Домой пришел сам не свой. На душе гадостно, словно сам в мусорный бак лазал. От маманьки записочка: «То-се, обед разогрей. Приду поздно». Благо хоть самой дома нет, на нервы не капает. Пожрал, что было в холодильнике, и пошел шляться. Вернулся поздно, а дома никого. Такое дело Зигу не понравилось: приведет маманька какого-нибудь кента в папули – нет уж, спасибо, не надо.
Жрать хотелось невыносимо, а дома – ни крошки. Котлеты, все, сколько их было, Зиг схавал в обед, прямо холодными. А теперь что? Пшенку разогревать, да? Пришлось ложиться голодным. И конечно, немедленно начала сниться всякая мутотень.
Зиг бежал, спасался, драпал что есть сил, а воздух был вязкий, и ноги ватные, вместо бега получалось топтание на месте. Незнакомый парень, почти взрослый, года на три старше Зига, с легкостью догонял его и, нехорошо улыбаясь, бил, сшибая с ног. Смотрел на корчащегося Зига сверху вниз, лениво цедил: «Не чевокай», – и уходил не оглядываясь, но едва Зиг поднимался и хотел сбежать, спрятаться куда-нибудь, как парень появлялся из-за ближайшего угла, совсем не оттуда, куда только что скрылся, давал чуть-чуть отойти и снова бил, больно и безжалостно.
На этот раз Зиг знал, что это сон, но почему-то не удавалось ни проснуться, ни взлететь, оставив врага бесноваться внизу, ни выхватить автомат и расстрелять ненавистного ботана. Да-да, Зиг знал, что бьет его ботан, неимоверно разросшийся и страшный.
Когда заявилась домой маманька, Зиг не отследил, но утром она разбудила его диким воплем:
– Зиновий, что с тобой?!
Зиг хотел зарыться в подушку, но морду так ожгло, что сон разом сдуло. Один глаз Зиг разлепил, а второй не удалось. Под маманькины причитания метнулся в ванную. В зеркале с трудом, одним только правым глазом разглядел то, что прежде было лицом, а стало багровой опухолью, в которой туго пульсировала боль.
Маманька бесновалась в коридоре, требуя чистосердечных признаний: с кем Зиг подрался, кто его так изувечил, почему он не пошел в травму и не обратился в милицию…
«Ни с кем я не дрался, – хотел возразить Зиг. – С вечера все было нормуль, это во сне так…» – но сообразил, что маманька его вчера не видела и в сон не поверит, так что язык лучше держать за зубами, благо что они вроде бы целы.
Маманька тем временем приняла решение и начала распоряжаться:
– Сегодня сиди дома, в школу не ходи… – хоть раз в жизни что-то дельное сказала! – а я вернусь с работы, и пойдем сначала в травму – акт о побоях составлять, а потом в милицию.
– Ты чево?.. – возмущенно прошамкал Зиг.
– Не чевокай, а слушай, что тебе говорят.
Вечно она так: чуть рот разинешь – «не чевокай!», а человека выслушать не может. Хорошо еще по губам не дала, воспитательница хренова.
– На завтрак ешь пшенную кашу. На обед еще суп в холодильнике. Котлеты были на два дня сделаны, так ты все за раз слупил, вот и сиди теперь. Из дома ни ногой, не хватало, чтобы тебя вовсе убили.
Когда маманька говорит таким тоном, лучше не возражать, а потом просто сделать по-своему. Зиг и не возражал, сидел паинькой, потихоньку хавал разогретую маманькой пшенку. Жевать было больно, хотя челюсть вроде не сломана. Когда маманька убралась, сел перематывать мулиняшку. А что еще делать? Гулять в таком виде не пойдешь.
Мулиняшка – вещица замечательная. Сначала делается грузило для донки: в столовой ложке плавится свинец, и с одного краю слитка сверлится дырка, будто бы для лески. Но вместо лески там пропускается цветная нитка, закрепляется узлом, а после вокруг грузила наматывается аккуратный разноцветный клубочек. Няшная штучка получается, девчонки такие к рюкзачкам прицепляют. Но если мулиняшку в кулаке зажать, то удар будет крепче, чем кастетом. Хотя никаких кастетов на руке нет, есть только мулиняшечка.
Цветных ниток у маманьки полный ящик, зачем только напокупала, моль кормить, не иначе. Который год эта куча без дела лежит. А когда Зиг отмотал немного каждого цвета, то визгу было – не продохнуть: «Ах, мулине, ах, мулине!» Так и получилась мулиняшка.
В драке Зиг мулиняшку не проверял, зато однажды саданул кулаком по классной двери и пробил в ней дыру. Шум был, искали хулигана, только где ж его найдешь? Чтобы такую дырку просадить, топор нужен, а у Зига – ничего, кроме мимимишной мулиняшки.
День Зиг избыл с большим трудом. У ребят из класса дома крутые компы с игрушками, интернет, а у Зига – хрен с маслом. Телефон у него самый простой, с каким на люди и показаться стыдно. Так Зиг его дома оставлял, чтобы маманька не названивала. А то она считает, что телефон нужен, чтобы она могла Зига контролировать. Весь класс ходит со смартфонами, один Зиг как нищий. От маманьки допросишься, денег у нее вечно нет. Зиг включил телик, пощелкал программами – всюду какая-то мутотень.
Все-таки какая сволочь ботан! Ведь все из-за него! Вот бы на ком мулиняшку испытать, чтобы не смел приставать по ночам.
