– Если кто-то кое-где у нас порой!.. – в полсотни свистков взыграли менты.
Комроты, майор, уселся в кресло, установленное на возвышении, сложенном из остовов битых легковушек. Подчиненные один за другим подходили к повелителю со своими подношениями. Половину – умри, но отдай, а здесь, на вершине Карачаровой горы, утаить хотя бы малую толику доходов было невозможно.
Лямзенюк и Тышин стояли потерянно. Их сегодняшняя добыча ограничивалась единственной бумажкой, полученной все от тех же воров, когда они еще не считались ворами. Хорошая бумажка, приятная, но одна. А отдавать майору следовало по меньшей мере впятеро больше. Но ведь еще и себе хотелось бы оставить, хотя бы на пиво.
Подошла и их очередь. Постовые приблизились к престолу, робко протянули банкноту.
– Это что? – поинтересовался майор, презрительно мазнув взглядом по сложенной денежке. – Я вас на самый хлебный участок поставил, а вы издеваетесь?!
– Больше нет, – пролепетал Тышин. – За ворами гонялись, а потом сдавали их в управление. Весь день на это ушел.
– Да меня не колышет, за кем вы гонялись… – пошел на форсаж комроты, но осекся, уставившись в зенит.
Следом за командиром и вся рота вылупила зенки горе.
С небес, в разливах фаворского сияния, спускалось здание районного управления МВД. Не часто районное управление покидало насиженное место напротив бывшего райкома партии, куда после перестройки вселилось налоговое управление. Это же центр города, там в любую непогоду встречаются люди, и слух о непонятном исчезновении служителей порядка может возмутить спокойствие горожан. Прежде, скажут, такого беспредела не случалось! На самом деле бывало такое и прежде, просто люди понимали, о чем можно говорить, а о чем следует промолчать, списав видение на расстроенную психику.
Майор вскочил со своего креслица, враз показавшегося маловатым и бедноватым, и помчался с докладом.
– Вольно… – милостиво отмахнулся прибывший подполковник. – Ну, показывай, где твои молодцы.
– Все тут! – на всякий случай отрапортовал майор.
– Тогда слушайте приказ.
Во мгновение ока рота выстроилась перед парадным подъездом РУВД. Подполковник веско поднялся на ступени.
– Сержант Тышин!
– Я!
– Младший сержант Лямзенюк!
– Я!
– Выйти из строя!
Клеветники и недоброжелатели твердят, будто со строевой в МВД дела обстоят хуже чем никак. Навет и пустое злопыхательство. Сержанты так впечатали форменные валенки в снег, что искры брызнули.
– За личное мужество и умелые действия, проявленные при задержании опасных преступников, – возгласил подполковник, – сержанта Тышина и младшего сержанта Лямзенюка наградить персональными будками постового. Вручение произвести немедленно.
Под звуки торжественного марша из клубящихся вьюжистых облаков спустились две новенькие будки. Теплые, ветронепроницаемые, в комплекте с электрообогревателем и чайником, с рундучком для вязаных носков и прочей мелочи. Отныне и навсегда будка будет следовать за хозяином, предлагая свой незамысловатый уют. Персональная будка привязана к менту, словно цепной пес к будке… или наоборот… собственно, неважно. Будка, которая всегда с тобой.
– Поздравляю! – отечески произнес подполковник.
– Ав! Гав-гав-гав! – ответили сержанты.
– Молодцы!.. – подхватил майор. – Оперативно сработали. Так и впредь действуйте. А про сегодняшнюю недоимку забудьте. Вам сегодня еще ребятам проставляться.
Все-таки жизнь замечательная штука, и честная служба всегда оправдывается.
Старшие офицеры направились к зданию управления, которое не могло долго отсутствовать на привычном месте. Официальная часть закончилась, начался импровизированный банкет. В трех стационарных постах уже накрыты столы, кто-то из рядового состава душевно завел песню:
Вы слыхали, как свистят менты?
Русские менты, не полицаи.
Нет, вы их, конечно, не слыхали,
Если не запрятались в кусты!
А кто-то хочет сломать давние традиции, порушить устои, растоптать движения души. Айн-цвай – полицай! Кому это нужно? Мент – плоть от плоти народной, а полицай годится только, чтобы этот народ избивать. Конечно, и под новым названием что-то сохранится, но не благодаря, а вопреки.
Как мент ты был, так мент остался,
ГАИшник мой, мой постовой,
Зачем ты мне на трассе повстречался,
Зачем спросил лист путевой?
– Повезло вам! – с нескрываемой завистью произнес сержант Горелый, сидевший в засаде у Загнетова. – Успели перехватить гадов.
– Девиз орлов – не щелкай клювом, – не без гордости объявил Лямзенюк. – Но эти-то каковы? Обчистить прокурора и думать, что им такое с рук сойдет.
– Да ты, парень, фишку не рубишь! Кому он нужен, этот прокурор? Краюхина они обнесли, а Краюхин нашему полкану свояк! Подполковник на сестре краюхинской женат. Теперь понял, откуда вам такая лафа?
– Понял. Чего тут не понимать…
А ведь не знали Лямзенюк с Тышиным, какие беспредельщики повстречались им. Но, даже не зная, исполнили долг до конца, и недаром сегодня на их улице праздник.
