– Я на рынке почти весь день провела, – вступает женщина, еще более чернокожая, чем ее дочь, – слушала, о чем торговцы и торговки разговаривают. В основном о том, кто с кем сошелся, кто что купил. Шайку атамана Куруша поминали недобрым словом, обсуждали вышивку на жилетках Ната и Виктора. И вот что отметила – когда дети в возрасте до года умирают, горюют, конечно, но как-то смиренно. В общем – картинка бытия знакома мне с детства.
– Надо же, Будур, постоянно забываю, что ты выросла в Мавритании, – улыбается мужчина, ходивший сегодня в город, – как-то ты органично вписалась в нашу жизнь. Ну а я поглядел на труд ремесленников. Это точно каменный век, даже в кузнице. От нашего уровня они отстали на несколько эпох. Даже стандартный тушеночный горшок я бы им не заказал. Шьют отлично, но ткани – позор моим сединам. Пряжу, в общем, переводят понапрасну.
– Кстати, – спохватывается вдруг Танка, – не факт, но впечатление такое, что есть в этих местах некий реальный властитель, и живет он не в городе, а совсем даже наоборот. Поминали в разговоре шейха, но определения не давали. Вроде как что-то само собой разумеющееся. Я не стала пытаться уточнить, потому что не хотелось привлекать к себе внимания. Только по всему выходит, что городская администрация мнение этого шейха в расчет принимает.
– Хм! – это капитан. – Неучтенный фактор нарисовался. Как-то тревожно мне вас здесь оставлять. Может, не будете рисковать, вернетесь? Я сюда четыре раза в год захожу. Выясню по своим каналам потихоньку, что это за птица такая, тогда и начнем Шкурск обживать?
– Не стоит откладывать это дело, – вмешивается Нат. – Мы ведь не с официальной миссией, так, пожить приехали. Какое до нас может быть дело местным властителям?
Семейство рыбака действительно никакого особого внимания к себе не привлекло. Отец с юным зятем подлатали дом, стали выходить в море и ловить рыбку. Раскупали ее быстро, поскольку отдавалась она недорого. Мать – угольно-черная Будур – перестала пугать встречных своим лицом – к ней привыкли, как и к ее дочери, Танке.
Достатка в их доме не было, нищеты не отмечалось. Живут люди, да и пусть себе живут. Завязались знакомства: и по соседству, и по рынку, женщины вообще много общаются, и некоторые свои тайны прекрасно хранят сообща. То, что из окрестностей порта и рыночной площади куда-то подевались беспризорные детишки, не привлекло к себе ничьего внимания.
Жизнь текла привычным потоком до тех пор, пока не произошел налет банды атамана Куруша. Со свистом и гиканьем по улицам промчались верховые, уничтожая редкие патрули городских стражников. Выстрел из самострела, удар копья на скаку или короткая кровавая сеча – и шайке грабителей никто не препятствует. Кто мог – заперлись в домах за крепкими дверями. Лихоимцев не интересуют их жизни. На покинутой площади достаточно добычи. И в лавках, и в складах немало товаров. Тележки, упряжные и вьючные лошади. Зерно и ткани, изделия из металлов и керамика – все это пакуется и грузится. Пока горожане не пришли в себя, пока не организовали отпор, надо торопиться. И, прежде всего, выводится колонна пленных: мужчины, женщины, дети. Все, кто не успел спрятаться и не попал под клинок, связаны и под охраной направляются в сторону гор. Надо отдать должное организованности налетчиков, вся операция не заняла и получаса.
Нат и Танка по крышам и через смежные дворы выбираются в сторону дороги, по которой стремительно отходит шайка. С забора вскарабкались на скалу, спустились по крутому склону и нырнули в кустарник.
– Вас бы за смертью посылать, – недовольно ворчит Виктор. Будур стаскивает с прибывших шаровары и подает камуфляжки.
Переодевание происходит стремительно. Через минуту четыре невнятных силуэта перебираются через кручу, в обход которой идет дорога. Успели вовремя, арбы и вьючные лошади только что прошли в сопровождении верховых и привязанных к седлам убитых разбойников. А вот пленные идут явно медленнее и уже отстали. Их охрана зорко поглядывает назад и торопит людей, подгоняя пинками и ударами тупых концов копий. Авангард, впрочем, не уходит в отрыв – колонна сплошная, и четыре верховых ее замыкают. Голый склон, в верхней части которого у самого гребня расположились приднепровцы, не дает ни малейшего шанса на скрытное сближение с неприятелем, до которого от трехсот до полутораста метров.
Будур раскладывает сошки длинного ружья и устраивается справа от Танки, уже прильнувшей к прицелу. Выстрел звучит негромко, и один из подгоняющих пленных разбойников падает. Затвор оттянут, патрон вставляется в приемник и уходит в ствол.
Выстрел, и еще один бандит лежит на пыльной дороге.
Пока работает снайпер, Виктор и Нат по-пластунски пытаются сократить дистанцию до врага. Один справа, второй слева медленно подползают. Да, одежда хорошо сливается с фоном, но они на открытом месте. Пусть не яркими пятнами, но различимы.