Зиг быстро оделся и вышел на охоту. Поспел как раз вовремя: четвертые классы выходили из школы. Где ловить ботана, Зиг уже знал и подкараулил пакостника на лестнице его дома. На парадной там стоял домофон, но такие мелочи для Зига не преграда.
Разукрашен ботанчик был на славу. Глаз у него заплыл ничуть не хуже, чем у Зига, но рассмотреть фингал было затруднительно, поскольку забинтовали ботана, словно раненого красноармейца. И примочка была на глазу цвета собачьей мочи.
При виде Зига ботан попятился и, кажется, попытался бежать. Зиг мигом догнал его и ухватил за ухо, совсем как маманька, когда у нее еще хватало сил воспитывать Зига.
– Ты опять за свое? Мало получил?
– Пусти! – пропищал ботан.
Ага, даже не отнекивается, знает кошка, чье мясо съела!
– Я тебя так пущу – костей не соберешь, – продолжая выкручивать ухо, процедил Зиг. – Если ты, падла, еще раз попробуешь мне присниться, я с тобой такое сделаю, что в морге от страха плакать будут! Понял?
– Я же ничего…
Зиг на мгновение отпустил ухо и левой рукой хлестко шлепнул ботану по губам.
– Не чевокай!
Ботан рванулся было наутек, но Зиг мигом перехватил многострадальное ухо.
– Стоять! А то я тебя одной левой…
Зиг произносил гордые слова, стараясь не вспоминать, как лупил его ботан во сне, не оставляя ни малейшего шанса хоть как-то защитить себя. Зато теперь все как доктор прописал: действительно Зиг его одной левой делает. На правой руке, угрожающе занесенной для удара, красовалась черная кожаная перчатка, в которой уютно свернулась мулиняшка.
– Ты все понял или тебе еще объяснить?
Почему-то ботан не плакал, а глядел с нескрываемой ненавистью. Потом выкрикнул:
– Я тебе еще не так приснюсь!
Такого беспредела Зиг не ожидал. Бывают вещи, которых нельзя терпеть никогда и ни от кого.
Зиг саданул ботана с правой, не в глаз, – чего в повязку лупить? – а в умный лобешник, чтобы в следующий раз думал, что можно говорить, а что нельзя.
Ботан, даже не икнув, повалился на пол.
«Нокаут, – резюмировал Зиг. – Хрясь – и в грязь!»
Наверху хлопнула дверь. Пора делать ноги.
Зиг выскочил из парадняка и побежал, стараясь уйти подальше, пока не попался никому на глаза. С опаской подумал: «А вдруг на двери стоит камера наблюдения? – но тут же успокоил себя: – Да ну, они никогда не работают. А хоть бы и работала, не станет же полиция просматривать запись из-за того, что какой-то сопляк нажаловался».
Маманьки еще не было дома. Зиг выволок из холодильника кастрюлю, похлебал ледяного супчика со склизкими клецками. Ничего не скажешь, хороша хозяйка: сын копыта с голодухи отбросит, а она и не заметит.
Делать было нечего, и Зиг снова поперся на улицу. Своих искать не стал – стремно с разбитой мордой. Потусовался в парке на скамеечке. Надо же, бред какой – тусоваться в одиночку, сам с собой!
Потом, хотя время было детское, нехотя пошел домой.
Маманьки по-прежнему не было, но на кухне объявились два полиэтиленовых мешка с какой-то хавкой. Значит, приходила и тут же куда-то умотала. Не хватает только, чтобы его искать.
Зиг разворошил пакеты, поморщился при виде морковки, – за кролика она его, что ли, держит? – нашел упаковку сосисок, срубал сырьем, даже без хлеба. Задумался, что бы еще употребить, но тут хлопнула дверь – вернулась маманька.
– Слава богу, живой! – это она вместо здрасьте. – Ты где был?
– Гулял.
– Тебе было сказано – дома сидеть! Я уже в школе была, все дворы избегала, не знала, что и думать. Шляешься незнамо где, а тут маньяк объявился. В соседнем доме школьника убили, такого же, как ты. Вчера тоже пришел из школы избитый, а сегодня прямо в подъезде его чем-то тяжелым по голове ударили. Сейчас в коме лежит.
– Так это не убили, раз в коме, – проговорил Зиг, стараясь не выдать себя дрожью в голосе. – И вовсе он не такой, как я. Он, кажись, в четвертом классе, а я в восьмом.
– Считай, что убили. Придет в себя или нет, этого никто не знает. А ты мне зубы не заговаривай, отвечай, кто тебя изукрасил?
– Говорят тебе – никто!
– Ты мне врать не смей! Все равно в милиции разберутся, там придется отвечать.
– Никакой милиции больше нет, – зло поправил Зиг. – Теперь у нас полиция. А она откуда узнает?
– Я заявление написала, что тебя тоже избили.
– Дура! – взвыл Зиг. – Еще ментовки мне не хватало!
– Ты как с матерью разговариваешь? – немедля взвилась маманька.
Скандал поехал по привычным рельсам. Долго слушать Зиг не стал, развернулся и ушел в свою комнату. Вышел, только когда маманька позвала ужинать. На ужин наварила каких-то макарон и залила яйцом. О сосисках слова не сказала; понимает, что сама виновата. За ужином снова пыталась подкатить к Зигу, вызнать, кто его побил и за что. Зиг отмалчивался и при первой же возможности ушел будто бы спать.
Какое там спать! И страшно было, и думалось всякое.
Надо же, с одного удара – и на тот свет! Теперь искать будут, вынюхивать. А впрочем, никто не узнает. Главное – тихо сидеть и мулиняшку припрятать получше. А менты пусть гадают, отчего ботан помер, следов-то нет!