– Погоди… Ведь мужчинами становятся не все, их по жребию выбирают. Остальные в селении остаются, старятся понемногу.
– Про жребий забудь. Нет никакого жребия. Выдумки все это. Заранее известно, кому быть мужчиной, кому – стариком. Как начнут выжившие мальчишки с того берега на наш выбираться – и те, кто своим ходом дойдет, и те, кого ты приведешь, – когда будешь новых проводников натаскивать, то здесь их для начала обедом накормят. Парни-то голодные, все смолотят, еще ни один не отказывался. А еда выходит с подвохом. Знаешь, в лесу гриб растет, папухой называется…
– Если его ногой пнуть, дым желтый идет, – тихо произнес Нарти.
– Он самый и есть. Только брать его надо, пока он молоденький, белейшего цвета и дыма не пускает. Вот этим грибом новичков и окармливают. Сварят и в кашу замешают или еще куда. Одни от такого угощения засыпают и спят без просыпу двое суток. Как оклемаются, их снова кормят – и так целый месяц. После этого люди становятся тихими, спокойными, а всякое мужское начало в них угасает. Почти как у кладеных быков, только без ножа люди обходятся. Заодно окормленные забывают, что с ними было в детстве. Оно и понятно: зачем помнить то, что плохо кончилось. Есть папуху старики продолжают и потом, особенно весной. Специально для этого по осени, когда папухи много, ее заготавливают, сушат. А некоторым этот гриб впрок не идет. Рвать их начинает и корежит так, что умереть можно. Вот из этих, на которых гриб не действует, и получаются мужчины. Их друг от дружки разводят – кого в огородники, кого в пастухи; чтобы они встречались пореже, не дрались, не покалечили друг друга ненароком. А с окормленными им драться неинтересно, настоящей ярости против окормленных нет. Кроме того, мужчины помнят кое-что о своем детстве, хотя говорить об этом не принято.
– Я почти ничего не помню, – вставил Нарти. – Меня тоже окормили папухой?
– Ты папухи даже не пробовал. Ты проводник, старики знали об этом с самого начала, едва ты появился на нашем берегу.
– А как же… – начал Нарти, но Клах жестко перебил:
– Остальное завтра. Чего сам не увидишь, я доскажу, хотя времени будет мало. Опять же, стариков спрашивай, они тоже кое-что знают. А пока – спать надо. Вот ведь странно – завтра умирать, кажется, будет время отоспаться, а меня сейчас в сон бросает. Хотя и в этом смысл есть. Сегодня не высплюсь – завтра не добегу…
Последние слова Клах уже не говорил, а бормотал сквозь сон. Через минуту он уже безмятежно спал, а Нарти лежал без сна, стараясь понять, как услышанное согласуется с прежними представлениями о жизни. Дело не в том, что нет никакого жребия, а все изначально предопределено. Дело даже не в грибах, хотя услышать о них было очень неприятно. Но почему Клах сказал, что завтра его последний день? Мужчины догонят и убьют? Вот уж во что Нарти поверить не мог, так это в подобный исход. Будь ты трижды мужчиной, но с Нарти тебе не справиться. Или, может быть, проводника убьют женщины? Убьют так же спокойно и деловито, как когда-то выгнали в Прорву? В такой исход тоже не верилось. Но ведь куда-то мужчины деваются, и каждый год куда-то девается старший из проводников.
Потом мысли вновь возвращались к грибам – дымным папухам, которые так славно было топтать в осеннем лесу.
Утром вновь поднялись до света, с трудом растолкали мальчишку и поставили на ноги голодных, измученных бычков. Еще день-другой, и в стаде начнется падеж. По счастью, Прорва, разделяющая людей, не так велика, по разведанной дороге ее можно пройти за два дня.
Берег приблизился вплотную, стадо, хватая на ходу зелень, полезло сквозь кусты. Под ноги Нарти, как назло, попалась здоровенная, с кулак, снежно-белая папуха. Нарти в сердцах саданул ногой, хотя охотнику так себя вести не полагается. Никакого дыма, конечно, не получилось, гриб был еще молодой, в самый раз для окормления. Он разлетелся в клочья, перепачкав ногу белой мякотью.
Нарти бегом догнал Клаха и задыхаясь спросил:
– Почему в том селении матери вместо того, чтобы выгонять мальчишек, не окармливают их папухой? Всем стало бы хорошо и спокойно…
– Додумался… – протянул Клах. – А я уж боялся, мне самому придется об этом разговор заводить. Так вот, окормленные… они, конечно, ведут себя спокойно… до поры. На самом деле что-то в них мужское брезжит, так что от женского запаха они становятся слегка на мужчин похожи. Упрямыми становятся, злыми… Только детей от них не родится или родятся уроды. Но даже не это самое скверное. Здесь эти люди живут, не зная, что они потеряли. И кто скажет, есть ли в том потеря? Они старейшины, в селении нет никого главнее их. А там они за людей считаться не будут. Станут наравне с кладеными волами. И они найдут способ отомстить всему миру за свою убогость. У матерей есть поговорка: «Лучше жить без хлеба, чем с нелюдью», – не помнишь такой?
– Нет.
– Неважно… По счастью, у нас есть Прорва, которая позволила развести тех, кому нельзя быть вместе. Но друг без друга мы тоже пропадем, поэтому кроме Прорвы есть еще проводники.