Трассу белую замело снежком,
Вся ментовка спит непробудным сном,
Лишь ГАИ не спит у локатора,
Нарушителя ждет проклятого!
И вновь Тышин и Лямзенюк дежурят у заветного перекрестка. Но теперича не то, что давеча. Можно, подменяя друг друга, посидеть в тепле, да и казенный «Урал», уразумев, что без него вполне могут обойтись, начал заводиться, как в старые добрые времена. Конечно, зима и снежные заносы никуда не делись, нарушителей на трассе не густо, ну да постовой по сотенке клюет и сыт бывает.
Великая вещь – техника. Стоишь вдали от всякой цивилизации, но ежесекундно в курсе дел по району. Дежурный по роте объявляет повышенную готовность: на бензозаправке у выезда из города угнана машина, «жигули» девятой модели бежевого цвета. Это не ограбление прокурорской дачи, операцию «Перехват» никто объявлять не станет. Но едут похитители прямиком в лапы Тышину и Лямзенюку. Если, конечно, никуда не свернут прежде.
Вдалеке засияли фары приближающейся машины. Явились, голубчики!..
– Ты тут оставайся, а я этими займусь! – крикнул напарнику Тышин и выступил на обочину.
Нетрудно догадаться, что угнанный «жигуль» и не пытался остановиться или хотя бы притормозить. Но главное Тышин успел разглядеть: в салоне сидели два парня лет по четырнадцати. Мелкое хулиганье, вздумавшее покататься с ветерком. Разобьют машину, сволочи, а потом с них и взятки гладки, особенно если четырнадцати им еще нет.
Тышин метнулся в кювет, где, невидимая для постороннего взгляда, дожидалась будка. Хлопнула дверь, будка плавно и торжественно поднялась в завьюженное небо.
Да, это тебе не верхом на жезле рассекать! Ни ветра, ни двадцатиградусной стужи, земля медленно поворачивается внизу, словно с патрульного вертолета высматриваешь злостного нарушителя. А вот и беглецы… прут по скользкой дороге под сто двадцать километров. Как их останавливать? Разобьются, идиоты, а мне потом кишки с асфальта соскребать. Ведь не пристегнуты, это факт.
Автомобиль, напоминающий при взгляде сверху шустрого жучка, затормозил и круто свернул направо. Куда это они? А, понятно! Хотят сделать круг и проселками вернуться поближе к дому. А там бросят машину и за мамкин подол спрячутся: мол, мы тут ни при чем. Только этот проселок не к элитным дачам ведет, грейдера тут с прошлой весны не было. А за последнюю неделю и вовсе снега намело, трактором уминать надо.
Будка, послушная воле постового, круто спикировала к проселку и утвердилась на обочине, словно тут и стояла со времен дяди Степы милиционера. Тышин, утаптывая обрезиненными валенками снег, вышел к узкой колее и направился туда, где взревывал барахтающийся в сугробах «жигуленок».
При виде полицейского мента, что словно с неба свалился на заснеженный проселок, угонщики бросили машину и спешно рванули в лес. В три прыжка Тышин догнал того, что постарше. Полагается хватать хулигана, заковывать в наручники, волочить в часть… Зачем? Парни и без того наверняка состоят на учете. Что же их теперь – в колонию? Наше дело не карать, а перевоспитывать!
Тышин взмахнул жезлом, и тот немедленно превратился в резиновую дубинку. Не полагается гаишникам такого спецсредства, но не из автомата же укладывать мальчишек. Так что обойдемся неуставными спецсредствами… Тут главное не увлечься и не садануть по почкам. Мальчишкам еще жить и жить; вырастут – людьми станут.
Демократизатор со свистом рассек воздух.
– А-а!..
Вот тебе еще, чтобы жопа помнила, каково садиться в чужую машину! Теперь второго догнать…
– А-а! Не надо больше!
– Ах, не надо? Марш в машину, на заднее сиденье! Что?.. Куда надо, туда и повезу.
Лихо развернул угнанный «жигуль» на запорошенной дороге. Оно нетрудно, если невидимая будка берет легковушку на буксир. Ну, дальше сам справлюсь, отдыхай, родимая.
– Вы откуда, архаровцы?
Молчат, хлюпают носами.
– Можете не отвечать, сам знаю, что из Загнетово. В общем, так. Высажу вас, не доезжая до заправки. Дальше сами дойдете. Но учтите, я вас обоих запомнил. В следующий раз поротой задницей не отделаетесь.
– Спасибо.
Вот ради такого спасибо и стоит работать, мерзнуть, мотаясь по дорогам, не спать ночами… А деньги – дело наживное.
Обвал
– Дорогу! Дорогу! Посторонись!
Стасу не приходилось даже особо напрягать голос, народ, толпившийся вдоль железнодорожной колеи, поспешно расступался, открывая проезд вдоль шеренги продавцов, безуспешно предлагавших свой убогий товар. Какая-то одежда, считавшаяся праздничной, а ныне никому не нужная, посуда, когда-то закупленная с избытком, начиная с кастрюлек и заканчивая сервизами, целыми и разрозненными; умершая бытовая техника, бижутерия и ювелирка – все некогда считавшееся ценным, а теперь превратившееся в бросовое старье.