал Артура в штабной машине, ставил капельницы и делал уколы. Необходимо отправить пострадавшего самолетом в Москву. Но сначала нужно совершить марш-бросок по пустыне, пересечь границу и оказаться в России.
Вечер. Наш лагерь стоит посреди пустыни, в небольшом оазисе, где источник воды, зелень небольшой оазис, вокруг пустыня, уникальная и удивительная. Небо меняется постоянно: от акварельной голубизны до густой иссиня-черной темноты, высветленной, как праздничным салютом, всполохами зарниц. Иногда кажется, что сквозь атмосферный слой просачивается бездонность космоса, и вспышки красноватого и золотистого света — не что иное, как след кометы или последнее, отчаянное мерцание гаснущих светил.
В семь утра уже очень жарко. Днем в пустыне +45°, а может быть и больше. Зато удалось принять горячий душ: вода в канистрах и баках нагрелась от первых лучей пустынного палящего солнца.
Мы с Чубайсом решили бороться с весом и заключили спор, кто до 15 сентября скинет больше лишних килограмм. Надо держаться и мало есть.
Выходим на квадроциклах и движемся по прямой к границе.
Солнце невыносимо, жара невыносима. В погранзоне, где проверяют документы и осматривают транспорт, нет ни деревца, ни кустика, ни кусочка тени — сплошная выжженная пустыня. Температура воздуха такая, что, кажется, наша экипировка может расплавиться. Подоспели четыре джипа из конвоя, между которыми мы натянули брезентовый тент, но это мало помогло, потому что со всех сторон задувал горячий ветер. Под тентом устроили небольшой обед, причем довольно изысканный по походным меркам. Наш повар Борода, он же Слава, все время пытается разнообразить меню и доразнообразил уже до такой степени, что вчера сварил молочный суп с рыбой. Как ни странно, оказалось вполне съедобно.
Заканчивался досмотр и проверка документов.
Заканчивался наш маршрут по Монголии. Он длился всего несколько дней, которые вместили в себя столько впечатлений, ощущений, размышлений и чувств, что в нормальной жизни этого хватило бы на год. Впрочем, нет смысла сравнивать. Здесь другое время.
Часть 2Тыва и Алтай
Перешли границу, изрядно замучившись на жаре. Пошли по плохой грунтовой дороге, а через некоторое время вдруг впервые за неделю, увидели настоящий асфальт. Асфальт после стольких дней бездорожья — это культурологический шок. Проехали еще километров триста, не могли заправиться, потому что ни на одной заправке не было горючего. Тех, у кого кончился бензин, тянули на «галстуках», это значит — на тросах.
Неожиданно нашу колонну возглавила автоинспекция и сзади появились машины сопровождения с маячками. Таким образом мы въехали в город Кызыл — столицу нынешней Тывы. Сразу свернули в сторону аэропорта, где травмированного Артура уже ждал вызванный Полонским спецсамолет. Этим же самолетом, к сожалению, улетела Катя Абызова, потому что у нее возникли неотложные дела, и Леша Чубайс со своей женой, тоже Катей, которые очень волновались за своего оставленного в Москве младенца. Анатолий Борисович как-то очень явно расстроился.
Из аэропорта приехали в лагерь. Нас ждали накрытые в юрте столы и прекрасный цивилизованный ужин. Время — снова другое — близилось к полуночи. Мы были невозможно уставшими после треволнений с Артуром, гонки по пустыне Гоби и сидения на жаре у погранзаставы, поэтому вначале без большого энтузиазма встретили группу из пяти тувинцев, пришедших развлечь нас горловым пением. Но когда они запели, было ощущение, что фантастические звуки, извлекаемые из организма непостижимым для любого европейца способом, действовали на нас почти гипнотически. Это невозможно описать, это нужно слышать. Ты стоишь рядом с этим человеком и не веришь, что этот яростный первобытный звук, в котором столько мощи и силы, способен воспроизвести обычный человек. Прямо под окном юрты течет Енисей, вокруг — горы, и здесь как нигде я проникся чувством, насколько мощна, самостоятельна, самобытна и, главное, самодостаточна азиатская культура. Ее нужно не высокомерно отторгать, а познавать, постигать и каким-то образом с этой культурой общаться. Мы все затихли и долго просили этих диковинных певцов не уходить, петь еще и еще. А потом еще разговаривали, разговаривали и разговаривали… Глубокой ночью я уже не выдержал и ушел в свою юрту, рухнул на кровать, не раздеваясь, никак не готовясь ко сну.
Утром встал, обнаружил, что здесь есть горячий душ, из которого идет холодная вода. С удовольствием умылся, с удовольствием позавтракал и до самого старта сидел на камешке на берегу Енисея, впитывая запахи, ощущения, прислушиваясь к природе и к себе.