Возле дома на старой росчищи Леонид разбил огородик и даже порой снимал приличные урожаи картошки, моркови и свеклы. Черемшу и таранку он собирал в тайге. Осенью Леонид бил уток, зимой – глухаря. На куликов и рябчиков патроны жалел: птичка мелкая, а заряд денег стоит.
Место, выбранное Леонидом, оказалось удачным для того, кто вздумал бы отшельничать. Здесь не водился соболь, на мелких речках не встречалось золота, а значит, сюда не заходили хищные промышленники, ненавидящие чужаков. Леонид стрелял белок и изредка куницу. Шкурки раз в год сдавал в заготконтору, когда приходил в поселок покупать соль, спички, патроны и кое-что по мелочи. В первый год беличьи шкурки у него заплесневели и протухли, их пришлось выкинуть, но потом его научили шкуры выделывать, и больше подобных казусов не повторялось.
Раз в год Леонид забивал на мясо молодого кабана или лося. Охотничий азарт помогал управить кровавую работу, но он же и пугал.
Современная цивилизация была представлена на заимке спутниковым телефоном и генератором с велоприводом.
Маме Леонид звонил, как и собирался, дважды в год, кратко сообщал, что у него все чудесно, а мама плакала и хотела приехать к чудесно живущему сыну.
За пять лет, что Леонид прожил анахоретом, у него лишь однажды объявились гости. Четверо геологов, которые надеялись что-то сыскать в этой глухомани. Сыскали они избушку Леонида. Идущих Леонид учуял издали и на всякий случай затихарился. А вот пришедшие скрываться не собирались. Обнаружив, что избушка жилая, они покричали в лес и пару раз выстрелили из ружья. Лишь потом зашли в незапертый дом, затопили печурку и принялись варить обед, причем из своих продуктов. Такое поведение Леониду понравилось, и он объявился, сделав вид, будто просто отходил в лес по какой-то своей надобности. Геологи были удивлены: они ожидали увидеть замшелого старичка-пустынника, а не здоровенного парня, – но ничем своего удивления не выдали. Рассказывали новости, которые не слишком интересовали хозяина, но были вежливо выслушаны, расспрашивали о его житье, деликатно не касаясь причин отшельничества.
Леонид снабдил гостей копченым мясом, а те поделились пшенной крупой. Расстались довольные друг другом.
Поэтому Леонид не особо встревожился, когда в самом начале зимы обнаружил еще двоих путников, бредущих к его заимке. Новые посетители не были ни геологами, ни охотниками, потому что у них не было ружей. Лишь когда они подошли к самому дому, Леонид схватился за сердце и поспешил спрятаться. Пахло от явившихся страшно и привлекательно: застарелой человеческой кровью и мясом. Не тем, что давно привык есть Леонид, а тем, запах которого мучил его по ночам.
Ни стучаться, ни звать хозяина пришедшие не собирались. Очутившись в тепле, замерли, настороженно оглядели единственную горницу, не замечая Леонида, притаившегося в кутном углу за печкой, где на вбитых гвоздях висела запасная одежда.
– Жилая… – просипел один. – Небось у хозяина припасов полно. Отъедимся. Зря мы Хорова кончили. Знать бы, что тут такое счастье, – не пришлось бы человечиной поганиться.
– Марш к дверям и стоять на стреме! – знакомо скомандовал второй. – У хозяина наверняка ружье, а мы у входа наследили. Сажай на перо, едва он войдет.
Первый послушно отшагнул к дверям, а его напарник, скинув ватник и ушанку, принялся осматривать дом. Леонида он по-прежнему не замечал, но тот видел его отлично. Ошибиться было невозможно: по-тюремному стриженная башка с единственным уцелевшим ухом. Рот наполнился слюной. Много лет прошло, а ничего не забылось.
Тогда Колька получил два года за грабежи пригородных дач. Тюремная школа, по всему судя, была им вполне усвоена. Какой срок мотал он сейчас, знали только компетентные органы и он сам, но, судя по всему, не первый и не маленький, иначе зачем было бежать?
«Связать обоих… – судорожно соображал Леонид. – Только аккуратно, чтобы крови не было… Как в древности говорили: „Без пролития крови“. И ни в коем случае не смотреть, что у них в мешках… Потом звонить Сергею Ивановичу – он разберется, кого прислать. А то если простых спасателей вызвать или полицию, потом неприятностей не оберешься».
Резко выдохнув, Леонид шагнул на середину комнаты и скомандовал:
– Ножи на пол, руки на затылок, лицом к стене! Живо!
Колька мгновенно обернулся. Заточка словно сама выскользнула из рукава и безвредно брякнулась на пол, а Колька отлетел в угол, ударившись рукой, нелепо вывернутой в локте. Он еще пытался встать, но Леонид грозно прикрикнул:
– Лежи смирно! Ты меня знаешь!
– Букса, бей! – заорал Колька. – Это людоед!
Леонид легко увернулся от брошенного ножа, затем отправил Буксу отдыхать в другой угол. Повернулся к Кольке и ответил:
– Ошибаешься, Пинтюх. Это вы людоеды, а я остался человеком.
Teкст
Безжалостная вещь компьютер. Нажмешь одну клавишу – и пошло-поехало: текст тянется бесконечно, прервать его нет никакой возможности. Недаром господа литераторы непрерывно генерируют дилогии, трилогии и прочие сериалы. Умные люди это понимают и пытаются бороться с таковым безобразием.
