В глубине музейной анфилады что-то шевельнулось, и оттуда, мягко ступая, появился Березовский мамонт. Живым он казался гораздо больше, нежели сидящий в своей яме.
Василий оглянулся, ища пути к отступлению, но за спиной, освободившись из голубого плена, плавно парили гигантские скаты.
Василий судорожно вскрикнул и побежал.
А вот этого делать не следовало ни в коем случае.
Василий Серченко, сорока двух лет, инженер-технолог химического производства, бездетный, разведенный, с огнеметом в руках сидел в развалинах жилого дома и ждал очередной атаки. Кто нападает – так и не удалось выяснить: враг двигался настолько стремительно, что его не удавалось рассмотреть. Единственное спасение – бить на упреждение, поливая огнем или свинцом все впереди себя.
Чертовщина выплеснулась на город разом – из подворотен, канализационных люков, помоек. У людей тоже откуда-то обнаружилась прорва оружия, и началось самое безобразное месилово. Стрельба, крики, яростный визг тварей. И ожившее чучело манты, невредимо плывущее сквозь огненный ад.
Атака задерживалась. Возможно, твари накапливали силы для нового рывка, а быть может, попросту исчезли, возвратившись в небытие, что отрыгнуло их. Последнее было так хорошо, что просто не верилось.
На всякий случай Василий начал отходить. Нечего дразнить судьбу и геройствовать на пустом месте. Пересек улицу, нырнул в парадную уцелевшего дома. Кодовый замок был кем-то выжжен еще до него, так что ничего вышибать не пришлось. Квартиры второго этажа зияли проемами выбитых дверей. Видимо, здешние обитатели надеялись пересидеть выходной день дома, но кто-то или что-то не позволил им это. Трупов видно не было, и это уже хорошо. До смерти надоел вид смерти.
В квартире, выбранной наугад, царил разгром. Распоротый диван, белье и одежда, раскиданные по полу. Сервант с разнокалиберным хрусталем, в который запустили чем-то тяжелым. А на кухне все в порядке: не считать же признаком разгрома немытую посуду, сваленную в раковину.
Василий открыл холодильник, достал кастрюлю, в которой обнаружился борщ. Сразу засосало под ложечкой. Круассаны он похитил в девять, а сейчас уже не меньше пяти. День отдыха перевалил за середину.
Тремя пальцами Василий выволок из борща кусок грудинки, впился в него зубами. Вот так же его почти тезка жрал ночью мясо из борща. Как странно: раз известно и хорошо знакомо имя Васисуалия Лоханкина, следовательно, бывали такие дни, когда можно было спокойно читать книги или заниматься еще чем-то не имеющим отношения к инстинкту самосохранения. Ситуация непредставимая, однако в жизни всегда есть место фантастике, надо только верить и ждать.
Шестое чувство, которое по праву должно называться первым, прервало обеденные мысли, подсказав, что в пустой квартире есть еще кто-то, кроме самого Василия. Вряд ли это собака, та давно бы выскочила облаять незваного гостя. Возможно, в доме забыт котенок или хомячок в клетке. Но в любом случае нужно проверить комнаты и узнать, что потревожило мирный обед.
Василий встал, прошел в гостиную, где он уже был, затем в следующую комнату, явно служившую спальней. Тут он и увидел… нет, не котенка и не хомячка. Увидел детскую кроватку, а в ней ребенка – грудного младенца месяцев, наверное… Василий не умел определять возраст грудных детей. Малыш, видимо, только что проснулся и кряхтел, готовясь заплакать.
Василий судорожно огляделся, потом кинулся на кухню к холодильнику. Вроде бы он видел там двухсотграммовые мерные бутылочки с молоком или детским кефирчиком.
Бутылочки нашлись, и микроволновка – новое чудо! – исправно заработала, позволив подогреть детскую еду. Малыш, успевший на пробу недовольно подать голос, сразу успокоился и удовлетворенно зачмокал.
Василий принес с кухни борщ, уселся рядом с кроваткой. Он ел холодный борщ прямо из кастрюли и первый раз за весь день по-человечески разговаривал с другим человеком:
– Вот ведь, парень, как жизнь складывается. Ты на мамку-то не обижайся, я думаю, она тебя не бросила, а вовсе даже наоборот. Наверное, она навстречу беде пошла и погибла, чтобы от тебя эту беду отвести, чтобы не нашли тебя злые силы. Не огорчайся, она у тебя молодая и смелая, она оживет, раз решилась тебя на свет произвести. Я вот на детей не решился. Тебе о таких вещах задумываться рано, а я порой мечтаю, чтобы все мы поскорей вымерли. Вот скажи, чего ради на свете живем? Тебе пока много не нужно, молока насосался – и порядок. А мне хочется чего-нибудь большего, чем этот борщ. Хотя борщ у твоей мамки классный, спасибо ей. Как думаешь, она не обидится, что я ее обед слопал? Хотя, боюсь, сегодня ей обедать не придется.
Младенец снова закряхтел. Василий глянул вопросительно и, сообразив, в чем дело, воскликнул:
– Постой, да ты, наверное, мокрый! То есть у тебя памперс надет, так что ты не мокрый, а хуже. Ну, что с тобой делать, займемся туалетом.
