{3}
Хотя на момент написания я этого не знал, данный рассказ был пробой пера перед романом «Шифры». Таинственные организации, ложные улики, злополучный молодой герой, бездельник и недотепа, обольстительные женщины, теория информации, поп-музыка, подземка, совпадения, умные, но раздражающие подруги — все эти компоненты присутствуют здесь в зачаточной форме, ожидая того, чтобы разрастись в роман. Если «Шифры» — моя «Гравитационная радуга», то этот рассказ — попытка написать «Плач Лота 49».
В середине восьмидесятых я часто ел в «Макдоналдс» на Юнион-сквер, где в рассказе обедает Хоуи. Но когда бездомные разражались потоками Туррето-ерунды, всякий раз поскорей уходил.
Кто знает, где бы я сейчас оказался, если бы больше обращал внимания на их тирады.
1
«Факты исключительно запутаны».
Пела «Полиция». Сладкозвучно-пронзительный голос Стинга снова и снова рыдал над диссонансными переборами гитар:
Избыток информации
Толчется в моей голове.
Избыток информации —
Силы мои на нуле…
Внезапно музыка оборвалась.
У рабочего стола Хоуи стоял мистер Войновски. Пока Хоуи сидел с закрытыми глазами, он, по всей видимости, выключил его плейер. Теперь мистер Войновски (терпеливо, хладнокровно и невозмутимо, как идол с острова Пасхи) ждал безраздельного и полного внимания Хоуи.
Хоуи осторожно снял наушники и положил на стол. В какой-то момент скольжения вниз по дуге их металлический ободок отбросил резкий свет флуоресцентных офисных ламп прямо в глаза мистеру Войновски. Тот даже не моргнул. Хоуи медленно сдвинул с угла стола ноги в красных кедах и плотно поставил их на пластмассовый коврик под вертящимся креслом.
Две недели назад мистер Войновски еще мог напугать Хоуи. Этот человек-гора в неизменно отглаженном, с лезвиями стрелок костюме, в ткани которого каждая полоска была словно выгравирована лазером, поначалу показался Хоуи архетипичным воплощением Босса-Тирана, гнобящим всех в офисе криками и унизительными разносами. Шишковатый череп и физиономия гранитной горгульи тоже не допускали мысли о человечности.
Но за то время, что Хоуи состоял на службе в «Просвещенном будущем», он понемногу растерял естественные пугливость и настороженность, холодок под мышками и ниже пояса, который почувствовал, когда босс в первый раз деревянно прошагал по офису. Во-первых, жутковатые черты лица мистера Войновски никогда не менялись. Подобная непроницаемость все равно внушала бы ужас, если бы обладатель такого лица хотя бы однажды, пытаясь нагнать страху, повысил голос или надвинулся всем телом. Но мистер Войновски ничего подобного не делал. Совсем наоборот: говорил он так тихо, что Хоуи, сколько ни старался, никогда не мог подслушать, что говорится в двух шагах от него.
Поэтому дней через десять Хоуи утратил природную подозрительность.
Беззаботности Хоуи способствовала и скука: бесконечная, невыносимая, почти физически ощущаемая скука.
Хоуи наняли курьером. Как-то раз, выходя из подземки по дороге на тусовку в парке Юнион-сквер, он заметил плакат в окне ничем не примечательного здания, мимо которого слонялся каждый день. Поначалу из-за пятен на стекле и горестного вида плакатика Хоуи показалось, что на поблекшем картоне написано:
ТРЕБУЕТСЯ КУР
БУД Т
ВОЙН
ВТОРОЙ ЭТАЖ
Но потом, погадав над отсутствующими буквами и едва поддающимися прочтению, Хоуи вычислил, как ему показалось, настоящее объявление, которое гласило:
ТРЕБУЕТСЯ КУРЬЕР
В ОФИС «ПРОСВЕЩЕННОЕ БУДУЩЕЕ, LTD»
ОБРАЩАТЬСЯ К ВОЙНОВСКИ
ВТОРОЙ ЭТАЖ
До той минуты Хоуи не намеревался наниматься вообще ни на какую работу. Ему слишком нравилось быть бездельником безо всяких целей, но его заинтриговала двойственность объявления, и он решил хотя бы подняться и выяснить, в чем там дело.
На втором этаже Хоуи справился о вакансии у секретаря, и после короткого ожидания его проводили в кабинет мистера Войновски. Там странный человек за большим письменным столом, заваленным горами непонятных бумаг, просто смерил его взглядом и негромко объявил:
— Вы приняты.
— Минуточку, — с легкой тревогой запротестовал Хоуи. — Я ничего не говорил про…
— Еженедельный оклад семьсот пятьдесят долларов.
— Идет, — сказал Хоуи. — Когда приступать?
В первый рабочий день Хоуи явился одетым так, как, по его наблюдениям, одевались все сновавшие по городу на велосипедах и пешком курьеры. Удобная, впитывающая хлопчатая рубаха (на случай, если вспотеешь), свободные зеленые армейские штаны с двумя дюжинами карманов, заправленные в белые носки, и высокие «Про-Кеды». На поясе у него висел плейер, на проводках у ключиц болтались наушники.
Секретарь (хорошенькая блондинка) отвела Хоуи в огромное открытое помещение с множеством беспорядочно расставленных столов и безжалостными флуоресцентными лампами. За столами сидели самые разные люди: большинство как сумасшедшие копались в кипах бумаг, хотя некоторые корпели за компьютерными терминалами. Это пространство плюс прихожая секретарши и кабинет мистера Войновски как будто составляли всю материальную часть «Просвещенного будущего».
Посаженный за пустой стол, который, как ему объявили, будет его постоянным рабочим местом, Хоуи стал ждать поручений.
Первые несколько часов он рассматривал офисное помещение, наблюдал, как различные мужчины и женщины занимаются каждый своим непостижимым делом. Звонили телефоны, лязгали пишущие машинки и принтеры, перешептывались, не обращая внимания на Хоуи, сотрудники.
Когда наблюдать надоело, Хоуи надел наушники и стал слушать музыку.
Наступил перерыв на ленч, а ему все еще ничего не поручили.
Мысли о семистах пятидесяти долларах в неделю помогли продержаться до конца рабочего дня.
На второй день повторилось то же самое. Бесцельно слоняясь между столами, Хоуи пытался заговорить с коллегами. Те отвечали односложно и тут же возвращались к своим таинственным занятиям.
Когда в пятницу секретарь протянула ему чек, Хоуи открыл было рот, чтобы заявить об уходе, но увидел цифры на клочке бумаги и передумал.
Вторая неделя тянулась, казалось, два года.
Что-то удерживало здесь Хоуи.
И потому сейчас, после ленча в понедельник своей третьей недели в «Просвещенном будущем», когда у его стола бесстрастно застыл мистер Войновски, Хоуи был готов ко всему и ни в коей мере не стыдился, что его застали с ногами на столе, мечтающего под музыку «Полиции».
Он был готов к тому, что его уволят.
Он был готов сам уволиться.
Он был готов работать.
Оказалось — все-таки работать.
