Бросается в глаза огромное количество старых машин, причем действительно очень старых — это практически музейные экспонаты! В Москве их уже продавали бы коллекционерам, потому что представлены все фирмы мира — от «форда» и «BMW» до «фольксвагенов» и невероятных автомобилей 50-х, 40-х, 30-х годов. И советский автопарк во всем разнообразии: «жигули», «москвичи», первые модели «волги». А главное, что они действительно разъезжают повсюду, они все на ходу. Хотя, конечно, по сравнению с любым большим городом, машин в Гаване очень мало. Никаких регулировщиков, никаких инспекторов я не заметил. Хотя они здесь, наверное, и не нужны. Кубинцы ездят, как хотят, однако аварий не видно, ведь столкнуться практически невозможно — машины проезжают редко, экспансивные водители все время кричат что-то в открытые окна… Такая вот типично латиноамериканская атмосфера. В этом смысле Куба напоминает и Чили, и Перу, и Боливию. Там примерно такие же разваливающиеся автомобили, которые не уступают друг другу дорогу, но каким-то образом и не сталкиваются.
Удивляет полное отсутствие магазинов. За многочасовую прогулку я один раз увидел мясную лавку, где продавались какие-то обрубки, кости, жир. Правда, есть так называемый гаванский ГУМ, центр торговли. Мы зашли туда, думали хоть что-то купить. Открывшееся зрелище было очень странным. Внутри торгового дома — много разных магазинов, но там какие-то полуразваленные велосипеды, старомодные вентиляторы и прочий хлам. Может быть, это результат блокады? По всему городу мы искали цветы, собираясь на ужин с послом и его женой, однако купить цветы на цветущей земле оказалось невозможно. Признаки социализма: должно быть все, а нет ничего. Нам еще рассказали, что крестьяне здесь не имеют права зарезать корову и продать мясо. Они обязаны сдать животное государству, которое само зарежет и продаст.
Повсюду много людей, которые сидят или лежат на скамейках. Они пытаются встретиться с тобой глазами, заговорить и в результате — получить что-нибудь, заработать… Соль, спички… — все распределяется по карточкам. В стране практически нет заработной платы, как нет и самой работы. Ходят какие-то легенды о том, что вот зато замечательная медицина и что-то еще замечательное. Но мне все-таки кажется, что нашим родным коммунистам и всем, кто призывает к этому обществу равных возможностей, необходимо приехать на Кубу, чтобы увидеть здесь пример общества равных невозможностей.
Днем мы обедали в одном из немногочисленных дорогих, по здешним меркам, ресторанов. Хотя по сравнению с Москвой, цены просто смешные. А готовят вкусно, особенно свежие морепродукты.
После прогулки по Гаване отправились в резиденцию российского посла. Его зовут Михаил Леонидович Камынин, он оказался очень симпатичным дядькой, который считает, что на Кубе все прекрасно и Фидель с Раулем ведут страну к светлому будущему, это не то, что у нас там, какие-то изыски. При этом сам Михаил Андреевич с семьей живет в просторном красивом доме, который раньше принадлежал какому-то русскому магнату. Замечательная веранда, работают кондиционеры, вокруг — бассейны и пальмы.
Естественно, за столом во время ужина возник идеологический спор. Андрей Натанович Раппопорт не мог удержаться и доказывал послу преимущества рыночной экономики и демократического пути развития. А Михаил Леонидович отвечал — нет, Куба идет своим путем, и они правы, что идут медленно, но уверенно. Конечно же, я стоял на стороне Раппопорта, который был совершенно убежден, что буквально через полгода-год здесь будет такой же сильнейший социальный взрыв, какой случился у нас в 90-х, после чего прекрасная Куба станет всемирным курортом, и тогда Раппопорт обязательно построит здесь яхт-клубы и гостиницы.
Следующим утром мы поехали в гости к Хемингуэю. Его дом стоит на берегу океана, на холме, у подножия которого небольшая рыбацкая деревня. Писатель купил этот участок земли с домом в тридцатые годы и прожил здесь много лет. Обзавелся бассейном, яхтой. Тут состоялась «историческая» встреча Хемингуэя с молодым Фиделем Кастро. Интересно, что встречались они только один раз, но фотографии Фиделя рядом с великим писателем развешаны повсюду, отчего создается впечатление, что они были закадычными друзьями.
В годы начала кубинской революции Хемингуэй вернулся в Америку и там застрелился. И после смерти стал главной достопримечательностью Кубы. Здесь быстро сообразили, что такой знаменитый писатель, лауреат Нобелевской премии должен быть национализирован. И дом Хемингуэя со всеми вещами и картинами превратился в музей.
Дом вообще выглядит так, словно его хозяин вышел на полчаса и вот-вот вернется.
Увиденное произвело двойственное впечатление. Тут жил гений, легенда, кумир моей юности. И в то же время становилось понятно, насколько земным, мужским, обыкновенным и приспособленным для жизни был его быт. И понятно, как любые внятные человеческие проявления талантливой личности могут превратиться в легенду и казаться возвышенными, многозначащими и осмысленными.
