Выбрались из Кара-Кума и проехали мимо поселка „Аэропорт“. Оказывается, там действительно был крохотный аэродром для тех, кто прилетал сюда разведывать туркменский газ и нефть. Поселок остался примерно таким же, как и другие туркменские деревни — убогим, полуразрушенным и запыленным. Производил ощущение свалки, а не жилья. Повсюду обломки шифера, куски рубероида. Недалеко, буквально в двух-трех километрах, обнаружили довольно любопытное явление, которое там называется Кратер. Это действительно кратер искусственного происхождения, где, очевидно, в 50-е годы геологи бурили, искали нефть. Буровая вышка наткнулась на серьезные залежи газа. И газ рванул, вследствие чего образовался кратер. В течение полувека газ горит. Странно, что никто не догадался и на этом месте соорудить очередной памятник Туркменбаши — Вечный огонь уже есть.
На подъезде к Ашхабаду видим те же лачуги — построенные из бог честь чего четырехугольные пространства, с отверстиями, занавешенными тряпкой. Возле пасется скот, чаще всего — верблюд или маленькие верблюжата, иногда овцы, реже коровы. Людей не видать. Но вот асфальт становится ровным, появляются бордюры по сторонам, какие-то насаждения. Те самые „зеленые шишки“, выросшие по распоряжению Туркменбаши, который отдал множество интересных распоряжений. Вообще мне кажется, что этот феномен — объявление 21-го века золотым веком Туркмении со всеми вытекающими последствиями, уникален и в чем-то закономерен.
Въезжаем в Ашхабад: широкие проспекты освещены, деревья высажены. Чем ближе к центру, тем больше мрамора. Только людей нет. Как нет и остановок общественного транспорта — ни автобусных, ни троллейбусных. Некому и некуда ехать. Редкие пассажиры стоят вдоль трассы, останавливая столь же редкие машины. А дальше гигантской грядой возникает Ашхабад, отстроенный за последние 15 лет. Огромные здания самых разных форм. Например, министерство иностранных дел, на котором сияет здоровенный, диаметром 15 или 20 метров, земной шар с нанесенной золотом территорией Туркменистана. Какие-то немыслимые колоннады, Дворец Отдохновения, Дворец счастья, Дворец фантазии. Есть министерство ковров и это совершенно серьезно. Потому что ковры — это один из трех столпов на котором зиждется сегодняшний Туркменистан. Другие два — это газ и туркмен-ити — порода собак, выведенная в Туркмении. Эти монументальные здания, потрясающе освященные, залитые цветным светом, выглядят абсолютно безжизненно. А выглядят они так по очень простой причине — безлюдно. Поскольку все это наворочено не для человека — а для укрепления идей Туркменбаши и его преемника. Преемник был его лечащим врачом, потом, оставаясь лечащим, стал министром здравоохранения. Туркменбаши, умирая, завещал ему власть, которой врач воспользовался.
Сопровождающий нас экскурсовод был, конечно же, сотрудником местного КГБ. Разговаривая, он взвешивал каждое слово, вещал продумано и обтекаемо, боясь ляпнуть лишнего. На следующий день посетили мавзолей Туркменбаши и самую крупную мечеть в Ашхабаде. Надо сказать, что это все производит впечатление некого безумия, масштабного и щедро оплачиваемого. Огромные деньги, полученные от газа, ковров и туркмен-ити, вбуханы в эти гигантские размеры. Посреди мавзолея — могила Ниязова, того самого Туркменбаши. Он рос в детском доме (близкие погибли во время ашхабадского землетрясения 1948 года), затем пошел в школу, а позже закончил Ленинградский институт и был обычным советским инженером. Но в результате стал вот таким Туркменбаши и лег в Мавзолей. Среди всего этого великолепия и величия откуда-то постоянно возникают служащие в форме. То это форма полиции, то автоинспектора, то уборщика. Фигуры полностью закрыты, видны только лицо или глаза. Уборщики все время что-то моют и вытирают. Пока мы осматривали мавзолей, его все время мыли и вытирали.
Затем — мечеть, которая вмещает 25 тысяч прихожан. Она оказалась абсолютно пустой: в Туркмении не принято молится в общественных мечетях. Только раз в год, в день рождения Туркменбаши здесь собирается 20 тысяч человек. Мало того, в этой мечети нет ни одной строчки Корана, а вокруг золотыми буквами увековечены цитаты из сакральной книги Туркменбаши „Рухнама“.
Неподалеку — историко-археологический музей. Естественно, это здание столь же огромное. Экспонаты удивительны: в основном, статуи Туркменбаши. Еще весьма сомнительные кувшинчики, бронзовые наконечники, и все то, что можно найти в областном краеведческом музее любой страны мира. Но этому всему придана такая помпезность, такой размах! Никаких посетителей кроме нас не было. Фотографировать не разрешили. Еще и приставили на всякий случай молодого человека в зеленой форме, пристально следящего за каждым.
Все это напоминает Северную Корею или Советский Союз сталинских времен. Абсурдно, нелепо, но в то же время мощно и властно.
А люди живут, принимая такую жизнь. И значит они ее достойны.
