Что, если там, в ночной темноте, уже прячется кто-то, ждущий от Джейсона ошибки, чтобы проникнуть в дом и выкрасть Ри? Она знает что-то о той ночи со среды на четверг. Так считает Ди-Ди, так думает он сам. Если кто-то похитил Сэнди и если этот кто-то знает, что Ри – свидетель…
Ди-Ди говорила, что копы наблюдают за домом. Это являлось как обещанием, так и угрозой. Оставалось только надеяться, что она знала, о чем говорит.
Джейсон поднялся наверх, переоделся в черные джинсы и свитер. Постоял, прислушиваясь, у комнаты Ри. Потом, не услышав ни звука и разнервничавшись от этого еще сильнее, приоткрыл дверь – убедиться, что его четырехлетняя дочь жива.
Она спала, свернувшись калачиком, укрыв рукой лицо. В ногах у нее пристроился Мистер Смит.
Перед ним вдруг ясно встал тот миг, когда она выскользнула на свет. Сморщенная, маленькая, посиневшая. Бьющая кулачками воздух. Кричащий ротик. Нахмуренный лобик. Он полюбил ее с первого взгляда – абсолютно и безусловно. Его дочь. Его чудо.
– Ты – моя, – прошептал он.
Сэнди беременна.
– Я защищу вас.
Сэнди беременна.
– С вами не случится ничего плохого.
Джейсон оставил дочь одну и побежал по улице.
Глава 24
Знаете, к чему дольше всего привыкаешь в тюрьме? К звукам. К тому бесконечному, беспощадному шуму, что не смолкает ни на минуту двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Мужчины пыхтят, сопят, пердят, трахаются, кричат. Бормочут что-то в своем бредовом мире. И говорят, говорят, говорят. Уголовники треплются даже сидя на толчке, как будто срать на виду у всех легче, если сопровождать весь этот процесс непрерывной болтовней.Первый месяц я просто не мог уснуть. Слишком много запахов, слишком непривычная обстановка, но что хуже всего – безжалостный шум, не дающий тебе даже тридцати секунд, чтобы уйти в какой-нибудь дальний уголок сознания, где можно притвориться, что тебе не девятнадцать лет и все это случилось не с тобой.На меня напали на третьей неделе. Я вдруг услышал тихий, но быстро приближающийся шаркающий звук за спиной. Потом другие освященные временем тюремные звуки – глухой удар кулаком по печени, хруст черепа, встретившегося со шлакобетонным блоком, возбужденные крики зверья в клетках. Оглушенный, я свалился на пол, уже со стянутыми к коленям оранжевыми штанами, которые рвали две, три, а может, с полдюжины пар рук.Никто из тех, кто попадает в тюрьму, не возвращается домой девственником. Вот уж нет, хрен вам.Джерри пожаловал на четвертой неделе. Единственный за все время посетитель. Отчим сел напротив, вгляделся в мое избитое, разукрашенное синяками лицо, очумелые глаза и рассмеялся.– Говорил же, что ты, говнюк, здесь и месяца не протянешь.Потом отчим ушел.Это он сдал меня полиции. Нашел стопку писем, тех, что я писал «Рэйчел». Нашел и вызвал копов, но еще раньше подкараулил меня, когда я вернулся из школы. Врезал в лоб металлическим ящиком, в котором я хранил кое-какие личные вещи. А потом обработал кулаками.Рост у Джерри шесть футов и два дюйма, вес – двести двадцать фунтов. В средней школе он был звездой футбола, потом ходил за лобстерами, а когда потерял два пальца, решил жить дальше за счет женщин. Первой стала моя мать. После ее смерти – мне исполнилось тогда семь лет – Джерри быстро нашел ей замену. И не одну. Мною он просто пользовался, снимая добросердечных цыпочек. Моих объяснений, что я даже не его сын, они не слушали. Похоже, вдовцы обладают какой-то особенной сексуальностью, даже если у них пивное брюхо и всего восемь пальцев.Джерри свалил меня первым же ударом, потом нанес еще двадцать. А когда я уже лежал, подтянув к животу ноги и отхаркивая кровь, вызвал копов – забрать мусор.Копы не сказали ему ни слова. Только посмотрели на меня и кивнули.– Это он?– Он самый. Ей только четырнадцать. Говорю вам, это больной на голову ублюдок.Копы поставили меня на ноги. Я стоял с заплывшими глазами, шатаясь, глотая кровь.И тут появилась Рэйчел. Она шла по дорожке, думая о чем-то своем, и не сразу заметила, что дверь открыта, а на крыльце толкутся парни в синей форме. Мы все видели, как изменилось ее лицо.А потом, глядя на мой разбитый нос и распухающий глаз, она закричала.Я хотел сказать, что всё в порядке.Я хотел сказать, что мне жаль.Я хотел сказать, что люблю ее, и оно того стоило. Боли и остального. Что вот так сильно я ее люблю.Хотел, но не успел. Вырубился. А очнулся уже в окружной тюрьме и Рэйчел больше не видел.