Сбегал в ванную, включил воду и очередной раз удивился, что в полуразрушенном доме идет горячая вода. Стащил с малыша ползунки и обделанный памперс и замер в удивлении. Ребенок, которого он называл парнем, оказался девочкой.
– Ну, милая, ты даешь! Могла бы и предупредить. Как тебя мыть, скажи на милость? Я не умею. Парней тоже не умею, но там как-то привычнее. Ну что, поехали? Если мыться решено, плакать глупо и смешно.
Василий подхватил младенца под животик, отнес в ванную комнату, помыл под краном измазанную какашками попку, вытер, за неимением полотенца, махровым халатом, а затем надел девочке чистый памперс. Початый пакет памперсов обнаружился на столике рядом с детской кроваткой. Девочка терпеливо сносила заботу неопытной патронажной сестры, лишь порой пускала носом молочные пузыри.
Не так это просто – правильно нацепить на грудного младенца чистый памперс, однако Василий управился с первой попытки и даже не удивился, откуда у него, сорокалетнего бездетного мужика, этакие умения. Надо было – палил из огнемета. Понадобилось – меняет памперсы. Последнее занятие куда человечней.
Уложил девочку в кроватку, прикрыл голубым байковым одеялком. Вот, наверное, отчего поначалу он принял девчонку за парня! Подогрел и принес вторую бутылку молока.
– Ты не обожрешься, случаем? Но я в тебя верю, ты девушка умная и диету будешь блюсти. И огорчаться, что я тебя, по незнанию, парнем называл, тоже не станешь. Тем более что в твоем возрасте мальчика от девочки можно отличить, только заглянувши между ног. Или еще как можно? Я ведь не знаю, у меня детей нет. И семьи нет и не было. Развод был, это я хорошо помню. Чинное благородное мероприятие без стрельбы, битья сервизов и выяснения отношений. А свадьбы или, скажем, семейной жизни – не помню. Но раз дело кончилось разводом, то и не стоит помнить. Хотя иногда обидно, что жизнь вроде бы была, но помнить ее не стоит. Думаю, ты меня понимаешь или когда-нибудь поймешь.
Василий поднял взгляд. Девочка спала; наполовину пустая бутылочка молока лежала рядом.
– Я, пожалуй, пойду, – шепотом сказал Василий. – Одной тебе ничего не грозит, а такой старый хрыч, как я, наверняка притянет какую-нибудь нехорошесть. Ты сытая, сухая, а воскресенье скоро кончится. С утра мамка оживет, а ты и вовсе не умирала. И все у вас будет хорошо.
Наводнение для Петербурга – вещь самая привычная. К вечеру уровень воды поднялся до пяти метров выше ординара, так что Василий начал беспокоиться, не зальет ли дом, где он оставил малышку. Потом сообразил, что если и зальет, то не до второго же этажа.
А пока вместе с сумерками на уставший город снисходил покой и умиротворение. Где-то еще что-то догорало, что-то рушилось и взрывалось, но это уже не слишком волновало мирных граждан. Маньяки и безбашенная пацанва были большей частью отстреляны, нашествие мутантов схлынуло, ничем не закончившись. Мамонт из Зоологического музея забрался в овощной отдел гипермаркета и мирно хрустел морковкой. Ему никто не мешал, люди понимали, что мамонту тоже надо кушать.
Василий, нелепо уцелевший во время шторма, вызванного вечерним циклоном, устало брел по улице. Последняя шаровая молния из тех тысяч, что сыпались на город, тащилась за Василием, шипя и потрескивая. Чем-то она напоминала скулящую бездомную собачонку. Василий отмахивался полой плаща, и молния покорно отскакивала.
Плащ был новый, свой Василий где-то потерял, а этот подобрал в развалинах Светлановского универмага, после чего едва не был расстрелян за мародерство. Впрочем, сейчас это не имело ровно никакого значения. Не расстреляли – ну и ладно. Не стоит этот случай того, чтобы помнить о нем хотя бы полчаса.
Василий шел домой, тихо надеясь, что дом стоит на прежнем месте. Так или иначе, спать лучше в своей постели. Опыт прежних дней, который почти полностью вернулся к Василию, подсказывал, что уснувшему дома наутро будет проще просыпаться.
Молния, так и не взорвавшись, всосалась в водосточную трубу, и это было хорошо, потому что притаскивать электрическую бомбу домой совершенно не хотелось.
Последний поворот, и Василий увидел свой дом. Тот стоял целехонек: не считать же разрушениями выбитые стекла и следы копоти над теми квартирами, что выгорели за день. Квартиру Василия пожар обошел стороной, даже дверь, предусмотрительно оставленная распахнутой, не была сорвана с петель. Мародеры – настоящие мародеры, которых никто не пытался расстреливать – тоже не осмелились сунуться в распахнутую дверь. Глупых нет: раз в квартиру приглашают войти, то там наверняка ожидает сюрприз.
Сюрприз действительно был, хотя сам Василий его не оставлял. Весь пол на кухне, в коридорчике и единственной комнате оказался заляпан зеленоватой слизью. Что хозяйничало в квартире, сказать было затруднительно, но Василий и не пытался искать ответа на бессмысленный вопрос. Мало ли что может обитать в канализации? Главное, что под вечер оно убралось в свою трубу. А садиться на унитаз для оправления естественных потребностей Василий давно отвык. Для этих целей существуют ночные горшки.