Писатель Карагаев сидел над крошечным, с трамвайный билет обрывком бумаги и пытался творить. Вдохновение запаздывало. Трудно вдохновляться трамвайным билетом, но таково требование издателя. Владелец газеты объявил конкурс на самый короткий рассказ. Обещали опубликовать в районной газете. Гонорара не предполагалось, но победителя ожидал приз, позволявший безбедно прожить полгода. Tут уже стоило постараться.
С первой попытки Карагаев создал «Воспоминание очевидца о Третьей мировой войне». Текст состоял из пяти букв: «Ба-бах!» Издатель рассказ не принял. Было сказано, что сюжет рассказа полностью исчерпывается названием – и значит, в объеме рассказа должен считаться и заголовок. Со второй попытки родился «Минитекст» из одной буквы: «О!». Издатель забраковал работу, сказав, что здесь нет сюжета.
Оставалась третья попытка. Хуже нет положения хоть для писателя, хоть для литератора, чем вымучивать текст, о котором ничего не знаешь, кроме размера.
– Привет, Авдеич! – раздался голос. – Маешься мелким творчеством?
Под окнами карагаевского кабинета остановилась шикарная иномарка, и из нее высунулся Глеб Кучерявый – вечный соперник Карагаева. Писатель не ответил, делая вид, что погружен в раздумья.
– Зря стараешься, – не унимался Кучерявый. – Конкурс я уже выиграл и деньги получил. Видишь, бибику импортную купил, тебе такая и не снилась.
– Будет врать, – хрипло сказал Карагаев. – О чем рассказ-то?
– Да так, фантастичка. На вот, почитай.
Глеб Кучерявый выбрался из автомобиля, сунул в окно Карагаеву номер районного еженедельника. Карагаев поспешно развернул предпоследнюю страницу. Все вроде нормально. Вот знакомая рубрика «Уголок фантаста». Приличная площадь отведена под миниатюру: знаков семьсот. Карагаев попробовал читать – и не смог. Буквы расплывались, превращаясь в серое ничто. Вот соседняя рубрика «Вести с полей» – и там та же история: на газетной полосе пусто, как на районных полях.
– Что-то у меня с глазами, – сказал Карагаев. – Потом прочту. Сколько у тебя там знаков?
– Ага, проняло! – возликовал Кучерявый. – Я слышал, ты пыжился рассказ в одну букву сочинить. А между тем единица – вовсе не самое малое число. Есть еще минус единица, и минус сто, и так дальше. Значит, и рассказ может содержать минус сколько угодно знаков.
– Что за ересь ты несешь…
– Не веришь? Тогда читай газету. Там совсем небольшой антирассказ, минус восемь тысяч двести знаков. Как раз покрывает газетную полосу.
– Не понял. Что значит «покрывает полосу»?
– Очень просто. Всякий текст, даже такой дурной, как у тебя, несет какую-то информацию. А антитекст, содержащий отрицательное число знаков, информацию стирает. Вот возьму и сотру Льва Толстого. Во смеху будет! Хотя граф накропал столько знаков, замаешься стирать. Лучше я изничтожу литературные труды приятеля Карагаева…
– Не выйдет! – прошипел Карагаев. – Я тебя раньше изничтожу. Одной антифразой, больше на тебя не понадобится.
– Ты – меня? Ты бездарь, ты двух слов связать не умеешь!
– Чтобы написать антирассказ, слова складывать необязательно! – пальцы Карагаева вслепую летали по клавиатуре. Вот конец фразы, и в конце – знаки препинания: точка с запятой и два восклицательных знака;!!
– И что? – Глеб Кучерявый еще ничего не понял. Стоял как ни в чем не бывало.
– Ты умер. Прощай, Глебушка.
Из-за поворота вылетел взбесившийся лесовоз с пьяным водителем в кабине. Завизжали тормоза, с грохотом посыпались бревна. Беспомощно хрустнула ничтожная иномарка.
Карагаев отвернулся от окна, трясущимися руками взял газету. В знакомой рубрике «Уголок фантаста» проступили буквы некролога: «Глеб Кучерявый».
Monstrum magnum
В темноте орали лягушки. Их страстное кваканье, бульканье, трели перекрывали и шум деревьев, и ровный, ставший фоном жизни, рокот реки, пенящей на камнях неглубокую, но стремительную воду. Но сейчас ночной гомон, так мучающий на юге приезжего человека, сливался в единый оркестр, а гитара, звеневшая у костра, солировала в нем, придавая мелодии определенность.
Сухие стебли плюща сгорали мгновенно и жарко, сидеть рядом с огнем было попросту невозможно, все отодвинулись в темноту, растворились в ней, лишь лица белели нечеткими пятнами.
Антон, подсев ближе к гитаристу, пел, напружинив до предела горло, стараясь как можно выше выводить звук:
По пустым площадям
Мы обнявшись идем…
Магна расположилась где-то позади, тьма полностью скрыла ее, оставался лишь голос – теплый и низкий, удивительно обволакивающий рвущийся тенор Антона.
– У меня для тебя… – звал Антон.
– У тебя для меня… – вторила Магна.
– Много есть нежных слов…
–