Удостоверившись, что безраздельно завладел вниманием Хоуи, мистер Войновски запустил руку во внутренний карман тщательно застегнутого пиджака и извлек тонкий конверт. Конверт он протянул Хоуи. А потом тихо, словно шорох шелка по коже, произнес:
— Мистер Пайпер, вы должны доставить это сообщение по указанному адресу. Вы должны позаботиться о том, чтобы оно достигло адресата ровно в одиннадцать часов. Надеюсь, у вас есть часы.
Хоуи был слишком ошарашен спокойной уверенностью мистера Войновски, что сотрудников полагается две недели кряду держать в полном неведении, и поэтому даже не запротестовал и не задал ни одного из сотни вопросов, которые вертелись у него на языке. Он только ответил:
— Э… ну да, конечно. У меня есть часы.
— Очень хорошо. Тогда сверим наши хронометры. По моей команде… у меня десять семнадцать… Старт!
Хоуи перевел свои наручные часы, которые отставали.
— И последнее, — сказал мистер Войновски. — На это задание вы возьмете с собой мистера Херрингбона.
— О'кей. А кто он, черт побери?
Экономным жестом мистер Войновски указал на сидящего в другом конце комнаты парня.
— Вот тот. — И ушел.
С минуту Хоуи с полным ошеломлением глядел вслед боссу, потом встал и пошел к указанному парню.
Мистер Херрингбон сидел за батареей из шести терминалов. Тут было три крупных монитора IBM, а на них стояло еще несколько мелких моделей от других производителей. Все они работали и отбрасывали жутковатый свет на исхудалое лицо, компактно пристроившееся под всклокоченной копной рыжих волос.
— Эй, — позвал Хоуи, — привет, приятель. Меня зовут Хоуи, а тебя?
Херрингбон поднял глаза от экрана. Его пальцы застыли на клавиатуре. И он тут заговорил:
— Добрые сказки умирают в синеве, засаленные до десяти долин.
— Чего?
Вздохнув, Херрингбон достал из кармана рубашки и протянул Хоуи визитку. Хоуи ее взял. Он был настолько растерян, что не сразу смог сосредоточиться, и ему показалось, будто он читает: БОЮСЬ ВОЙНЫ ПРОТИВ МОЗГОВ. Приглядевшись внимательнее, он увидел, что на самом деле там написано:
ХЕРРИНГБОН ЮДЖИН
ПРОСВЕЩЕННОЕ БУДУЩЕЕ
У МЕНЯ ПОРАЖЕНИЕ
В ОБЛАСТИ ВЕРНИКЕ МОЗГА
Я СПОСОБЕН ТОЛЬКО НА ТАРАБАРЩИНУ
Хоуи попытался отдать визитку, но Херрингбон знаком показал: мол, лучше оставить ее у себя.
— Ух ты, — вырвалось у Хоуи. — Вот это действительно круто. Сочувствую, Юджин. — Но почему-то ему показалось, что имя Юджин парню не совсем подходит, поэтому, подумав о дальнейшей совместной работе, он спросил: — Можно мне звать тебя Рыжий?
Херрингбон утвердительно кивнул.
— Ладно, Рыжий, слушай. Большой босс сказал, нам нужно вместе доставить письмо. И двигать надо поскорее, ведь адрес на окраине, а опаздывать никак нельзя. Поэтому пошли.
Встав, Херрингбон оказался астенического вида индивидуумом, и не сочетающиеся друг с другом предметы одежды висели на нем, как на пугале.
Заталкивая конверт в один из множества карманов, Хоуи сказал:
— Слушай, Рыжий, поскольку по-человечьи говорить мы не можем, надеюсь, ты не будешь в обиде, если я послушаю музыку?
Херрингбон отрицательно мотнул головой.
Казалось, ему было чем занять свои мысли.
2
«Рок-н-ролл — эсперанто электронного сообщества Земли».
Когда поезд въехал на станцию, в ушах у Хоуи «Хутерс» завывали «Эх вы, зомби».
Херрингбону пришлось положить жилистую руку ему на плечо, чтобы вырвать его из музыки. От своей кататонии Хоуи очнулся с большой неохотой. Было в поп-музыке что-то завораживающее, способное затянуть Хоуи в свою бездонную пучину. Когда на нем были наушники, ему казалось, он соприкасается с каким-то иным бытием, будто настраивается на неподдающиеся расшифровке, но крайне важные послания, бегущие по общей нейронной системе всего человечества.
Вернувшись в обычный мир, он никогда не мог сказать, каков смысл того, что он слушал. И тем не менее знал, что под поверхностью музыки ждет скрытая информация.
Сняв наушники, Хоуи встал и покачнулся. За испачканными граффити окнами, сливаясь в единое пятно, проносились колонны платформы, точно поезд стоял на месте, а весь мир вокруг ускорялся.
Рыжий тоже распрямил долговязое тело. Хоуи попытался перекричать грохот:
— Спасибо, чувак, я, наверное, проехал бы. Замолвлю за тебя словечко старику Войновски.
Скрежет тормозов поглотил ответ Херрингбона — возможно, и к лучшему, поскольку единственное, что Хоуи сумел разобрать, прозвучало как «зеленая грудь зовет утиную картофелину».
Оглядывая вагон в те несколько секунд, которые оставались до открытия дверей, Хоуи заметил кое-что.
Все в поезде накачивались информацией.
Одни читали газеты: «Таймс», «Ньюс», «Пост», «Дерьмо», «Вкратце», «Круть». Другие погрузились в книги с твердым переплетом или с мягким, а то и вовсе в комиксы. Третьи рассматривали рекламные объявления над головой: СЪЕШЬ, ВЫПЕЙ, ПОПРОБУЙ, КУПИ, ПРОДАЙ, УЗНАЙ, УВИДЬ, ПОЙДИ, ПОЕДЬ, ПОСЛУШАЙ, ПОНЮХАЙ, ПОЧУВСТВУЙ. Бизнесмены изучали содержимое своих дипломатов. Короче, не было ни одного, кто тем или иным способом не обрабатывал данные.
Внезапно Хоуи это показалось очень странным.
Двери, дребезжа, раздвинулись, и вслед за Херрингбоном Хоуи вышел на платформу.
В толчее Хоуи пропустил название станции, но если это и впрямь была нужная, то он приблизительно знал, где им полагается быть — согласно адресу на конверте. И когда они поднялись на улицу, все до последнего запахи и звуки подтвердили его догадку.
Они очутились посреди Гарлема, где в номерах домов на перекрестках красовались трехзначные числа, где сам воздух пропитался музыкой и нищетой, а бары были такими крутыми, что даже не имели названий.
Быстро сориентировавшись, Хоуи сказал:
— О'кей, Рыжий, думаю, нам нужно пройти три квартала на восток. Шевели ногами. Времени без четверти одиннадцать.
Они тронулись в путь.