В Иран переезжали на джипах через пограничный пункт. Пересечение границы оказалось довольно быстрым. Очень важно, чтобы в багаже не было спиртных напитков, потому что в Иране сухой закон. Помещения, где происходят таможенный осмотр и паспортный контроль как со стороны Туркменистана, так и со стороны Ирана, огромны, облицованы мрамором, насыщены колоннами и прочей помпезной архитектурой. И снова — портреты, статуи, бюсты. При этом — никакого комфорта для людей. Зато очень удобно людям в форме и с той, и с другой стороны. Преисполненные важностью миссии, они выходят из одних дверей и, пересекая необъятные пространства, направляются к другим. А внутри граждане сбиты в кучи, сидят и лежат на ярких подстилках прямо на полу, ожидая своей участи, впустят или не впустят, поставят визу или нет.
Висит большая мраморная доска с надписями на трех языках, включая русский. Мы спросили, почему на русском. И получили ответ: для того чтобы не разделять азербайджанцев, армян, туркменов — выходцев из Советского Союза. Поэтому русский язык здесь оказывается международным, причем на территории как Туркменистана, так и Ирана. Этот переход открывал великий сын туркменского народа Туркменбаши в месте со своим иранским коллегой Ахмадинижатом. Вот такой подарок они оставили народам, и мы этим подарком воспользовались.
Я был за рулем, а рядом мой товарищ, углубился в знаменитую книгу Туркменбаши, ставшую настоящим катехизисом туркменского народа. Он зачитывал цитаты, а я с большим интересом стал на слух знакомиться с этим гениальным трудом, который можно поставить в один ряд с великим наследием Сталина, Гитлера и Мао Цзэдуна.
Доехали до огромного города Машад с населением шесть с половиной миллионов. Резкий контраст с безлюдным Туркменистаном. Вечерняя улица, заполнена народом, пробки на дорогах, много света. Толпа, безусловно, своеобразная. Женщины полностью закрыты в хиджабах. Видны только глаза, у некоторых лица. У мужчин тоже дресс-код. Что утром, что вечером, черные костюмы.
Отправились в храмовый комплекс к усыпальнице одного из великих имамов, второй после Мекки святыне мусульманского мира. Несметное количество пилигримов, паломников прибывает в Машад. Огромнейшая территория блистательной красоты в прямом смысле этого слова. Потому что блестит все: вода в фонтанах на площади, зеркала, потолки, стены, стекла, которыми перекрыты часть стен. Все сияет. Везде золото и серебро. В отличие от пустынного Туркменистана, здесь — толпы людей. Площади, внутренние улочки и дворики выложены коврами. Все снимают обувь, мы тоже сняли. Обувь можно оставить на входе, но непонятно как среди тысяч и тысяч найти свои кроссовки. Где-то достали целлофановые пакетики, сложили туда обувь и стали ходить кто босиком, кто в носках. А вокруг тысячи людей, склонившиеся в молитве.
Когда ехали по городу, видели на столбах портреты молодых людей, как правило, с бородой, в военной форме. Это герои войны Ирана с Ираком. До сих пор в Иране происходят казни неверных. Несколько лет назад была казнь совсем молодых людей, уличенных в гомосексуализме.
Собственно, и нам было предложено посетить публичную казнь на одной из центральных площадей Тегерана — принесли газету с объявлением о повешенье воров на стрелах подъемных кранов. Мы не пошли.
Из Машада перелетели в Шираз. Выяснилось, что наш самолет контролируют вооружённые силы. Здесь вообще очень много военизированных подразделений: есть просто армия, есть полиция, есть полиция нравов. Также есть подразделение, которые называется „стражи исламской революции“. Проезжая по различным дорогам, мы довольно часто видим огромные территории, окруженные колючей проволокой, высокими заборами и вышками с автоматчиками. Что они охраняют непонятно. Возможно, урановые разработки, о которых так беспокоится мировая общественность.
Часто в этой экспедиции вспоминались наши иранские гастроли. Когда театр „Школа современной пьесы“ принял приглашение на Тегеранский театральный фестиваль, демобщественность завизжала от возмущения: как может Райхельгауз ехать в Иран, когда весь цивилизованный мир!!!.. и пр.
А нам было интересно. Мы узнали, что на этом ежегодном фестивале представлены все страны мира кроме Америки и Израиля. Конечно, можно было своим непристуствием выразить активную гражданскую позицию, но актерское любопытство победило.
Фестиваль проходил в Тегеране в большом замечательном театре. Женщины и мужчины сидят отдельно — как того требуют законы шариата. За день до спектакля нас обязали показать его худсовету. „Худсовет“ состоял из трех очень крупных мужчин, которых, казалось, подбирали по весу и росту. Перед ними мы должны были полностью прогнать спектакль. Через три минуты: стоп. „Все ваши женщины слишком откровенно одеты.“ Действительно, были видны части рук, ног, у кого-то (о ужас!) шея. „Идите в гримерные — вам помогут“. Актрисам вынесли огромное количество шалей, цветных тряпок. Наши, конечно, стали стебаться, наматывать тряпки, натягивать шаровары. Очень важно: волосы не должны выбиваться из под платков.
Это длилось долго, пока все не оделись. Начали прогон: Борис Акунин. Чайка». Там есть сцена, где Татьяне Васильевой (Аркадина) сообщают, что ее сын застрелился. Мизансцена решена так. Звучит реплика: «Дело в том, что Константин Га