Уже после прощального ужина случилось еще одно серьезное приключение. Мы должны были ночевать в гостинице, и вот поздно вечером я стоял у двери нашего с Чубайсом номера и ждал — не подошел ключ, и Чубайс отправился к администратору. Вдруг какой-то шум — к гостинице подъехали джипы, а из них повыскакивали люди с автоматами и пулеметами. Целая большая группа!
Дело серьезное, но мне некуда было уйти, дверь ведь заперта. Тут же ко мне подбежал автоматчик, закричал по-испански, выясняя, кто я такой и что тут делаю. Я пытался объяснять ему по-английски: «My friend… key…» Пошуровав какое-то время, вооруженные налетчики исчезли так же быстро и внезапно, как появились.
На следующий день Чубайс объяснил, что вполне могла быть попытка захвата, и даже политического. С нами уже была Татьяна Юмашева, дочь бывшего президента, «принцесса», короче говоря. И возможно, какие-то банды запланировали ее похищение ради выкупа. А те люди, что налетели вчера на гостиницу, были спецотрядом, который пытался перехватить банду. В Мексике целые группировки специализируются на похищениях людей, это здесь очень распространено. Чаще всего крадут детей, требуют огромный выкуп. Поэтому в городах Мексики детей до определенного возраста многие родители ни за что не выпускают на улицу одних.
На несколько дней мы с Чубайсом и его семьей остались в Мехико. Этот город — вполне современный, цивилизованный мегаполис, и все-таки для меня он стал чем-то другим. Все было загадочным. Приглядываясь к чужому укладу жизни, я видел его особенные ритуалы, ведь каждый мир строится на своих ритуалах, которые необходимо уважать.
Даже испанские завоеватели, которые строили здесь свои храмы в XVI веке, оставили индейцам крошечный кусочек их традиций. В окрестностях Мехико довольно много католических монастырей, например, в городке Куэрнавака, куда мы ездили. И соборы тут строились специально с поправкой на индейцев: с открытыми дворами внутри. Дело в том, что индейцы опасались входить в здание с крышей, поскольку она закрывала их от Солнца — от главного их языческого бога. И вот подчиняясь миссионерам иезуитского ордена, индейцы молились в построенных испанцами храмах, но под открытым небом. И вот кому они молились, какому богу — это большой вопрос.
Рядом с католическим монастырем в Куэрнавака находится дворец главного завоевателя Кортеса. Того самого, которому повезло быть принятым за бога Кецалькоатля. Кортес построил свой дворец из камней разрушенного ацтекского храма. Что еще тут скажешь? Для человеческой истории это, увы, обыкновенный эпизод.
Побывали мы и в древнем городе Шочикалько — «доме цветов», в переводе с языка ацтеков. Сейчас это даже не город, а огромный музей, на территории которого продолжаются археологические раскопки. Нам показали открытые цистерны для сбора воды. Свою собственную систему водопровода ацтеки придумали еще до начала нашей эры. И это при полном отсутствии запасов пресной воды!..
В наши дни в Мексике никуда не делась проблема пресной воды. Ее трепетно экономят и чуть ли не боготворят. Уровень жизни в стране крайне низкий. В среднем доход на человека — примерно 60–70 долларов в месяц. Очень дорогое электричество, так что его воруют, набрасывая так называемые «накидушки» на электрические провода. Раз в полгода приезжает какая-нибудь налоговая инспекция и, вместо того чтобы требовать штрафы, просто-напросто обрезает провода. На следующий день все жители района собираются и как-то чинят, подключают все заново.
При этом в Мексике немало шахт по добыче серебра и золота. Один городок — Таско — стоит прямо на серебряных шахтах, этим и знаменит. И сплошь там лавочки, где торгуют серебром, совершенно обыденно, как если бы это были овощи или деревянные игрушки. Сам городок очень живописный, он напомнил мне оформление итальянских опер в наших провинциальных театрах. Бесконечные балкончики, на них сидят люди, все разноцветное и какое-то бутафорское. Шумит, блестит, сверкает. Разъезжают маленькие такси-жучки, машины крупнее здесь просто не поместятся. Улицы — три метра в ширину, но… с двусторонним движением. Мы с Чубайсом поднимались по такой улице, и чтобы дать проехать машине, должны были войти в магазин, потому что никакого тротуара между машиной и магазином не наблюдалось. Словом, занятный городок.
Музей Хемингуэя в Гаване был для меня одним из первых впечатлений экспедиции. А почти перед отлетом из Мексики мы побывали в доме-музее художницы Фриды Кало. В этом доме она жила со своим мужем Диего Ривера, тоже художником. Как и Хемингуэй для Гаваны, Фрида для Мехико стала своеобразным культурным символом и, как мне кажется, украшением. Музей называют «голубым домом», он действительно необычного лазурного цвета. Если в доме Хемингуэя была видна его повседневная жизнь, то в музее Фриды Кало все пропитано именно ее искусством, ее особым вкусом жизни. Но и здесь у меня возникло ощущение, что хозяева дома вот-вот вернутся — в комнатах их обувь, неоконченные картины на мольбертах, разложены краски и кисти…
В 30-х годах в доме Фриды и ее мужа Диего жил Лев Троцкий, позже он переехал в собственный дом, где теперь, конечно, тоже музей. Дом Троцкого — это типичная советская коммунальная квартира, хотя он был не бедным человеком и мог себе позволить более роскошную жизнь. Самое интересное в этой квартире — выискивать следы жизни Льва Давидовича с его семьей, с женой Надеждой, с внуком, с большой библиотекой… Здесь случилось и первое покушение на Троцкого, и второе, закончившееся его смертью.
