Камень ударил Влада сзади, в голову. Он рухнул навзничь. Петля, душившая меня, ослабла, я начал дышать.
Придя в себя, я увидел, что Влад снова привязан к алтарю, но теперь уже корабельными канатами. Четверо мужчин подняли обломок колонны и положили его на ноги Влада. Вожак волчьей стаи сидел на прежнем месте и возле него стояла игуменья. Только если раньше у этого человека была перевязана рука, то теперь повязка красовалась и на голове его. Он прорычал с восторгом и изумлением:
— Не поклонник ты дьявола, а сам дьявол и есть!
Влад молчал, притихший, уронив голову на грудь. Вожак сказал:
— Подыми ему голову, пусть смотрит!
Мой изверг — с веревкой — поднял Владу голову. Глаза его были закрыты.
Еще один человек-волк медленно подошел к Ладе. Теперь и я уже хотел закрыть глаза, но не сумел.
Волк долго выбирал, откуда бы отрезать себе кусок кожи. Под конец единым махом вспорол кожаную рубаху Лады от пояса до колена. Вслед за ним стали подходить другие. Второй, третий, четвертый… Каждый отрезал себе по куску. Тело Лады обнажилось. Теперь она висела привязанная за руки и нагая.
Игуменья подошла ко мне. Она все еще придерживала свой плащ у глаз. Голос ее звучал глухо, словно из-под земли.
— Где Книга?
Я ответил ей:
— Не знаю.
Я был Бояном из Земена, а тот не знал милости к земной плоти. Ни к своей, ни к чужой… К Ладе, хромая, подошла старуха, которая подбрасывала дрова в огонь. С ужасом увидел я, что она вовсе не старуха, а молодая женщина, вся в шрамах, с щербатым ртом. Она подняла вверх руку, сжала пальцы, и в них сверкнули какие-то острия: к лицу Лады приближались стальные когти.
Наконец я закрыл глаза. Но уши заткнуть не мог. И ждал нечеловеческого крика.
Закричал Влад — я совсем, было, забыл о нем.
— Стойте!
Я открыл глаза. Все смотрели на него. Он сказал игуменье:
— Ты, женщина. Поклянись, что отпустишь Ладу.
Я повторил его слова на провансальском. Игуменья сказала:
— Клянусь.
Я спросил Влада:
— Владе, ты думаешь, что спасаешь Ладу?
Он сказал мне:
— Ты не человек.
И вправду — был ли человеком Боян из Земена?..
Так Влад открыл им, где найти Священную книгу.
Мы ждали долго, казалось, этой ночи не будет конца. Я чувствовал себя опустошенным, как лопнувший мех, из которого вытекло вино. Уже не хотелось бороться за свою жизнь. Не хотелось даже, чтобы все поскорее кончилось. Ничего не хотелось.
Двое мужчин-волков наконец-то вернулись. Они принесли мою железную рогатину и положили ее к ногам своего вожака. Тот достал нож и, ловко вынув с его помощью деревянную втулку, встряхнул рогатину. Медленно, как змея из-под колоды, выскользнул и лег на грязную мраморную плиту свиток со Священной книгой.
Влад сказал:
— Освободи Ладу!
Игуменья не ответила. Она нагнулась, подняла свиток и сломала печати. Книга развернулась как живая, словно распрямляя крылья. Несколько листов скользнули к моим ногам.
Внезапно вожак-волк выхватил пергаменты из рук игуменьи. Шагнул ко мне, поднес мне к глазам самый верхний лист. И приказал:
— Читай!
Игуменья сказала:
— Не на людях…
Гневный ропот заставил ее умолкнуть. Люди-волки ждали.
Господи, так ли суждено было увидеть мне раскрытую Священную книгу?!
Я закрыл глаза, потом открыл их. Письмена на пергаменте были хорошо видны, хотя всполохи огня отбрасывали на них легкие тени, как облака на ровное поле.
Книга была написана глаголицей — старой азбукой болгар. Я не умел прочесть ни единой из этих диковинных букв. И сказал игуменье:
— Я не понимаю языка этой Книги.
Она вскрикнула, подобно зловещей ночной птице. И тогда раздался голос Лады:
— Я умею читать эту Книгу.
Они не поняли ее слов. Я перевел. Игуменья взяла пергамент из рук человека-волка и поднесла его к глазам Лады. Сказала:
— Читай.
И Лада стала читать. По ее голосу даже не чувствовалось, что она долгие часы провисела на руках, прежде чем были схвачены мы с Владом. Так услышал я впервые голос Книги, ибо то был уже не голос Лады. И я повторял услышанные слова, я тоже читал эту Книгу…
Лада сказала:
— Я буду говорить. Откройте уши свои и души свои, и пусть хоть кто-нибудь из вас запомнит слова этой Книги. Случается ведь прорастать и зернам, упавшим на камень…
Лада готовилась к проповеди. Она читала Книгу не оттого, что ее к этому принуждали, она хотела приобщить всех этих полузверей-полулюдей к животворному Иоаннову слову.
И она сказала:
— Я, Иоанн, брат ваш, участвующий в скорбях ваших, дабы быть вам соучастником и в Царствии Небесном, и в терпении Иисуса Христа, когда на Тайной вечери припал к груди Господа Нашего и рек…
Я повторял, как странное эхо, те торжественные слова. Люди-волки слушали, лежа на мраморных плитах, сидя на корточках или облокотившись на камни руин. Свалявшиеся волосы и бороды, взлохмаченные волчьи шкуры поглощали свет огня, но не отражали его. Лишь кое-где вдруг вспыхивал чей-то глаз или часть обнаженного тела: лоб, рука, плечо. Эти люди, они словно окаменели. Они еще не вырвались из смятенной, косматой сущности первобытной жизни — босые их ноги, как корни растений, ощупывали зазоры меж камнями, словно в надежде впитать в себя соки земли.