На первом перекрестке путь им преградил поток машин, поэтому пришлось переждать, когда переменится свет. Когда же наконец загорелся зеленый, Хоуи заметил электронное табло ИДИТЕ. Оно барахлило, и на нем значилось:
НЕ ИДИТЕ ИДИТЕ
Табло на втором перекрестке тоже было сломано и гласило:
ИДИТЕ НЕ ИДИТЕ
А третье говорило просто:
НЕ
Теперь они оказались на Ленокс-авеню. Посмотрев на номера домов, Хоуи всего в двух шагах отыскал нужный. Он направился к дому, но остановился, поставив ногу на первую ступеньку крыльца. Над дверью висела большая, грубо намалеванная вывеска:
ДОБРО-ПОЖАЛОВАТЬ-ТЕБЕ-ВЗЫЩУЩЕМУ-КРОВИ-АГНЦА-КОНГРЕГАЦИОНАЛИСТСКАЯ-ЦЕРКОВЬ-ГОСПОДА-НАШЕГО-ИИСУСА-ХРИСТА
Хоуи порылся по глубоким карманам, пока не нашел конверт.
— Преподобный мистер Неувядаемый. М-да, логично. Ладно, пошли, Рыжий. Время поджимает.
Оба курьера вступили в здание церкви.
Внутри их приветствовала дружелюбная чернокожая женщина в цветастом платье, которая согласилась проводить их к преподобному Неувядаемому. Они прошли через несколько помещений (одно оказалось заставленным складными стульями залом) в кабинет, в дверях которого толклись самые разные люди. Фоном атмосфере лихорадочной деятельности служило включенное радио.
За письменным столом сидел толстяк в дорогом костюме. Кожа у него была цвета блестящего каштана, волосы — жесткие от какого-то геля, пальцы усеяны кольцами. Иными словами, что-то среднее между игроком с речного пароходика и импресарио боксера. Занят он был тем, что отдавал приказы.
— Гарольд, я хочу, чтобы ты занялся прохудившейся трубой в кухне для бедных. Ее нужно починить до ужина. Олвин, позвони в приемную мэра напомнить, что муниципальный бассейн нужно открыть до конца школьных занятий. Фред, позвони лейтенанту Вейверли и узнай насчет усиленных патрулей в кварталах.
Люди спешили подчиниться, и вскоре Хоуи и Херрингбон остались наедине с Неувядаемым. Смерив Хоуи взглядом, священник спросил:
— У тебя для меня что-то есть, сынок?
Хоуи протянул конверт, и священник его взял.
— Ответ ожидается? — спросил Неувядаемый.
Преисполнившись создания собственной важности по завершении первого задания, Хоуи ответил:
— А то. Мне лучше подождать.
Яростно протестуя, Херрингбон замотал морковного цвета головой на тощей шее. Схватив Хоуи за рукав, он попытался вытащить его из кабинета. Хоуи уперся, и вскоре Херрингбон сдался и с горестным видом остался ждать возле двери.
Преподобный Неувядаемый длинным ногтем вскрыл конверт.
Было ровно одиннадцать утра.
Пока Неувядаемый читал, музыка по радио внезапно смолкла и голос диктора произнес:
— Присяжные только что вынесли вердикт по делу Уорвика, в прошлом месяце надвое расколовшему город. Офицер Уорвик, обвиняемый в том, что по халатности застрелил трех безоружных чернокожих подростков, был признан невиновным по всем статьям. На этом мы возвращаемся к объявленной ранее программе.
Лицо священника потемнело, как грозовая туча. Он угрожающе глянул на Хоуи, потом перевел взгляд на документ, потом снова на Хоуи.
— Знаешь, что это такое, сынок?
Хоуи занервничал.
— Нет, сэр.
Опрокинув стул, с грохотом упавший на пол, Неувядаемый вскочил. Хоуи настороженно попятился, пока не оказался вровень с Херригбоном. В дверях появились привлеченные шумом прихожане.
— Это фотокопия отчета тайной полиции, который доказывает виновность Уорвика! — дрожа от праведного гнева, выкрикнул Неувядаемый.
Люди за спиной у Хоуи угрюмо забормотали.
— Проклятие! Кое-кто за это заплатит! — возвестил Неувядаемый. — Мы прикрываем этот город.
Из толпы в дверях раздались одобрительные крики. Хоуи почувствовал, как холодок ползет у него по готовому вот-вот надломиться хребту. Ему конец.
Внезапно Херрингбон воздел руки и выкрикнул:
— Изобильный! Увальни несут боль! Свихнутые теченья влияют на всех лошадей, на черных, холодных и меловых! Свет, ад, опаленный, изжога! Слоны!
Толпа попятилась.
— Глоссолалия! Он говорит на языках! На него снизошел Святой дух! Пропустите его!
На подгибающихся ногах Хоуи последовал за Херрингбоном по узкому проходу в толпе чернокожих, на лицах которых читались одновременно страх и изумление.
Им удалось добраться до подземки и сесть в последний поезд к центру до того, как начались первые беспорядки.
3
«Кто-то должен проиграть».
Хотя электричество во всем городе отключилось, превратив его в мутные юнгианские джунгли, в магнитофоне Лесли, по счастью, были свежие батарейки «дюрасель». Поэтому, пока Лесли читала, Хоуи мог слушать, как «Токинг Хедс» поют про «Жизнь во время войны».
Подземка встала через четверть часа после того, как Хоуи и Херрингбон сели в поезд. Всем пассажирам пришлось вылезти на рельсы посреди туннеля и ощупью искать себе дорогу в вонючих сумерках к аварийному выходу, которым оказалась уводившая в темноту стальная лестница.
Херрингбон куда-то пропал.
Первый, кто выбрался на свет, сбил с ног слепого, который, стоя на люке, продавал карандаши. Остальные пошли прямо по нему, пока не выкарабкался Хоуи и не помог ему подняться.
— Спасибо, спасибо, незнакомец, — сказал слепой. — Пожалуйста, в знак моей благодарности возьми вот это.
Не глядя, Хоуи взял протянутый предмет и поспешил прочь от дыры в тротуаре, все еще извергавшей людей, точно потревоженных муравьев из разворошенного муравейника.
Растерянно оглядываясь по сторонам, Хоуи понял, что оказался на Таймс-сквер, странно тихой и в отсутствие электричества не столь безвкусной. Повсюду хаос разбухал, как брошенный в стакан с водой разноцветный бумажный цветок.
Хоуи застрял на полпути через весь город к своей квартире в Нижнем Ист-Сайде. Он был ошарашен, растерян и не знал, что делать. Потом вспомнил, что поблизости живет его бывшая подружка Лесли Вайлдгус.
По стремительно теряющим привычный облик улицам Хоуи пробрался до дома Лесли в квартале Клинтона, прежде известном как Адская кухня.
По счастью, Лесли была дома.
Молча протиснувшись мимо нее, Хоуи без сил упал на диван и махнул Лесли, чтоб закрыла дверь. Немного придя в себя, он собрался с духом и рассказал ей, как стал причиной усиливающихся беспорядков, охвативших сейчас город.
— Ух ты, — сказала Лесли.
— Ух ты, — согласился Хоуи.
Это было несколько часов назад. Сейчас кассета «Хедс» автоматически выскочила из магнитофона, квартиру заполнила тишина (если не считать приглушенного воя сирен), и Хоуи задумался, что ему делать, когда — и если — все успокоиться. Стоило ему пожелать, чтобы Лесли с ним поговорила, как она подняла глаза от книги.
В свете свечей обвисшие пряди волос и некрасивое лицо Лесли показались удивительно привлекательными. Хоуи захлестнула внезапная волна теплых чувств к ней — не в последнюю очередь за убежище, которое она предоставила.