А в колонне начались непорядки. Пленники, которых перестали подгонять, замедлили движение. Бойцы арьергарда озираются по сторонам, падая по одному каждые десять-пятнадцать секунд. Мертвые верховые волочатся за лошадьми, застряв в стременах. Головная часть колонны останавливается, и – враг обнаружен на склоне справа. Гик, посвист, указующий взмах командирского клинка, пятеро всадников и полтора десятка пеших возниц и погонщиков устремляются в атаку.
Самозарядки Виктора и Ната начинают работать со ста метров. Емкости магазинов достаточно, чтобы уложить всех атакующих, если не слишком часто промахиваться. Из положения лежа это получается. Атамана и еще одного разбойника, пытающегося скрыться, достает Танка.
Колонна пленных, видя, что конвоиры убиты, направляется обратно. Отряд, собранный горожанами в погоню, они встретят по дороге. А мужчины ползком возвращаются на гребень склона. Уфф! Можно и домой. Ловля лошадей, возврат награбленного – этим займутся без них. Кажется, все получилось по-тихому.
А вот и не получилось. В городе много глаз и немало языков. Кто-то видел, как взбегали по шершавым, сложенным из грубого камня, стенам молодые рыбачок и рыбацкая дочка, как с непонятным свертком в непонятном направлении пробежал отец семейства, как чернокожая матрона выскользнула в окно и пропала из поля зрения.
Вспомнили и странный запах, исходивший от этих людей, что уловили чуткие носы, когда те перевязывали раненых, и нитки, которыми зашивали, и как кололи странными иголками. Городской лекарь никогда не забудет, как выперли его от ложа сына гончара, которому он собирался отрезать руку, чтобы спасти жизнь. И еще, словно прозрели, обратили внимание на то, что с полгода, как перестали хоронить младенцев, и что в последние месяцы у честных жен не оттопыриваются вперед одежды.
Тут же сообразили, что городская детвора приходит домой только ночевать, а все дни напролет копошится вокруг в недавнем прошлом заброшенного домика рыбака, где живут эти неприметные… нет, уже не чужаки. Сколько раз одалживали у них горсть крупы или горшочек масла! Сколько мелких болячек и старых болезней покинули тела жителей этого небольшого городка! И тридцать семь мертвых разбойников, убитых пулями, – нашлись старики, которые знают, что это такое.
Город притих. Не дураки тут живут, чтобы приговаривать что-то сгоряча. Но детей к рыбачьему подворью не пустили, и рыбу у Будур на рынке не купили. Не позвали ее и принимать роды у младшей жены начальника городской стражи. И ее, и ребенка похоронили через три дня рядом с погибшим в схватке с разбойниками отцом.
В городе шло бурление, но крышку с котла не срывало. Ребятишки, сбегавшие тайком поиграть у рыбачьего домика, ничего толком не рассказывали, а сами «миссионеры» в центр не совались. Потом заседал городской совет, но что там говорилось – об этом никто не знал.
Ребятишек с каждым днем сходилось на занятия все больше и больше, Нат водил группы в горы и в саванну, Виктор учил ребят плести сети и ловушки для рыбы изо всего, что видит глаз, Танка показывала, как ухаживать за растениями, а Будур обьясняла старшим девочкам порядок приготовления и приема зелий для обеспечения ритмичности работы их подрастающих организмов. Рыбу на рынке снова покупали, и больные заглядывали. Возбуждение, охватившее население после расправы с разбойниками, помаленьку рассасывалось.
Шейх Закир уже очень стар. Он попал сюда еще оттуда, из старого мира, где неучем не был. И здесь он тоже не растерялся. Сейчас, через полвека после прибытия в эти места никто уже не помнит, что это именно он поймал и приручил диких лошадей. Что он разыскал в горах диких баранов, потомков которых пасут его внуки. Не в одиночку, конечно, справился он с этими задачами, но его товарищей уже нет. Время берет свое. Зато их дети и внуки сеют найденные ими злаки, выращивают плодовые деревья и овощи. Пусть эти растения не так урожайны и вкусны, как те, что он знал в юности, но они дают пищу людям, и жизнь продолжается.
Сейчас уже не сосчитать и не припомнить, сколько возникло кочевых родов, перегоняющих овец с пастбища на пастбище, сколько крошечных селений огородников нашли себе места у нечастых в этих краях речушек. Или это память начинает подводить? Не так уж много их могло образоваться, даже с учетом геометрической прогрессии роста численности населения, ведь начиналось все чуть более чем с двух сотен человек. Четвертое поколение еще не репродуктивно.
Те непростые времена Закир вспоминает с грустью. Было трудно, но чувство локтя поддерживало боевой настрой. Пусть их группа была невелика, однако сплоченна. И у них все получилось. Их стараниями возникла материальная база будущей цивилизации. Необходимые для жизни здесь, в диком мире, навыки распространились, возник зародыш будущего человечества. И это самое человечество двинулось той самой дорогой, которую прошли их предки не один раз.
Уже возник город, растет, застраивается. Образуются другие города, окрепнет торговля, государства соберутся под дланью волевых правителей, и по просторам Земли покатятся войны. Грустно старому шейху. Грустно оттого, что ничего нельзя поделать с человеческой сущностью. Он ведь учился в университете и знает, что история постоянно развивалась по спирали, проходя привычный цикл общественных отношений с небольшим сдвигом – поправкой на развитие материальной культуры. Но сюжеты древних писаний не теряли актуальность оттого, что вместо пращи в руках героя оказывалось пороховое ружье или штурвал бомбовоза.