Ради нее я, по совету окружного прокурора, признал себя виновным, освободив Рэйчел от необходимости появляться в суде. Отказался от свободы. Отказался от будущего.Но суды не признают это настоящей любовью.Я знаю, что должен сделать сегодня, оттого и злой. Та хорошенькая леди-коп вернется. Она такая… как собака с костью. И парни из гаража обязательно придут. Только они придут с бейсбольными битами и столбиками четвертаков в кулаках.Сегодня мне позвонил Уэндел, чертов эксгибиционист, который ходит со мной на групповую терапию. Знать личную информацию не полагается, но Уэндел, наверное, подкупил кого-то, чтобы устроить мне допрос с пристрастием. Посмотрел пресс-конференцию насчет пропавшей женщины и захотел узнать детали. Нет, невиновным он меня не считал. Поддержки не предлагал. Ему хотелось подробностей. Как выглядела Сандра Джонс. Какой у нее был голос. Что она чувствовала, когда я задушил ее. Уэндел не сомневался, что я убил Сандру Джонс. И ему на все наплевать. Ему требовались свежие впечатления, чтобы было о чем фантазировать, мастурбируя в ванной.Все уже составили обо мне свое мнение, и я сыт этим по горло.Поэтому и завалил в винный магазин. Пошло оно, это УДО. Все равно меня арестуют, хоть я и не сделал ничего плохого. Итак, следуя освященной временем традиции, согласно которой раз я, по всей видимости, отбываю срок, то и закон могу нарушить, валю в винный. Никого пива. Все будет по правилам.Виски «Мейкерс Марк». Отчим всегда его покупал. Им я воспользовался в тот первый вечер, когда соблазнил Рэйчел. Плеснул обоим щедро, долил лимонадом. Что делать после школы паре скучающих подростков, как не проверять содержимое шкафчика с напитками?Покупаю две бутылки и практически бегу домой – не хочу терять время, раз уж решил дать себе волю. Открываю первый пузырь и пью прямо из горлышка. Один глоток – и чуть легкие не выкашлял. Большим любителем этого дела я никогда не был и уже забыл, как сильно виски обжигает.– Господи! – выдыхаю я. Но удерживаю. Удерживаю.Еще несколько глотков, и вот уже в животе тепло и приятно. Я успокаиваюсь, расслабляюсь. Идеальное состояние для осуществления задуманного.Забираюсь в шкаф. Сдвигаю одежду – вот оно. Большой металлический шкафчик. Именно на него наткнулась блондиночка-коп, у которой набралось ко мне много вопросов. Ну и пусть.Поднимаю шкафчик – последний островок моей прежней жизни – и бреду, пошатываясь, в задний дворик. Ночка выдалась прохладная. Надо было одеться теплее. Накинуть что-нибудь на мою страшненькую белую футболку. Согреваюсь еще одним глотком «Мейкерс Марк». Уж он-то проберет до костей, можете не сомневаться.Открываю ящик. Там полным-полно моих записок. Даже не знаю, почему Джерри их не выбросил. Может, ящик в тот самый день прихватила Рэйчел. Прихватила и унесла. Сохранила для меня. И однажды, пока я трудился в гараже Вито, принесла его и поставила на ступеньках моей квартиры. Я вернулся – и бамс, нате вам. Ни письма. Ни записки. Ни даже номера телефона. Почему я решил, что это ее рук дело? Все просто – а чье еще? Я прикинул – ей уже семнадцать, права наверняка есть, смелости не занимать, села в Портленде за руль и махнула в Бостон. Адрес она могла найти на чеках, которые я посылал Джерри. Узнала, где я живу, и решила навестить. Посмотреть, как у меня тут.Прочитала ли она письма? Помогли они ей понять, почему я сделал то, что сделал?Первые недели я их частенько перебирал. Письма она вернула почти все, включая наброски стихов и звуковую открытку, которую я сделал, когда у нее появился проигрыватель. Я просмотрел их в поисках ответов – она могла оставить что-то на полях, – следы помады, отпечаток ладони…Однажды вечером – не знаю, что на меня нашло, – я обрызгал их лимонным соком. Увидел в «Разрушителях мифов», что так делают для выявления невидимых чернил, и решил попробовать. Ничего.В общем, ждал ее возвращения. Изо дня в день. Ждал, потому что она знала, где я живу. Ждал, надеялся, молился, чтобы снова ее увидеть. Мне бы и пяти минут хватило – поговорить, сказать ей все… просто увидеть.Игра в ожидание оказалась такой же пустой, как и поиски тайных посланий на полях писем. Столько месяцев прошло – и ничего. Ноль. Пусто.И вот я думаю, как думал и раньше, долбаными бессонными ночами в тюрьме: а любила ли она меня вообще?Хлебаю еще «Мейкерс Марк» и, пока в горле еще не полыхнуло, чиркаю спичкой и наблюдаю, как вспыхивает самая ценная в мире коллекция любовных писем. Для верности брызгаю на них виски, и огонь отзывается одобрительным гулом.