Сдвинув вверх козырек извечной морской фуражки, Лесли сказала:
— Послушай-ка, Хоуи: «Таинственные агенты, бессмысленные действия, инфильтрация и, наконец, неотразимая атака из ниоткуда». Разве не похоже на переплет, в который ты попал.
— Ну да, — заинтригованно ответил Хоуи. — Ну да, похоже. Кто это написал?
Заложив страницу пальцем, Лесли повернула книгу обложкой вверх.
— Какой-то тип по фамилии Ван Вогт.
— Ну и что там герой у него делает? Как будет решать свои проблемы?
— Я еще не дочитала, но, кажется, могу угадать, какой будет конец. Хотя герой сам этого еще не знает, он каким-то образом стоит за всем заговором.
— Отлично, — с отвращением отозвался Хоуи. — Бестолковые фокусы недоумка-писателя. Уж я-то точно ни за чем не стою. Но, поверь мне на слово, как только будет безопасно выйти, я с Войновски поговорю. Уж я-то выясню, что тут происходит.
Подчеркивая свою решимость, Хоуи засунул руки в два из множества карманов. И наткнулся на подаренный слепым предмет.
Это оказалось печеньице с предсказанием.
Хоуи его разломил.
В пляшущем свете свечей строчка на узеньком листке бумаги как будто гласила:
ВСЕГДА РОГА
Но при повторном прочтении там оказалось лишь:
ВСЕГО ДОБРОГО
4
«Кто контролирует повестку дня, тот контролирует исход событий».
Перед витриной магазина собралась толпа. Хоуи подошел поближе посмотреть, на что люди пялятся.
Там стояли телевизоры, все как один настроенные на MTV. В данный момент на экране были «Tears for Fears», певшие «Все хотят править миром».
Хоуи смотрел и слушал, пока песня не кончилась, а потом пошел дальше.
Когда толпа стала расходиться, Хоуи снова поразило (уже не в первый раз за сегодняшний день), какой смущенный у всех вид. Теперь, когда беспорядки закончились и большую часть ущерба скрыли под брезентом, лесами и листами пластиковой пленки, жители города — черные, белые и любого промежуточного оттенка кожи — все вели себя, как люди, проснувшиеся наутро после пьяного дебоша, чтобы узнать, что делали непристойные предложения жене босса, фальшиво распевали похабные песни и, возможно, даже оказались лицом в канаве и с приспущенными до колен штанами. Люди держались как-то неуверенно. Повсюду изобилие вежливости, открывание дверей перед незнакомыми и уступание места старикам, а еще всякие там «спасибо» и «пожалуйста». Все обращались друг с другом так, словно целый город пришел на первое свидание с той или тем, на кого очень хочется произвести хорошее впечатление.
Поистине странно, думал Хоуи, выйти из дома и очутиться в подобном месте.
Он не знал точно, как это понимать.
Может, оно и к лучшему.
Но он спрашивал себя, не была ли цена малость чрезмерной — если вспомнить, сколько людей погибло и сколько всего попортили.
А и ладно. Хоуи пожал плечами. Без сомнения, через несколько дней город станет прежним озлобленным собой.
Насущный вопрос звучал так: произойдет ли это с Хоуи?
Направляясь к учреждению, называвшему себя «Просвещенное будущее, Ltd», Хоуи размышлял о своих поступках.
Лесли пыталась убедить его, что следует порвать все связи с компаний, просто больше не явившись на работу. Но Хоуи упорно сопротивлялся. Он жаждал разговора начистоту. Его обижало, что его использовали, и он твердо решил получить от мистера Войновски хоть какое-то удовлетворение.
А еще (следует признать) в уголке сознания шевелилось желание сохранить работу, если, конечно, удастся сделать это так, чтобы не пострадала гордость.
Хоуи обнаружил, что не может найти в себе былого энтузиазма, с которым раньше слонялся в каком-нибудь сквере, наблюдая, как переходят из рук в руки наркотики, и, сам закинувшись, глядя, как фланируют мимо хорошенькие женщины. Верно, пока его работа в «Просвещенном будущем» заключалась как раз в таком безделье, за одним-единственным исключением судьбоносной миссии в Гарлем. Но сидя за столом в офисе этой странной компании, он ощущал сопричастность чему-то большему, нежели он сам. Хотя он часто скучал, однако всегда подспудно надеялся на приключения, это-то и не давало ему все бросить.
А кроме того, платили там чертовски хорошо.
Хоуи достиг здания, где всего несколько недель назад видел примечательно размытое двойственное объявление. Тот день казался страницей из жизни кого-то другого, столько всего с тех пор произошло.
Собравшись с духом, Хоуи вошел внутрь и на лифте поднялся на второй этаж.
Он почти готов был увидеть, что офис закрыт, войти в помещение, где нет ни мебели, ни людей, и только свисающие с потолка коаксиальные провода да пятна кофе на ковре выдавали бы то, что некогда здесь была такая организация.
Но нет. Привлекательная секретарь, имени которой он так и не узнал, как ни в чем не бывало, сидела за своим столом в приемной. Когда Хоуи проходил мимо, она ему улыбнулась. А он теперь, когда воображаемый разговор начистоту был так близок, держался мрачно и даже не улыбнулся в ответ.
И в большом помещении было все по-прежнему. Каждый сидел за своим столом, вороша бумаги, негромко разговаривая по телефону или стуча по клавиатуре. Флуоресцентные лампы в потолке светили все так же безжалостно, даже как будто устрашающе, и не впускали с улицы солнечные блики, пытавшиеся заглянуть в три больших окна.
Херрингбона Хоуи увидел на его привычном месте. Присутствия Хоуи малый как будто не заметил, его лицо омывали электронные лучи.
Направляясь в кабинет Войновски, Хоуи увидел, что его собственный стол ничуть не изменился: все так же пуст, если не считать неровной горки кассет для плейера на одном углу.
У двери в святая святых Войновски Хоуи помедлил, потом постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.
Войновски невозмутимо сидел за заваленным бумагами столом.
— Рад, что вы благополучно вернулись со своего первого задания. Мистер Херрингбон не мог со всей определенностью заверить меня в этом, поскольку в определенный момент потерял вас из виду. И, к сожалению, последовавшие затем события не позволили мне связаться с вами по домашнему адресу.
Столь многословная забота Войновски сбила Хоуи с толку.
— Меня все равно дома не было, — угрюмо ответил он.
Войновски поднял бровь: самая выразительная до сего момента мина.
— Не важно, — сказал он. — Сейчас вы здесь и, без сомнения, жаждете снова приступить к работе. Но для начала я должен похвалить то, как вы осуществили доставку преподобному Неувядаемому. Я получил полный отчет от мистера Херрингбона, которого, должен признаться, послал с вами, чтобы оценить ваши способности. Вы проявили себя как человек исполнительный и усердный, хотя ваше предложение подождать ответа было, возможно, излишне ревностно. Но в целом в вашем поведении я не могу найти никаких изъянов. С радостью проверю ваши способности в будущих заданиях.