Старина Хэм любил плавать по утрам, поэтому возле дома — большой бассейн. И ходить в океан ему было интересно, у него был катер с креслом для рыбной ловли. Спускался в деревню, спрашивал, как рыбалка, слушал неторопливые рассказы. Один из таких простых рассказов, воспроизведенный на бумаге с непревзойденным художественным мастерством и драматизмом, принес писателю всемирную славу. Рыбак, ставший прототипом героя повести «Старик и море», прожил долгую жизнь и умер чуть ли не в 90-е. Кстати, местным рыбакам власти потом запретили заниматься своим ремеслом, так как боятся, что они уплывут на лодках в Америку.
У дома стоит автомобиль Хемингуэя, совершенно проржавевший, накрытый куском брезента. Научные сотрудники рассказывают, что скоро его восстановят. Гараж сейчас напоминает большой летний дом, в нем находится контора музея, и его тоже обещают восстановить.
В туалете у стенки — медицинские весы, старые, такие же, как были в советских поликлиниках и санаториях. Хемингуэй очень не хотел поправляться и каждый день записывал свой вес. Совсем как я. Или я, как он. Раньше мне было приятнее думать, что это я, как он. Сейчас — что он, как я. И здесь же, в туалете, огромное количество книг. Я помню, как во времена моей юности в Советском Союзе ходили рассказы об этой необычной библиотеке великого Хемингуэя и многие наши интеллигенты, подражая Эрнесту, вешали в туалетах своих крошечных хрущевок полочку с книгами.
Вот самая известная фотография Хемингуэя, та самая, которую в 60-е можно было увидеть в каждой третьей советской квартире. Такой символ мужественности. Была и у меня на стене такая фотография. Старина Хэм был для нас образом, символом другой жизни, всего необычного, далекого. Эта другая жизнь такая мужественная — охота, опасность, ром… По стенам дома развешаны охотничьи трофеи, привезенные из Африки — головы быков, косуль и прочих животных. Конечно, мы не могли воспроизвести эту причуду писателя в своих квартирах…
Я не так уж много знаю о Хемингуэе, и мне было интересно послушать экскурсовода, который рассказывал о нем как о национальном герое, который прославил их замечательный остров. Американскому писателю и нобелевскому лауреату суждено было стать символом не Америки, а Кубы.
Из дома Хемингуэя мы поехали на самый цивилизованный пляж. Контрасты продолжались: прекрасный, белоснежный, чистейший песок, чистейшая вода непередаваемого океанического цвета, прозрачная и теплая. Тут же рядом грязные заросли и никаких раздевалок, не говоря уж о туалетах и душе. Вместо этого почему-то по пляжу бродили два оркестра, самых настоящих, человек по десять в каждом. Они пытались играть для нас, как и для остальных явных туристов, чтобы собрать хоть какие-то деньги.
В последний день в Гаване мы побывали на рынке народных промыслов. Он расположен в специальных припортовых постройках, практически в центре Гаваны. Там, в общем-то, всё в центре — старая Гавана небольшая. На рынке продают сувениры ручной работы и огромное количество музыкальных инструментов, сделанных из всяких овощей — кастаньеты, звенящие бубны и стучащие палочки, барабанчики. Много украшений, самых банальных, пластмассовых. Естественно, как и в любой социалистической стране, — ничего нет на витрине, но всё есть «под полой». К какому бы торговцу мы ни подходили, он тут же начинал рассказывать, что у него что-нибудь там имеется, какой-нибудь специальный черный жемчуг, которого нигде нет, но вот он достал, или черепаховые гребешки и черепаховые ожерелья, и вообще всё у него есть.
За совершенные копейки мы скупали разные штуковины. Я приобрел какие-то коробочки, которые открываются специальным нажатием, и красивых кубинских бабочек под стеклом, и еще что-то… В результате увозил с Кубы целый пакет сувениров.
И еще, в придачу — одно странное ощущение. Видимо, я так проникся духом Хемингуэя в его доме, вообще в этом городе, что теперь я и сам чувствовал себя его потомком… По крайней мере впереди нас ждала уже настоящая экспедиция, настоящее мужское занятие, опасности, загадочная и неизвестная Мексика.
На маленьком живописном островке Косумель, в пустом аэропорту, нас окружили таможенники, пограничники, служащие. Мало того, с ними еще были собаки. Мы словно попали в разгар военной операции. На жаре, под палящим солнцем, пришлось разложить на асфальте ручную кладь. Все вещи обнюхивали безумные собаки. Они действительно безумные, ведь, чтобы по запаху находили наркотики, их специально делают наркоманами. Разумеется, у нас никаких наркотиков не нашли, но все-таки потребовали снова проследовать в зал, заполнять какие-то бесконечные бумаги. Вот так Мексика боится кубинской революционной контрабанды.
Потом мы оказались в Канкуне, и сразу стало ясно, что здесь все иначе — не так, как на Кубе. Все было похоже на Америку, причем на калифорнийскую ее часть. Огромные рекламные щиты, указатели, чистейшие идеальные дороги, даже пальмы ухоженные — то есть понятно, страна не социалистическая.
Ночевали в роскошной гостинице. Рано утром я вышел на балкон и увидел лазурную воду и белоснежный берег. Волны переливаются всеми красками, рукой можно дотянуться до пальм с огромными кокосами, лет