Мы вылетели 3 января утром, как обычно, из Внуково-3. В большом прекрасном самолете Андрея Раппопорта летели втроем — хозяин самолета, Боря Вайнзихер и я. Водки выпили немало. И если бы я как-то себя не фиксировал в пространстве экстерьеров и интерьеров, то можно было подумать, что все происходящее — плод полуалкогольного воображения. Летели вначале в Гонконг… Так, надо посмотреть в Интернете про Гонконг. Залезаю в safari… Ага, вот. Понятно: Гонконг — часть Китая, которая была под префекторатом Англии; потом англичане вернули Гонконг Китаю лет десять тому назад так нестандартно, что сами китайцы из «главного» Китая туда войти без визы не могут. И Гонконг оказался такой высоко-европеизированной или американизированной территорией.
Летели до Гонконга восемь часов — довольно долго, если учесть, что у Андрея самолет особенный, высокоскоростной, летящий на высоте 13–14 тысяч метров, то есть выше и быстрее, чем обычные самолеты. Приземлившись в Гонконге в город не поехали — решили сделать это на обратном пути, через две недели. Вышли из самолета только на время заправки. Оценили, что в эти новогодние дни совсем не холодно в легких рубашках. А дальше еще десять часов летели в Новую Зеландию. Я успел почитать в Интернете и о Новой Зеландии: страна, очень маленькая, где на двух островах, Южном и Северном, живут всего лишь три с половиной миллиона человек.
Дальше в самолете мы опять выпивали, закусывали, размышляли, дремали. По-моему, Андрей сказал: «Вот кстати мы сейчас пролетаем над Австралией». Посмотрели вниз — вроде леса, поля и горы. Пока летели, как-то странно сменялись день и ночь. Ночь наступила резко, потом резко — день и сразу снова ночь…
Самолет стал снижаться. Открылись какие-то неправдоподобные виды: изумрудные реки, невиданные по цвету, по воздуху, растительности и атмосфере берега. Полное ощущение, что каждый миллиметр, каждый фрагмент этого полотна кто-то подкрашивал, ретушировал, художественно соотносил с соседним.
Сейчас пятое января, смотрю на часы — три часа в этом самом Квинстауне… Три часа ночи. В Москве четвертое января и всего шесть вечера. А уж с Одессой разница в одиннадцать часов, то есть в данный момент там четыре часа предыдущего дня.
В центре крохотного Квинстауна, гуляя по трем улицам (их всего три), и рассматривая некоторые растения, я не верил, что они живые. Даже потихоньку срывал и растирал пальцами какие-то цветки — проверял на «натуральность». Вдыхал фантастический, нежный, неземной аромат. Городок миниатюрный, домашний. Кажется, что улица, магазин, кафе находятся внутри павильона, где невозможны ни дождь, ни снег. Снег действительно пойти не может, поскольку здесь «июль» — пятое января. Ведь мы с другой стороны земного шара, «вниз головой». Помните, нам объясняли еще в школе, показывая глобус, а мы удивлялись: как же так?! там же люди с другой стороны вниз головой, а не вниз ногами??!!
Вот почему в Квинстауне не спится даже в три часа ночи. Только что получил сообщение от своей дочери Маши, она, видимо, тоже не сообразила, что у меня глубокая ночь.
Вся наша компания в сборе. Завтра с утра тяжелая тренировка: маршрут вначале пройдем на квадроциклах, а потом на джипах. При том, что практически все водят любой транспорт, и уж тем более, квадроциклы, Саша Давыдов предупреждает: нужна подробная тренировка — предстоят какие-то сложные фьорды, труднейшие горные дороги с резкими поворотами и обрывами. Так что все-таки следует уснуть. Завтра с утра пойду тренироваться, а там видно будет, причем видно в прямом смысле слова: здесь есть, куда смотреть. А сейчас — спать, спать…
Итак, 5 января. Стоп, 5 ведь уже было, кажется… Ладно, потом уточню. Утром разделились на две группы. Первая — «туристы-созерцатели», — осталась в Квинстауне (встретимся на обеде). Мы — «смелые» — уехали с Сашей Давыдовым на базу, где нас ждали квадроциклы — мощные, приемистые, что потом оказалось очень важным. Вышел инструктор. Выглядел он неспортивно: живот… возраст… (пожалуй, меня постарше). Но Давыдов разговаривал с ним подчеркнуто уважительно. Потом, когда под руководством этого «неспортивного» инструктора мы вышли на маршрут, когда он пошел первым, а мы за ним, преодолевая отвесные горы, крутые склоны, текущие по камням горные речки, резкие, под углом вниз, под углом в бок повороты; когда стало видно, что вытворяет этот парень, я понял природу Сашиного к нему уважения.