— Послушайте, мистер Войновски, прежде чем мы обсудим «будущие задания» и тому подобное, — Хоуи попытался перевести разговор в то русло, в котором он его себе воображал, — мне нужны кое-какие ответы. Например, какое вам удовольствие в том, чтобы посылать меня рисковать жизнью? И вообще чем занимается ваша подозрительная фирма? Это прикрытие для «Ку-клукс-клана» или еще что? Вы что, пытаетесь развязать расовую войну? Может, вы американский нацист? В этом все дело?
На лице Войновски отразился (настолько, насколько на нем вообще хоть что-то могло отражаться) испуг.
— Будет вам, мистер Пайпер. Прошу вас, давайте обойдемся без наивности или лицемерия. Если позволите, процитирую одну из популярных песен, которыми вы так увлекаетесь: «Довольно лживых слов, час уж поздний».
Тут Войновски помедлил, будто ждал аплодисментов за особо хлесткую остроту.
— Что ж, разберем ваши вопросы по очереди, — продолжал лысый глава «Просвещенного будущего». — Относительно риска для вашей жизни. Я рассудил, что вы вполне способны о себе позаботится. Тем не менее я принял дополнительные меры предосторожности, предоставив вам для охраны Херрингбона. И, в конце концов, вам весьма недурно платят за исполнение обязанностей, которые не требуют чрезмерных усилий. Остальные ваши обвинения также глубоко ошибочны. По составу наших кадров вы видите, что мы полностью интегрированная организация. Если желаете узнать наши цели, могу только сказать, что мы занимаемся распространением информации. Все наши сделки касаются самого абстрактного товара — знаний. В конце концов, сейчас же век информации, мистер Пайпер, и компании, подобной нашей, выпало сыграть в нем ключевую роль. Сожалею, что не могу выразиться конкретнее. Но в настоящий момент вы просто не готовы воспринять более подробную информацию о том, что мы делаем. Возможно, вы поверите мне на слово, что мы не предпринимаем ничего, что показалось бы вам этически неприемлемым. Мы просто способствуем потоку информации.
Хоуи был отчасти сбит с толку, отчасти смягчен, отчасти разъярен. В голову ему пришло только:
— Сомневаюсь, что хочу и дальше у вас работать.
Войновски переложил с места на место несколько документов.
— Разумеется, решение целиком и полностью за вами, мистер Пайпер. Но к чему такая спешка? Могу я порекомендовать вам отправиться на продолжительный ленч и лишь затем сообщить мне о вашем решении?
— Ну да, наверное. Ладно, идет.
Хоуи ушел.
Оказавшись на улице, он направился к Юнион-сквер, по дороге обдумывая слова Войновски.
Приблизительными границами Юнион-сквер служили Семнадцатая с севера, Бродвей с запада, Четырнадцатая с юга и Парк с севера. С тех пор как муниципалитет привел площадь в порядок, она превратилась в пару чудесных травянистых акров прекрасного, затененного деревьями парка.
Некоторое время Хоуи, размышляя, бродил по знакомым дорожкам. Наконец он очутился перед газетным киоском на Бродвее, где стал лениво рассматривать журналы.
Тут было, наверное, полсотни названий. Издания охватывали весь мыслимый диапазон человеческой деятельности.
«Ежемесячник двустворчатых моллюсков», «Брошюра онаниста», «Дельтапланеризм и коллекционирование марок», «Грузовики, фуры и миниатюрные железные дороги», «Тайм», «Ньюсуик», «Нью таймc», «Новости недели», «Софт и субкультура клеток», «Культуризм и садоводство в картинках», «Позорные истории», «Квартальный альманах палача», «Личность», «Эго», «Ид[13]», «Подсознание», «Гурман», «Обжора», «Ежегодник постящегося», «Психология сегодня», «Психология вчера», «Психология завтра», «Дайджест звездочета», «Проснись!», «Восстань!», «Сбрось цепи!», «Возрадуйся!», «Будь!», «Спи»…
От названий у Хоуи пошла голова кругом. Заметив через дорогу «Макдоналд», он решил, что надо перекусить.
У стойки он изучил наклонное меню над головой. Господи, такое впечатление, что каждый день добавляют новые строчки. «Мак-это», «Мак-то»… Наконец Хоуи попросил просто гамбургер и «коку», подождал, получил заказ и ушел с сальным пакетом в кабинку.
Доев гамбургер до половины, Хоуи заметил, что за ним наблюдает какая-то женщина.
Высокая, смуглая, она как будто нервничала. Черные волосы взлохмачены по последней моде, будто спутаны ветром, глаза — аномальной, почти химической голубизны, точно две лужицы жидкости для мытья окон. В руке у нее была сигарета, на столе перед ней — переполненная пепельница.
Поймав взгляд Хоуи, она глубоко затянулась, потушила сигарету и, встав, подошла к нему.
Остановившись у его столика, женщина с едва заметным акцентом произнесла:
— Должна вам сказать, вы в серьезной опасности. Сука треклятая!
Хоуи уронил недоеденный гамбургер.
— Про… прошу прощения?
Женщина, казалось, рассердилась.
— Не тратьте время, разыгрывая невинность. На карту поставлена ваша жизнь. Вы должны пойти со мной. Черт, отвали, сукин сын.
Все уставились на Хоуи, и он почувствовал, как заливается краской.
— Послушайте, дамочка, я не знаю, о чем вы говорите, — очень тихо и размеренно начал он, словно желая подчеркнуть, что не он тут сумасшедший. — И попросил бы вас перестать меня обзывать.
Приложив руку ко лбу, женщина закрыла глаза. Плечи у нее поникли, а сама она вдруг показалась очень усталой.
— О Господи, я снова ругаюсь? Извините, пожалуйста, просто ничего не могу с собой поделать. У меня медикаментозный синдром Туретта: неконтролируемое сквернословие. Но пусть это вас не смущает, к моим словам болезнь отношения не имеет. Послушайте, на нас все смотрят. Не могли бы мы поговорить в сквере?
Хоуи сделал бы что угодно, лишь бы избежать пристального внимания остальных посетителей. Бросив недоеденный гамбургер, он встал и вышел вслед за женщиной.
В сквере они сели на скамейку.
— Меня зовут Фатима Моргенштерн, — представилась женщина. — История моей жизни значения не имеет. Но одно вам знать нужно: вы связались со смертельно опасными людьми. Для вашего же блага вы должны с ними порвать. Не помогайте им больше в их безумных затеях. Черт. Хрен. Срань господня.
Невзирая на явную искренность и заверения в том, что она хочет ему помочь, Хоуи почувствовал необъяснимую неприязнь к этой женщине. Ему не нравилось, когда ему говорят, что делать. Он хотел сам принимать решения.
— Не могу в это поверить, — сказал он. — Я ни разу не видел, чтобы там делали что-то по-настоящему дурное. То есть даже если взять письмо, с которым меня отправили в Гарлем… если вам про это известно… Ну, если это правда, то людям надо рассказывать про сокрытие преступлений. Нет, я, пожалуй, останусь там еще ненадолго.
Хоуи сам удивился, услышав, как защищает «Просвещенное будущее». Он что, действительно хочет там остаться? Наверное, да. Теперь, когда он произнес это вслух, решение принято.
Женщина вскочила.
— Идиот! — крикнула она. — Под конец ты же с жизнью собственной будешь играть!
На этом она убежала.
Хоуи остался глядеть ей вслед. Он не знал, что и думать, но желал ей добра.