Лада говорила:
— И снова я, Иоанн, спросил Господа… И он сказал мне: Отец Мой преобразил лик Сатаны из-за высокомерия его. Он лишил его света. Лик этот стал цвета раскаленного железа и во всем уподобился лицу человека.
Лица людей-волков в отблесках огня были подобны железным маскам. И этим-то существам, не озаренным светом разума, Лада читала Книгу. Верила ли она, что и впрямь Слово Иоанна может отозваться в их сердцах?
И вдруг меня осенило. Лада не читала Книгу. Я видел и не верил: глаза ее были закрыты. И я понял: она знала Священную книгу наизусть — до единого слова. Старец послал меня не только для того, чтобы я переправил тленный список Священной книги, я должен был привести к альбигойцам и эту, живую книгу, эту женщину-дитя.
А она, тем временем, говорила:
— Потом Сатана задумал сделать так, чтобы человек стал схож с ним и служил ему. Он приказал Ангелу Третьего неба войти в глиняное тело мужчины, а Ангелу Второго неба войти в глиняное тело женщины. Ангелы же, узрев, что облачены в форму смертных, да к тому же разного пола — сиречь: мужчины и женщины, — много плакали. Потом Сатана приказал им совершить плотское деяние — совокупиться… своими глиняными телами.
Руки игуменьи дрожали. Она подносила лист за листом к глазам Лады, не замечая даже, что пергамент тонет в тени, не понимая, что девушка не читает, а говорит что-то свое — даже, может, и совсем не то, о чем глаголет Книга. Когда я произнес «совокупиться», — на провансальском это звучало очень грубо, — игуменья вздрогнула и убрала листы от глаз Лады. Но из толпы людей-волков донесся грозный ропот, и она уступила им.
Я нашел в себе силы оторвать взгляд от лица Лады. Посмотрел на Влада. Выражение лица его в ту минуту теперь часто посещает меня в воспоминаниях моих: гордость, изумление, обожание — да, он любил эту женщину — и отчаяние оттого, что не может бороться за нее.
Лада говорила:
— И вот, — продолжал Иисус, — Отец Мой послал меня в этот мир, дабы научил я род людской распознавать злые помыслы дьявола. И когда узнал Сатана, что я сошел с небес, он послал того ангела, что нашел три дерева и дал их Моисею, чтобы я был распят на них. Эти деревья и по сей день хранятся…
Лада говорила, я кричал. Сокровенные эти слова надлежало произносить вполголоса, при свечах, а я выкрикивал их так, что голос мой осип. Я бросал слова эти, как камни, во тьму. Слушали ли меня? Да, слушали. Думали ли о них? Господи, хоть бы одна-единственная мысль осталась в сердцах их, хоть бы одно семечко упало в землю меж камнями, хоть бы кто-нибудь — пусть даже один человек — впитал в себя Слово, как земля впитывает капли дождя. И, быть может, весной оно бы взошло и расцвело дивным цветком. Хоть бы один человек, Господи! Чтобы жертва Бояна из Земена, Ясена, Влада, Лады не оказалась напрасной.
Я просил не за себя. В те предсмертные мгновения голос этот не был моим. Я повторял чужие слова, не свои.
Неожиданно игуменья в бешенстве швырнула все листы в лицо Ладе. И закричала:
— Лжешь! Это не Тайная книга. Где заклинания, которыми вы призываете Сатану?
Несколько человек-волков приподнялись, они расправляли плечи и потягивались, как звери после сна. Потом вышли вперед, направляясь то ли к Ладе, то ли к игуменье — я не понял.
Игуменья обернулась к ним и выкрикнула:
— Она лжет! Я посылала свою монахиню на сборище дьяволопоклонников! Дьявол явился к ним в образе пса с головой быка и огненными очами…
Снова разнесся тот странный, призывный звон колокола. Он шел из-под земли, оттого что струился по подземным лазам города. Вожак выпрямился в полный рост — до тех пор он сидел на корточках у огня — и сказал игуменье:
— Вот ты и призвала дьявола. Это баронесса.
И баронесса вылезла из-под земли где-то чуть в стороне от нас и вышла из темноты к костру. Подошла к вожаку и игуменье.
Она стояла, похлестывая себя по голенищу высоких охотничьих сапог хлыстом с серебряной ручкой, которая поблескивала в ее руке. И сказала вожаку:
— Я ведь заплатила тебе. Что же делает здесь эта женщина?
Игуменья сказала:
— Смирись и иди молиться.
Серебряная ручка кнута звякнула о плиты. То был и кнут, и кинжал — острие которого пряталось в ручке. Тонкий, отливающий синим кинжал о трех гранях. Молниеносным движением баронесса вонзила его в живот игуменье. Та схватилась за кинжал обеими руками и рухнула наземь.
Вожак изумленно охнул — железная стрела арбалета торчала у него в груди. В отблесках огня засверкали стрелы. Визжала упавшая прямо в костер хромоножка.
С невероятной быстротой баронесса вытащила свой кинжал из тела игуменьи и перерезала мои веревки.