Мы завели квадроциклы. Самый крутой достался, естественно, Чубайсу — объем двигателя 700 кубиков. Я сразу вспомнил, что на мотоцикле такой силы — максимальной по тем временам — мой папа выиграл соревнование среди дружественных армий в Германии в мае 1945 года. Чубайс сказал, что никогда не ездил на столь мощном квадроцикле. А я, естественно, не желая от него отстать, сел на какой-то квадроцикл чуть меньшей мощности, но для меня достаточной. Началась тренировка (и почему Давыдов называл это тренировкой?!). Мы переоделись во все наши литые многокилограммовые сапоги, наколенники, каску, очки, панцирные защиты груди, локтей, рук. Продолжало забавлять, что все это происходит пятого января, когда в Москве снег и вообще русская зима, а здесь лето, жарко, мы уже третий день ходим в футболочках. Сели мы на эти квадроциклы…
А ночь-то я почти не спал. Все время просыпался, взбудораженный какими-то странными «новозеландскими» снами. Когда вышел к завтраку, Чубайс на меня внимательно посмотрел и спросил, нормально ли спалось. Я сказал: «Да нет», на что он ответил, что в таком случае на тренировку ехать нельзя, поскольку она проходит на большой высоте, а потому представляет серьезную опасность. Я с трудом добился права на тренировку, в чем не раскаялся, потому что мгновенно проснулся и остался собой доволен: ни разу не упал, не потерял ориентир, не снизил скорость, хотя несколько раз попадал в очень сильное пылевое облако, когда не понятно, куда в данный момент приведет дорога. Мой любимый тренер по всей колесной и гусеничной технике Лёша Чубайс, тем не менее, делал мне замечания — очень профессиональные: касающиеся наклона тела при поворотах, распределения веса. Когда я впервые сел на квадроцикл много лет назад в Узбекистане, это было таким юношеским и наивным. А сейчас, хоть и побаиваюсь, но веду себя как опытный драйвер. В общем, тренировка прошла отлично.
Мы переоделись и вернулись в крохотную-крохотную придорожную гостиницу, очень старую и атмосферную — времен золотых приисков. После обеда прогулялись в маленький городок на берегу озера: если в Квинстауне три улицы, то здесь — одна. Мы с Андреем Раппопортом по ней чуть побродили, и вернулись в гостиницу.
Небольшой ресторанчик. Какой-то гитарист поет, клавишник рядом что-то наигрывает. Сидят люди. Тянут эль. Вокруг незнакомые деревья. Вернее, сначала кажется, что знакомые, но потом понимаешь, что именно таких ты нигде не видел. И не пуганые птицы, которые садятся на руки, на плечи. Все это вместе с осознанием, что сейчас январь, создает небывалое ощущение. Дальше — ужин. Боря Вайнзихер взял гитару, и мы пели до начала первого ночи. Договорились о раннем вылете — в восемь на вертолетах.
6 января. Мы на Южном острове, через некоторое время окажемся на Северном. Кажется, что здешнее лето — искусственное, рукотворное. Вот смотришь на цветы, деревья, птиц! Птицы, которые вроде бы напоминают воробьев или скворцов. Деревья, которые вроде бы напоминают клен. Хотя цветы здесь не напоминают ничего, они сами по себе — яркие, густые. Во второй половине дня едем на джипах где-то в горах, справа и слева высокие цветы, метра два, яркие, желтые. И насколько видит глаз — бесконечное поле огромных желтых цветов.
А перед этим был завтрак в маленькой придорожной гостинице. У нас это назвали бы сараем. Деревянный барак, разделенный на комнаты. Чистейшая постель. Горячая вода. Чего не было в походах по Узбекистану или Байкалу, когда, ночуя не в палатках, а в чем-то, что называется гостиницей, думаешь: лучше бы в палатках. Тем не менее, здесь при полном отсутствии цивилизации (по дороге не встретилось ни одной деревни или фермерского хозяйства, попадались лишь отдельные овцы или стадо коров) — вдруг такая вот гостиница. Понимаешь, что некий дизайнер приложил сюда свою дизайнерскую руку и свой дизайнерский глаз: вот ретро автомобиль 150-летней давности; вот какая-то телега, стоящая так, будто лошади пасутся где-то рядом. Завтрак в восемь утра. На столе чай, лежат какие-то печеньица, кусочки хлеба, немного колбасы, яйца. Ты берешь все это и выходишь к грубо-сколоченному столу. Идеально подстриженная трава. Кто ее стриг? Кто сколотил эти столы? И ощущение, что приехал в глушь, «загород». Хотя смешно так говорить, когда ты на острове, где не видно больших городов и активной цивилизации, где только этот новозеландский воробей стоит на столе и укоризненно смотрит, как ты из этой тарелки ешь кусочек хлеба и кусочек колбасы. И не возникает сомнения, что непременно нужно с ним поделиться. А воробей, уверенный, что его не тронут, не сгонят, не причинят вреда, благосклонно разделяет с тобой трапезу.
Сложили вещи. Увидели в десяти метрах от гостиницы три вертолета. Это за нами. Кто-то из Сашиных ребят повел джипы. Им помогли местные — наших не хватило. Разошлись по вертолетам. Мы с Чубайсом попали в машину с замечательным новозеландцем, который руководил всем этим воздушным отрядом. Давыдов отрекомендовал его как самого заслуженного летчика новозеландских ВВС. Дальше Саша назвал какое-то космическое количество часов, которое этот дядька налетал, что-то около тридцати тысяч, на что А.Б. заметил: «За десять тысяч в России дают звание „Героя России“». То есть этот человек мог бы уже трижды получить то ли звание «Героя России», то ли Новой Зеландии. Итак, мы в вертолете с Ольгой (дочь Чубайса) и Гришей (ее муж). Естественно, с нами Авдотья Смирнова, которая теперь всегда рядом с Чубайсом. Это ее первая экспедиция, поэтому для нее режим щадящий. Дуня не рулит ни квадроциклом, ни мотоциклом, ни даже джипом.