Вернувшись в здание фирмы, Хоуи медленно поднялся по лестнице, чтобы дать себе еще несколько минут на размышления. У двери кабинета Войновски он чувствовал то же, что и в парке.
Он открыл дверь.
Войновски сидел у себя за столом.
Рядом с ним стояла Фатима Моргенштерн и яростно курила.
Заговорил Войновски:
— Мистер Пайпер, полагаю, вы уже знакомы с мисс Моргенштерн, которую недавно перевели к нам из бейрутского отделения, поэтому в представлениях нет необходимости. Кстати, мисс Моргенштерн наполовину еврейка, что должно убедить вас в необоснованности ваших подозрений относительно американских нацистов. Мисс Моргенштерн сообщила мне о вашем решении остаться у нас. Позвольте мне повториться и выразить мою радость, а также упомянуть, что теперь ваш оклад составляет тысячу долларов в неделю.
Хоуи стоял как громом пораженный.
Моргенштерн сказала:
— Иисус, Мария, Иосиф и Аллах, бога в душу мать. Добро пожаловать в команду.
5
«Вероятность — это скорее утверждение о том, сколько я знаю, а не что-то подлинно существующее».
В недели, последовавшие за осторожным согласием и дальше выполнять отведенную ему роль в таинственном механизме «Просвещенного будущего», Хоуи ловил себя на том, что все больше и больше полагается на музыку, которая помогала ему смиряться то с нелепыми, то с пугающими, то со скучными заданиями, на которые отправлял его мистер Войновски.
Некоторые песни как будто непостижимым образом рассказывали о его собственной ситуации (осмелился бы он назвать ее «переплетом»?), и он возвращался к ним раз за разом, приобретая если не выраженное в словах знание, то хотя бы утешение и некое эмоциональное удовлетворение.
С трепетной настороженностью Хоуи слушал «Здесь у западного мира» Стили Дэна.
С напряженным вниманием — «Потерянные в супермаркете» «Клэш».
С микроскопическим тщанием анализировал «Колеса и мыло для веревки» Элвиса Костелло.
Но все его старания не подсказывали, как следует относиться к тому, что он делает, и не перестать ли вообще это делать.
Поэтому он продолжал.
Задания были, в сущности, не так уж плохи…
Или все-таки плохи?
Например, Хоуи вручили стопку плакатов и промышленный степлер, после чего велели в беспорядке развесить плакаты по городу. Из офиса он вышел, даже не глянув на верхний. Посмотрел — лишь оказавшись на скользкой, плохо освещенной лестнице, ведущей в подземку. Ему показалось, он прочел:
ПОСТАВЬ НА ПОПА
ЕГО ПОБЕДА
2000 Н.Э. СТРАДАНИЕ
ГРЕШИ СКОРЕЕ
Но, спустившись на платформу, где света было чуть больше, он увидел, что настоящий текст гласит:
ПО ПОВОДУ ПАПЫ
НАВЕЧЕРИЕ ПЕРЕД СЛУЖБОЙ
2:00 СРЕТЕНЬЕ
ГРЕЧЕСКАЯ СОБОРНАЯ ЦЕРКОВЬ
При виде первого сбивающего с толку, но определенно апокалиптического предостережения, сердце Хоуи бешено заколотилось, и этот учащенный стук замедлился лишь через несколько минут, когда первое сообщение сменилось вторым, невинным и не угрожающим. Плакаты он развешивал без особого удовольствия.
В другой день Хоуи велели остаться дома и смотреть телевизор. Ему выдали видеокамеру (забавно, он всегда хотел иметь видеокамеру, но сейчас почему-то совсем ей не обрадовался; надо же, в жизни всегда так бывает, верно?) и велели записать определенные программы, при этом внимательно их посмотрев.
Примерно через два часа утреннего телевидения и водопада рекламы Хоуи заметил, что мозги у него превращаются в кашу. Он просмотрел: «Сегодня», «Завтра», «Прямо сейчас», «Веселый восход», «Капитан Вомбат», «Сильный мужчина», «Нытик», «Я люблю Люси», «Удачная цена», — «Неудачное имя», «Колесо Фортуны», «Вешалка», «Железная дева», «Прокрустово ложе», «Новости в полдень», «Новости в четверть пополудни», «Новости в шесть минут второго», «Дни нашей жизни», «Душещипательные истории», «Орел ночи», «Наступление дня», «Падение Рима», «Новости в шесть», «Развлечения сегодня», «Глюрк!», «Сплург!», «Фац!», «Бах!»…
Когда ночью экран засветился синим, Хоуи как сомнамбула встал со стула и упал на кровать.
Утро предыдущего дня казалось дурным сном.
Хоуи съел целых две коробки хлопьев для завтрака, вылил на себя две бутылки шампуня, пока принимал душ, и не мог отделаться от мыслей о семейных проблемах некоторых актрис.
Он поклялся никогда больше не повторять ошибки и не соглашаться на такое задание.
Последующие миссии заключались в:
— раздаче флайеров для шоу вуайеристов на углу Сорок второй улицы и Седьмой авеню;
— написании маркером фразы ГОБ ЖИВ! на всех и каждой чистых поверхностях города;
— запрятывании заклеенных конвертов в определенные тома в главном отделении Публичной библиотеки на Пятой;
— доставке разнообразных посылок по всевозможным странным адресам во всех пяти районах Нью-Йорка.
Такого чудовищного возмездия за действия Хоуи, как в первый раз, больше не последовало, и со временем он перестал пугать себя подобными ужасами. Если уж на то пошло, он вообще перестал думать о том, что делает. Какой бы странной ни казалась его работа, она стала похожа на все прочие — просто то, чем заполняешь день. Хоуи научился отключать высшую нервную деятельность, а подсознание сливать с льющейся из наушников музыкой и обязанности свои выполнял автоматически.
Но одно его мозг все-таки зарегистрировал — а именно: удивительную тенденцию к нивелированию в восприятии мира. Хоуи вынужденно предположил, что даже самые банальные мелочи, которые он делает, и сравнительно безобидная информация, которую распространяет, на каком-то уровне очень важны — зачем иначе мистер Войновски ему это поручает? Но если эти незначительные действия так важны, значит, и почти все остальное на свете — тоже. Внезапно каждый жест или слово любого человека приобрели космическое значение. Раздавленная бабочка повлечет за собой уничтожение вселенной. Одно произнесенное в нужный момент слово способно низвергнуть империи.
Все (и ничто) казалось равно значимым.
Однажды, когда он пребывал в этом странном состоянии, начальство сообщило Хоуи, что ему предстоит учеба перед будущим повышением.
6
«Плохая новость: мы, возможно, заблудились; хорошая новость: мы сильно опережаем программу».
Перед дверью кабинета Войновски Хоуи щелчком увеличил громкость, и в уши ему ворвались басы «Shock the Monkey» Питера Гэбриэла. Так укрепив себя, он постучал и вошел.
Стол Войновски был завален больше обычного. Гора бумаг, поверх которой громоздились видео- и аудиокассеты, была такой высокой, что почти скрывала каменного начальника. Видны были только блестящий лоб и антрацитовые глаза.
Заметив Хоуи, он встал и вышел из-за стола.