Клах оглянулся и увидел мальчишку, стоящего с разинутым ртом.
– А ты что здесь делаешь? Смотри, стадо уже на пастьбу устроилось. Гони их вверх по склону, там на лугу люди дожидаются. Будешь старикам помогать, они телят в загон поведут. Старикам скажешь, что я тебя в селение взял. Пусть накормят как следует и покажут, где ты жить будешь. А станешь соваться куда не просят и подслушивать – я тебе уши оборву и съесть заставлю. У нас с этим быстро!
Мальчишка побледнел и помчался выполнять приказание. Бычки медленно полезли в гору.
Выйдя на давно знакомый склон, Нарти увидал спешащих навстречу людей. Несколько тех стариков, что провожали их в путь, – теперь они встречали не столько проводников, сколько стадо. Но впереди торопились, почти бежали люди, которых Нарти не мог сразу узнать.
Первым к проводникам подскочил голый до пояса, страшно худой человек. Спутанные волосы, горящие глаза, порывистые, нелепые движения. Потребовалось немалое усилие, чтобы признать в этом задерганном существе Лакса – охотника, с которым Нарти не раз ходил в дальние походы. Лакс и прежде был резковат в словах и движениях, но сейчас казался не человеком, а шутовской издевкой над самим собой.
– Ну, где же вы? – закричал он издали. – Сколько можно ждать?
– Все в порядке, – спокойно ответствовал Клах. – Вернулись, как и обещали, на седьмой день утром.
– А где еще двое? Агик и Вал где? Там остались, да? А нас тут кинули?.. Где, я спрашиваю?!
– Агик и Вал погибли. Глаза разуй – нешто не видите, что ветром с Прорвы несет? Там сейчас такая дрянь кипит… не знаю, как и пройдем.
– Пройдем! Подумаешь, дрянь… что мы, дряни не видали?!
Подбежавшие окружили проводников плотным кольцом. Каждый кричал что-то, размахивая руками, а то и подпрыгивая от усердия. Многие были раздеты до пояса, а то и вовсе донага. И все без исключения до жути худы. Даже недельная голодовка не могла сделать с людьми такого.
– Тихо! – выкрикнул Клах, подняв руку, и подобие тишины все-таки наступило. – Все здесь, никто не проспал?
– Все! – единодушно ответили мужчины, хотя никто и не пытался пересчитывать собравшихся.
– Тогда через час выходим. Дорога разведана, путь открыт.
– Сейчас выходим!.. – крикнул было кто-то, но продолжать ему не дали.
– Пока старики стадо угоняют, – приказывал Клах, – из балагана корчаги принести, воды натаскать, костер разжечь. Сами знаете: так просто вас на той стороне не примут.
Нарти понимал, что мужчины «знают» что-то рассказанное им, а сколько правды в этих рассказах, уже не так и важно. Ведь едва ли не все недавние представления Нарти о жизни тоже оказались сказками, не имеющими к истине никакого отношения.
Мгновенно все потребное было принесено, костер заполыхал.
Клах развязал свой мешок, и Нарти, подчиняясь молчаливому знаку, сделал то же самое.
– Коровью долбленку давай.
Вонючая жидкость, в которой плавали вырезанные у забитой коровы железы, была вылита в большую корчагу. Мочальной кистью Клах перемешивал раствор.
– Становись в круг!
Мужчины безропотно выполнили команду.
Нарти понимающе кивнул: в ряд одуревших мужчин построить не удалось бы, каждый захотел бы встать первым. А в круг – построились.
Клах щедро кропил раствором стоящих, стараясь, чтобы побольше пахучего снадобья попало на волосы, где запах будет держаться прочней. Мужчины морщились, но ни один не пытался уклониться. Вряд ли кто из них понимал, что происходит, знали только, что это необходимая часть обряда для желающих попасть на тот берег.
– Быки в загоне? – ни к кому в отдельности не обращаясь, вопросил Клах.
– В загоне! – ответил разноголосый хор.
– Сейчас вы пойдете и выпустите их. Предупреждаю: быки станут бросаться на вас и стараться убить. Слабые и неловкие погибнут под копытами. Те, кто достоин звания мужчины, завлекут быков сюда. Я буду ждать вас здесь и поведу через Прорву. Быки будут бежать следом и добивать отставших. Только лучшие достигнут того края. Вам все понятно?
– Да-а!!!
– Если кто-то боится или не хочет, он может уйти сейчас!
– Не-е!.. – ревела толпа.
– Тогда – вперед! Жду вас с быками!
Топот босых ног заглушил последние слова. Склон опустел.
Клах быстро скинул одежду, подошел ко второй корчаге и принялся мыться. Судя по резкому запаху, в корчаге был уксус.
– Не слышу вопросов! – громко сказал Клах.
– Быки действительно будут убивать мужчин? – спросил Нарти.
– Они попытаются это сделать, но ловкий человек всегда увернется от быка. К тому же рога у быков подпилены. Конечно, если кто-то ненароком сломает ногу или совсем одуреет, то он обречен. Но такой мужчина гибнет в любом случае.
Клах ополоснулся чистой водой и принялся разминать на ладони комок смолы. Разделил смолу на две части, половину протянул Нарти.
– Залепи ноздри как следует и доставай вторую долбленку. Только аккуратно, тебе не нужно прежде времени знать этот запах.