врилыч застрелился». Васильева падает в обморок — медленно и красиво. Чтобы она не ударилась, было придумано что Вадим Колганов (Шамраев) подбегает и ловит ее. Тут же худсовет закричал: стоп!!! Мужчина прикасается к женщине — это категорически нельзя. Я через переводчицу стал объяснять: «Понимаете, это — мать, ей сообщают о гибели сына. Она теряет сознание и падает. Она должна упасть, а ее должны подхватить.» Они задумались — надо посовещаться. Попросили меня — опять-таки через переводчицу — отойти. Что очень удивило: они говорят на фарси, а я им пока не овладел. Был долгий жаркий спор. Потом позвали: мы приняли решение. «Раз у матери такое горе, пусть она падает. Это можно. Но ловить ее не нужно».
Несколько минут до спектакля. Большое фойе за кулисами перед сценой. Вдруг вбегают шесть автоматчиков. Мы решили, что это военный переворот. Все перекрыли и образовали коридор. По этому коридору в сторону зала быстро прошел невысокий небритый человек. Автоматчики испарились. Нам — оторопевшим и изумленным, — объяснили: огромная честь русскому театру — спектакль посетил министр культуры!!!
Странные страны. Они казались мне такими буквально полтора года назад. Но вот недавний случай в театре Российской Армии на 100-летии Владимира Зельдина. Пробираюсь к своему месту. Вдруг меня отталкивают в сторону. Вижу охранника с озверевшим лицом: «Отойдите немедленно! Освободите проход!», — шипит он. На моих глазах образуется коридор — толпящихся зрителей буквально оттирают от прохода. И по этому проходу идет… Сергей Шойгу. Который, кстати, дойдя до меня, радостно здоровается, пожимает руку. Начальник садится на свое место, и простые смертные могут продолжить свое размещение в зале.
Удивительно, но эта «странная страна», в течение долгих лет находящаяся под портретами и под санкциями, вдруг стала разворачиваться к остальному миру. Сменился премьер. А главное — здравствующий Аятолла захворал и не в силах больше удерживать «железный занавес». И вот уже Иран вступает в диалог со злейшими врагами (прежде всего, американцами) и избавляется от санкций. Дело за портретами.
Тем временем, мы мчимся в сторону странных стран, возвращаемся к образу жизни, от которого вроде бы пытались отойти. Или не пытались? Притворились на пару десятилетий европейской державой. Но сколько можно притворяться…
Впрочем, мы в этом не одиноки. Клуб «странных стран» расширяется, привлекая все новых и новых членов. Там давно Белоруссия, и Приднестровье, и Абхазия. Там же место формирующейся Новороссии. …Да и незалежна Украина все еще там.
Перелом в Эндшпиле
Эфиопия… Иордания… Объединяет их одно: там хуже, чем у нас. Особенно в Эфиопии — невообразимая бедность, быт на уровне каменного века (своими глазами видел каменные топоры с топорищем из толстой ветки и вола, впряженного в деревянный плуг). Полное незнание простых людей, что они лишь небольшая часть большого мира, в котором есть цивилизация, культура, экономика и политика…
Экспедиция, как шахматная партия — никогда не знаешь, что будет дальше. Кажется, разыграл блестящий дебют, ан нет! За поворотом — хитроумная ловушка. Жертвуя коня или слона, двигаешься дальше, но в пути невидимый гроссмейстер разыгрывает непредсказуемую комбинацию. Теряя фигуры одну за другой, стоишь перед выбором: либо признать мат, свернув экспедицию, либо доиграть партию до конца с надеждой, что в эндшпиле наступит перелом. В хорошем смысле слова.
После Эфиопии — нищей и удручающе грязной — Иордания показалась вполне цивилизованной: улицы, магазины, прекрасный отель, где мы ночевали. Наутро на обычном автобусе приехали в лагерь в горах и в пустыне. Это здесь сочетается.
Предстоящий маршрут никто не проходил на мототехнике — только верблюды. Дорог там нет. Иорданская пустыня — песок с огромным количеством камней. Камни — от небольших, размером пятнадцать двадцать сантиметров до высоченных скал. Эти камни так разбросаны по песку, что не то, чтобы проехать — пройти невозможно. Тем не менее, хаотичность их кажущаяся: на самом деле камни своего рода обозначение дороги для бедуинов. Такой бедуинский автобан. И лучше им на глаза не попадаться.
Приехали в лагерь, куда на фурах подвезли технику. Много местных проводников — иорданцы, арабы. Собралась группа механиков, которые обслуживают наш транспорт. Стали распределять, кто на чем и с кем поедет: мотоциклы, квадроциклы, багги. Мотоциклисты — Леня Казинец, его сын Вадим Казинец, сын Чубайса Леша (нет места на Земле, где бы он на мотоцикле не проехал), и, конечно, спортивный руководитель экспедиции Саша Давыдов, идущий всегда первым.
Дальше — десять-одиннадцать квадроциклов двух-трех видов (различаются по мощности и объему). Ну и конечно, наши багги. Есть багги обычные — так называемые, серийные, американские. А есть — эксклюзив: огромная, прекрасная серебряного цвета багги Анатолия Чубайса, которая каждую экспедицию улучшается: добавляется мощность, выставляются, какие-то дополнительные вентиляторы, усиления, блокировки, чтобы она в конце концов смогла на вертикальную стену всходить.