— Присаживайтесь, мистер Пайпер. Прошу вас.
Столь неожиданная внимательность застала Хоуи врасплох. Он настороженно сел.
— Полагаю, — начал мистер Войновски, — вы закончили прорабатывать материал, которым я просил вас овладеть?
Подняв руку, чтобы стянуть наушники, Хоуи молча кивнул. В последнее время он говорил все меньше и меньше.
Молчание Хоуи Войновски как будто счел удовлетворительным ответом. Деревянно расхаживая взад-вперед по кабинетику, он продолжал говорить. В ушах у Хоуи звенело от почти непрерывной музыки, и ему пришлось напрягаться, чтобы расслышать шепот здоровяка:
— Отлично, мистер Пайпер. Без сомнения, теперь у вас есть более ясное представление о том, как работает наша организация. Но если позволите, я вкратце повторю. Размышления о ее функционировании всегда доставляют мне радость. Наша компания, возможно, единственная, которая построена на истинных научных принципах двадцатого столетия. Все прочие фирмы, сколь бы современными они ни казались, на самом деле функционируют, согласно парадигмам девятнадцатого века. Наша от них отличается. Мы отдаем себе отчет в том, что информация, сколь бы она ни была абстрактной, — единственное, что имеет ценность. А также в том, что информацией можно манипулировать для достижения определенных целей. В нашей деятельности мы руководствуемся тремя базовыми выводами из научных исследований, проводившихся в прошлом — этом самом увлекательном — столетии. Первый и, вероятно, самый важный заключается в том, что мы придерживаемся принципа неопределенности Гейзенберга, который, если сформулировать его просто, говорит нам, что информации не существует вне наблюдателя и что самим актом наблюдения этот наблюдатель изменяет реальность. Во-вторых, важную роль в наших действиях играет теория Гёделя. Именно Гёдель доказал, что любая формальная система должна включать в себя определенные постулаты, не поддающиеся доказательству. От этого лишь один шаг до понимания того, что наш физический мир как раз и является такой формальной системой — или системой систем, если хотите — и потому должен содержать множество не поддающихся доказательству истин. И наконец, из теории информации мы выводим тот факт, что, как бы хитроумно ни была зашифрована информация, любой носитель способен заключать в себе лишь определенное ее количество, а когда порог вместимости достигнут, шум забивает данные.
Войновски сделал паузу (и в вышагивании по кабинету, и в своей речи), чтобы внимательно всмотреться в лицо Хоуи.
— Уверен, — сказал он, — вы понимаете, к чему это нас приводит.
Хоуи мотнул головой: такой жест можно интерпретировать и как «да», и как «нет».
Войновски же возобновил свою лекцию, вероятно, теперь не столь уверенный, готов ли Хоуи воспринять дальнейшее.
— Любая группа, осуществляющая на практике Гёделевские принципы, способна манипулировать информацией так, чтобы навязать свое видение мира остальному человечеству. И, затопляя человеческий мозг информацией, мы можем превысить пропускную способность этого довольно примитивного органа, лишив значительную массу людей способности вмешиваться в те или иные процессы.
Хоуи недоуменно уставился на босса. Наконец хрипло, словно голос у него заржавел от неупотребления, спросил:
— Но каковы… каковы цели?
— Если бы я мог, то обязательно бы вам сказал, — отвечал Войновски. — Но назвать их невозможно. Понимаете, мы ничего не утаиваем. Тайны и секреты — часть старой парадигмы. Наш метод — открытость. Мы говорим все. Любая информация в равной мере поддается манипуляции и имеет равную ценность. Мы не делаем различий между точками зрений. Мы принимаем информацию всех и каждого. Мы распространяем точку зрения ФБР, ЦРУ, Агентства национальной безопасности США, КГБ, Ми-15, Эм-19, коза-ностры, Моссада, сандинистов, Службы А, Национальной службы информации, «Сияющего пути», ИРА, Организации освобождения Палестины, Полисарио, Аль-Кайды, Красных Бригад, Поссе Комитатус, Второго управления, Гобернасьон, Б'наи Б'рит и Белого братства — и я назвал лишь немногих. Наши сотрудники принадлежат ко всем религиям, народам и этническим группам. Среди наших оперативников — католики, квакеры, протестанты, шииты, сунниты, индуисты, буддисты, баптисты, сайентологи, англикане, иудаисты, брайаниты, последователи макумбы и вуду. Каждая страна ощущает наше присутствие. Мы рады любому исходу наших действий — или отсутствию оного. Мы за наводнения и за засухи. За войну и за мир. За анархию и за тоталитаризм. За любовь и за ненависть. Мы поддерживаем левых, правых и тех, кто выбрал середину. Каждая система и форма правления равно близка по духу нашей компании. Мир, каким вы его видите, нас более чем устраивает. Но мы трудимся ради его изменения. Вы меня понимаете?
Хоуи на целую минуту утратил дар речи.
— Боюсь, — сказал он наконец, — понимаю.
7
«Некоторые откровения лучше всего видны в сумерках».
Где-то хлопнула дверь.
Не открывая глаз, Хоуи услышал звук — едва-едва различимый за музыкой у него в голове, где жутковатые синтезаторы и иномирные колокольчики позвякивали на водородном ветру: «Deeper and Deeper» группы «Fixx».
Безразличный, кто входит к нему без приглашения, Хоуи слушал музыку, ощупью ища руководства в ее глубинах.
Внезапно наступила тишина, давление в наушниках исчезло.
Хоуи неохотно открыл глаза.
Перед ним стояла Лесли.
— Превращаешься в растение? — спросила она.
Сказано было беззаботным тоном, но в лице Лесли читалась тревога. Хоуи почувствовал, как в нем просыпается почти позабытое чувство долга перед бывшей подружкой. Хотя теперь он и не любил говорить, но все же заставил себя выдавить:
— Ага, наверное. Ничего серьезного. Просто жду звонка.
— Чьего?
Хоуи пожал плечами:
— Ну, знаешь… С работы.
Лесли строго глянула из-под козырька фуражки.
— Послушай, Хоуи. От этой работы тебе один вред. Она с самого начала мне не нравилась. И я знаю, что ты не все мне про нее рассказал. Тогда она, наверное, понравилась бы мне еще меньше. Почему бы тебе ее не бросить? Просто не брать трубку, когда тебе позвонят?
— Не могу. Я слишком глубоко увяз.
Лесли потянулась было, чтобы стащить с Хоуи его дорогущие наушники и растоптать их, но Хоуи их у нее вырвал. Вид у нее стал такой, будто она вот-вот расплачется.
— Это ужасно, Хоуи! Ты уже сам не свой. Ты гоняешься за химерами. Идешь по ложному следу. Ты… ты… в плену у фата-морганы.
Хоуи едва не подскочил на стуле.
— Ты ее знаешь?
— Кого?
Тут он понял свою ошибку.
— Так, пустяки. Никого. Забудь.
— Ладно! — завопила Лесли. — Забуду!
И убежала, хлопнув дверью.
Хоуи снова надел наушники.
Незаметно проскользнул день. Может, два.
Зазвонил телефон.
Услышал он его лишь потому, что батарейки сдохли.
Он встал, сделал шаг, снял трубку.