Я почему-то спросил себя: «Зачем я здесь?», и странным образом этот музей вернул меня к воспоминаниям о доме Хемингуэя на Кубе. Я преклонялся перед этим писателем, когда был достаточно молодым человеком и хотел заниматься театром и режиссурой. Мне было четырнадцать лет, когда получил свой первый студенческий билет, где было написано: «студент режисерського факультету Одеського культурно-просвітнього училища». Я показывал его маме, папе, знакомым мальчикам и девочкам, и гордился невероятно. И потом, когда поступил сначала в Харьковский театральный институт, затем в Ленинградский, откуда меня выгнали, потом в ГИТИС, я продолжал гордиться. Мне казалось, что это красиво. Ты кто? Режиссер! Вот обо мне в газете написано, вот моя афиша висит. Но чем дальше я двигался по этому пути, тем более странным и нелепым казался мне мой труд, если вообще его можно назвать трудом. И я стал испытывать какое-то чувство стыда и раскаяния за то, чем занимаюсь. Вроде бы я такой крепкий и взрослый, не больной человек, а занимаюсь тем, что рассказываю каким-то мужчинам и женщинам, мальчикам и девочкам, как по другому выглядеть, как повернуться или с каким чувством играть эту сцену. Копаюсь в неких эфемерных вещах. Чем больше меня хвалили и ругали, тем большую неловкость ощущал я в связи со своей профессией.
Я испытываю неловкость, когда мой водитель везет меня, хотя как руководителю театра, мне вроде бы полагается водитель… Когда вхожу в зрительный зал и смотрю на сцену или слышу в финале спектакля звенящую тишину, сменяемую бешеными аплодисментами, все равно чаще всего — неловкость. Будто занимаюсь каким-то немужским, ненастоящим делом…
Не случайно я стал строить дома. На даче в Загорске — вместе с папой. И в нынешнем моем доме тоже очень многое сделано собственными руками.
Не случайно меня вынесло с московских проспектов на бездорожье, и я стал радостно отдаваться нашим экспедициям. И именно в этот раз я был рад осознать, откуда у меня тяга ко всему, что называют настоящим мужским занятием. Без сомнения, от Хемингуэя. Куба, океан, опасность, ром, сигара… Хотя, вы знаете, я не курю…
P.S. Мне интересно, почему Хемингуэй не был в Мексике. Искал в интернете, в справочниках, спрашивал у знатоков… Никто толком не объяснил. Так и осталось загадкой, почему Хемингуэй в Мексике не был.
Диалоги с iPhon’ом в Новой Зеландии
Еще несколько лет назад собираясь в экспедицию, я складывал в рюкзак пару фотоаппаратов, видеокамеру, диктофон, телефон, блокноты, карандаши, ручки. Технические устройства развиваются стремительнее, чем летит самолет из Москвы в Квинстаун. Поэтому в моей сумке только необходимые вещи и спортивное снаряжение, а рюкзак почти пуст: кроме умывальных принадлежностей в нем лишь iPhone, который фотографирует, снимает видео, записывает тексты, связывает по скайпу, исправляет грамматические ошибки, напоминает о планах и делах, демонстрирует википедические знания по любому поводу, показывает кино и новости, лежит рядом всю ночь, будит по утрам. Еще немного — и я сделаю ему предложение узаконить нашу связь. Останавливает одно: в русском языке iPhone — мужчина. А я пока не достиг нужной степени толерантности.
Вернувшись из путешествия и еще не отойдя от долгой дороги, разжигаю дома камин — в Подмосковье очень холодно — включаю воспроизведение и слышу рассказ о нашем путешествии по Новой Зеландии. Он, возможно, сумбурен, не «причесан», но зато полон непосредственных впечатлений…
Кажется, сегодня 5 января. Нужно проверить: разница во времени, к которой я пока не адаптировался. Ночь. Несколько дней тому назад был новый год. Трудно формулирую, потому что нахожусь в городе Квинстаун. Это — страшно сказать — на южном острове Новой Зеландии (есть еще северный). Нелегко представить, пока не увидишь своими глазами. Впрочем, даже когда видишь, все равно трудно осознать. Я уже много-много раз повторял это и в Монголии, и Боливии, и в Мексике, и в Чили, когда мы бесконечно летели в Сантьяго над нереально выстроенными горами; и тем более, совсем недавно — буквально полгода тому назад, — в Юго-восточной Азии. Но, пожалуй, этот перелет до Новой Зеландии, как предупреждал Анатолий Чубайс, перекрывает все предыдущие впечатления. Завтра пойдем на квадроциклах в ущелья, не знаю даже, как назвать их, — в эти … декорации. Естественно, абсолютно реальные декорации, созданные природой, либо Господом Богом. Здесь (в этих местах, кстати, снимали фильм «Властелин Колец») действительно начинаешь верить, что никто, кроме Господа Бога, создать такое не мог.