Я стал лихорадочно обдумывать, на чем бы поехать. Сам себе напоминал ребенка перед рождественской елкой: за какой подарок хвататься — роликовые коньки, самокат или велосипед!!! Поехать ли на квадроцикле, и тогда я буду свободен. Или все таки, с Чубайсом на багги. Но это значит — быть в роли штурмана, потому что Чубайс руль не отдаст, особенно в первый день. Он до этих экспедиций, что называется, дорывается, а тут прилетел с опозданием на день, поскольку Путин куда-то вызывал. Штурман Чубайсу, честно говоря, не нужен. Тем более, что мы собирались идти конвоем (колонной, то есть). Практически, штурман — всего лишь пассажир справа, хотя он весь экипирован. В лучшем случае может выкрикнуть: тормози, пропасть!
Пока раздумывал, Чубайс сделал совершенно неожиданное заявление. Сказал, что хочет размяться, подвигаться, а потому в первый день поедет не на своей замечательной багги, а на квадроцикле. Услышав это я, конечно, заявил, что еду на багги пилотом. Чубайс согласился, сказав: «Конечно, это же наш экипаж! Наш с вами багги!»
Решение это оказалось роковым.
Мне были выданы тяжелейшие сапоги, защита колен, защита для груди, локтей, спины. Долго и подробно все пристегивал сверху снизу, получил шлем с трубой для соединения с багги: машина сама нагоняет воздух, потому что при движении, при скорости, при пыли обычным воздухом дышать невозможно. Короче, полностью облачившись, стал выяснять, кто мой пассажир — места в этой экспедиции строго лимитированы. Решили, что место штурмана займет Василий, врач и кинооператор. Таким образом, наша съемочная группа (я в ней режиссер) будет в полном согласии снимать будущий фильм. Мы снимаем в каждой экспедиции. Фильмы в итоге получаются качественными и профессиональными. И мне как автору жаль, что показать на широком экране или на ТВ не позволят герои этих картин. Вася облачился, куда-то пристегнул свой чемоданчик с медикаментами, который был всегда при нем и в дальнейшем, увы, очень пригодился. Пристегнуться в багги это особая история — практически не можешь шевельнуться. Шевелятся только руки на руле и ноги на педалях. Даже голову повернуть невозможно: смотришь только вперед и чуть-чуть в стороны. Двинулись общей колонной: первыми мотоциклы, потом квадроциклы, затем багги. Наша — впереди.
Въехали в пустыню: вокруг горы, камни, Двигались по узким каньонам, по совершенно непреодолимым рельефам. Шли довольно стабильно — что называется, дорвались. Колеса чувствительны — если попадается большой камень, переднее заходит на него, а остальные мягко создают опору, выравнивая багги в любом случае. А тут показалось, что жестко идет машина, да еще и какой-то звук нехороший появился. Стал прислушиваться — в общем шуме не разобрать. Минут через пятнадцать сидящий рядом доктор он же оператор говорит: «Посторонний звук идет». Говорит он это, естественно, по внутренней связи — обычную речь при работающем двигателе услышать невозможно. Теперь стало ясно: что-то случилось. Я прокричал в рацию «СТОП», как того требует строжайшая инструкция. Подозрение оказалось ненапрасным. Подъехавшие спецы во главе с Давыдовым сделали неутешительный вывод: оказывается, я ехал на блокированных колесах, в результате чего какая-то деталь сломалась. Причем, сломалась, так серьезно, что здесь в полевых условиях починить багги нельзя, а нужно на нейтральном ходу, куда-то ее тащить и ремонтировать. Было уже часов одиннадцать утра, страшная жара, пустыня, солнце взошло, я, облаченный в скафандр и шлем, сижу в этой большой железной клетке. Экспедиция продолжается дальше — но без меня. Меня же оставляют со словами: сиди и жди, пока тебя отсюда вытащат.
Видимо, чтобы, вся эта история уж совсем не походила на жестокое высаживание провинившегося матроса на необитаемый остров, мне оставили Пятницу по имени Наташа, которая до той поры была «штурманом» (а по сути — пассажиркой) в багги Андрея Раппопорта, шикарнейшей машине, сделанной для него на заказ. Мотив был простым: мой штурман Вася был нужен экспедиции (врач, оператор…), а Наташа… Короче говоря, Наташу отдали мне.
Все сочувствующе на меня посмотрели, заверили, что в ближайшее время за нами подъедет джип, чтобы на тросе отбуксировать пострадавший транспорт до ближайшего лагеря и уехали. Прошел час. Два. Никого. Рация молчит. Вдруг на мотоциклах приехали механики — Леша и американец Свен. Попытались завести багги. Завели. Услышали тот самый металлический скрежет. Понимающе кивнули друг другу, заглушили двигатель и уехали.
Прошло еще около двух часов. Наташа загрустила, я пытался фотографировать, что-то на телефон: кроме телефона у меня ничего не было: все вещи ушли с конвоем. Мы прогулялись. Потом прогулялись еще раз. Стало невыносимо жарко. Часам к четырем жара чуть спала, появился откуда-то ветерок. Радио молчало. Наташа начала ужасно нервничать и волноваться. В районе пяти стало смеркаться, поднялся ветер, довольно сильный. Мимо нас несколько раз прошли верблюды. Не знаю, дикие или не очень. Иногда появлялись местные автомобили, сильно побитые от езды по камням. Останавливались. Водители спрашивали что-то типа: What is happened? Can I help you? На что мы с Наташей отвечали: Спасибо, нам не нужно Help. Thank you, мы ждем своих Friends. Скоро наши товарищи придут, и все будет хорошо.