В трубке шумело: межзвездная статика, скрежет подземных тектонических платформ.
Хоуи узнал голос Войновски.
— Мистер Пайпер, не могли бы вы прийти в офис?
— Конечно, — отозвался Хоуи. — Сейчас буду.
И повесил трубку.
А что еще ему оставалось?
До офиса «Просвещенного будущего» он добрался за полчаса, остановившись лишь купить новые «дюрасели».
Войновски протянул ему сложенный вдвое листок. Пристально всмотревшись в его лицо, чопорно-деревянный здоровяк сказал:
— Это ваше последнее курьерское задание перед повышением. Пожалуйста, доставьте документ по указанному адресу, а потом возвращайтесь домой. Позднее мы с вами свяжемся.
— Конечно, — механически ответил Хоуи, забирая листок.
Он вышел.
В лязгающем душном вагоне подземки Хоуи испытал укол любопытства, сродни чешущемуся следу от комариного укуса. Почему послание не заклеено? Неужели то, что не является тайной, способно оказать какое-то воздействие? Что говорится в документе?
Сдавшись, Хоуи развернул листок, ожидая увидеть очередное двойственное сообщение, которое изменялось бы от прочтения к прочтению.
Но ошибся. Это была карта города с крестиком на восточном конце моста Куинс. Под картой было написано:
ГРАСС ГРУЗОПЕРЕВОЗКИ — 12:17 КАЖДЫЙ ЧЕТВЕРГ
Вот тебе и воздействующие на мир тайны.
Хоуи вышел на Таймс-сквер.
На поверхности его поразил бушующий хаос, вал, штурм информации. Здесь ее плотность была невероятной. Направляясь по указанному адресу, Хоуи старался ее игнорировать.
На закрывающем стройку фанерном фасаде слои рваных плакатов сложились в палимпсет. Скользнув по нему взглядом, Хоуи прочел:
ИЗОБРАЗИ ДЫМ ПРОДАЖ ЦЕННОСТЕЙ ЗЕЛЕНОЙ ЖИЗНИ
Такое могло выйти из уст Херрингбона.
На перекрестке Хоуи стал свидетелем едва не случившейся аварии. Водители крикливо ругали друг друга. Хоуи вспомнилась Фатима Моргенштерн, ее глаза цвета жидкости для мытья стекол.
Ветер прибил к коленям Хоуи размотавшуюся магнитофонную пленку. Он отбросил ее пинком.
Найдя нужный дом, Хоуи поднялся на два пролета убогой лестницы и оказался перед дверью с матовым стеклом. В ответ на его стук мужской голос сказал:
— Войдите.
В невзрачной комнате ждали трое: двое молодых бородатых мужчин и женщина в армейской гимнастерке. Один из мужчин протянул руку, и Хоуи отдал ему листок.
Никто не сказал ни слова.
Хоуи удалился.
Спустившись, он купил газету — просто чтобы узнать, какой сегодня день.
Был вторник.
В четверг в половине двенадцатого Хоуи шел по Пятьдесят девятой улице к мосту Куинс. Как и всегда, подходя к данному сооружению, он поймал себя на том, что напевает без слов из «Саймона и Графункеля».
«Помедленней, ты двигаешься слишком быстро…»
Хоуи пристроился ждать в том месте, где движение с моста вливалось в улицу. Он смотрел, как жестянки трамвайных вагонов увозят людей, скользя вверх по толстым проводам, точно могут унести тебя в стратосферу, а оттуда в иной мир.
Около полудня Хоуи показалось, он узнал в потоке прохожих одного из тех, кому отдал карту. За спиной у мужчины был большой рюкзак, в руке — дорожная сумка.
В семнадцать минут первого с моста съехал и остановился на красный свет большой крытый шестнадцати колесный грузовик. На боку у него было написано:
ГРАСС ГРУЗОПЕРЕВОЗКИ
О.Т.Х.О.Д.Ы.
И тут же вокруг него засновали люди с автоматами. Несколько человек стали на страже, главарь выбросил из кабины водителя. Остальные бросились присоединять к грузовику всякие штуки.
Хоуи наблюдал за ними с безразличием, к которому примешивалась тошнота. Но гражданские вокруг почему-то забеспокоились и начали бегать и кричать.
Один коммандос поднес ко рту мегафон и объявил:
— Внимание! Каждый вторник этот грузовик провозит по улицам нашего города ядерные отходы. Мы намерены остановить это безумие. Для этого мы сейчас начиняем грузовик взрывчаткой. У вас одна минута, чтобы разойтись.
Те, кто еще не двинулся с места — иными словами, извечные зеваки, — теперь порскнули врассыпную.
И Хоуи тоже убежал.
В парке он услышал, как взрыв вскрыл грузовик и разметал его содержимое по ветру.
Бесполезно завыли сирены.
8
«Разве нам не грозит наводнение информации? И разве не его чудовищность красоту раздавливает красотой и уничтожает истину посредством истины? Ведь голоса миллиона Шекспиров породили бы такой же неистовый гвалт, как топот стада бизонов или морские валы».
Пол качался.
Хоуи сидел на унитазе, дверь в его кабинку была закрыта и заперта на задвижку.
Он находился на стейтен-айлендском пароме «Сэмюэль А. Ньюхаус». Он жил в туалете уже неделю, с тех самых пор, как коммандос взорвали грузовик О.Т.Х.О.Д.Ы. С того места он бежал бездумно, стараясь как можно дальше убраться от последствий собственных поступков.
Оказавшись на южной оконечности острова, он застыл и уставился на воду. Заметив станцию, инстинктивно вошел в помещение кассы, заплатил положенный четвертак и сел на первый же отходящий паром.
С тех пор он отсюда не уходил. Питался тем, что покупал в буфете. Временами мылся у раковины. Читал забытые пассажирами газеты, следя за тем, как распространяется радиация, за попытками очистить город, за ширящейся паникой, страданиями, шумом. Временами он стоял на носу, глядя, как в зависимости от рейса приближается или удаляется Манхэттен или Стейтен-Айленд. Паром курсировал круглосуточно, совершая одно и то же бесконечно повторяющееся плавание.
Никто его не донимал. У него была одна кассета. Стили Дэн. И снова и снова он слушал «Bad Sneakers»:
Я не дурак, я вижу,
Вы меня закопаете в грязную жижу.
Глядя на дверь своей кабинки, Хоуи размышлял, не выйти ли. Не связаться ли с властями. И что им сказать, что не повысило бы уровень шума? Нет, не стоит утруждаться из-за пустых хлопот. Повернув голову, он увидел новое граффити, которое кто-то написал, пока он совершал ежедневный визит в буфет:
ГОБ ЖИВ!
Хоуи показалось, его сейчас стошнит. Свет резал глаза.
Внезапно он услышал, как без малейшего предупреждения открывается дверь в коридор.
Шаги двух пар ног. Запах сигаретного дыма.
В щели под дверью его кабинки показались…
Мужские ботинки. Женские туфли.
Хоуи ждал, что скажут их владельцы.
— Гиббоны порождают луннонадежно подвешенное ловко над дикими побасенками, — сказал мужчина.
— Выходи, Хоуи, — сказала женщина. — Merde[14]. Дрянь. Оторва стравленная.