– Он сейчас ходит по воде?
– Нет, сэр, стоит рядом с Лизетт, заглядывает в вырез ее блузки и плачет.
– Там плакать не о чем. – Чиф подмигнул мне.
– Его слезы никак не связаны с Лизетт. Сегодня он в таком настроении.
– А что с ним такое? Элвис никогда не казался мне плаксой.
– Люди меняются, когда умирают. Это же травма. Время от времени такое на него находит, но я не знаю, в чем причина. Он не пытался мне объяснить.
Чифу определенно не нравился плачущий Элвис.
– Могу я что-нибудь для него сделать?
– Премного вам благодарен, сэр, но я сомневаюсь, чтобы кто-то мог ему помочь. Из того, что я понял, насколько я могу об этом судить… ему недостает матери, Глейдис, он хочет быть с ней.
– Если я не ошибаюсь, он очень любил свою мать, не так ли?
– Обожал ее.
– Она тоже мертва?
– Значительно дольше, чем он.
– Тогда они снова вместе, не так ли?
– Нет, пока он не хочет покидать этот мир. Она по другую сторону, а он застрял здесь.
– Так почему он не переберется туда?
– Иногда их держат важные незавершенные дела.
– Как малышку Пенни Каллисто, которая этим утром привела тебя к Харло Ландерсону?
– Да, сэр. Но случается, они слишком любят этот мир, чтобы с ним расстаться.
Чиф кивнул.
– В этом мире его тоже любили.
– Если б речь шла о незавершенном деле, у него было двадцать шесть лет, чтобы довести все до конца, – заметил я.
Чиф прищурился, глядя на Лизетт Райнс, пытаясь разглядеть хоть что-то свидетельствующее о присутствии рядом с ней призрака: дымку эктоплазмы, колебание воздуха, таинственное сияние.
– Второго такого нет.
– Это точно, сэр.
– Скажи ему, что мы всегда рады принять его у себя.
– Обязательно, сэр. Спасибо вам.
– Ты действительно не можешь остаться на обед?
– Благодарю вас, сэр, но у меня свидание.
– Уверен, что со Сторми.
– Да, сэр. Она – моя судьба.
– Умеешь ты находить слова, Одд. Должно быть, ей нравится, когда ты это говоришь: «Моя судьба».
– Мне нравится ей это говорить.
Чиф обнял меня за плечи и повел к воротам с северной стороны дома.
– Хорошая женщина – это лучшее, что может найти в жизни мужчина.
– Сторми больше, чем хорошая.
– Я просто счастлив за тебя, сынок. – Он отодвинул задвижку, открыл ворота. – Об этом Бобе Робертсоне не волнуйся. Мы будем следить за ним, но так, что он об этом не догадается. И если попытается сделать что-то противозаконное, тут же его возьмем.
– Я все равно буду волноваться. Он – очень плохой человек.
Когда я подошел к «Мустангу», Элвис уже ожидал меня на пассажирском сиденье.
Мертвым нет необходимости ходить пешком или ездить на автомобиле, чтобы попасть в нужное им место. А если уж они ходят или ездят, то мотив тут один – ностальгия.
По пути с лужайки до «Мустанга» он успел переодеться. Наряд из фильма «Голубые Гавайи» уступил место черным брюкам, твидовому пиджаку спортивного покроя, белой рубашке, черному галстуку и черному платочку в нагрудном кармане пиджака. Потом Терри Стэмбоу сказала мне, что так он одевался в некоторых эпизодах фильма «Это случилось на Всемирной ярмарке».
Отъезжая от дома Портеров, мы слушали «Не могу без тебя», одну из самых зажигательных песен Короля.
Элвис пальцами выбивал ритм на колене и покачивал головой, но слезы продолжали катиться по щекам.
Глава 15
В центральной части Пико Мундо, когда мы проезжали церковь, Элвис знаком показал, что хочет, чтобы я свернул к тротуару и остановился.
Когда я выполнил его просьбу, он протянул мне правую руку. Рукопожатие было настоящим и теплым, как и у Пенни Каллисто.
Но вместо того, чтобы потрясти мою руку, он сжал ее своими двумя. Может, просто благодарил, но вроде бы вкладывал в этот жест нечто большее.
Мне показалось, что он тревожится обо мне. Мягко сжал мою руку, пристально посмотрел на меня, во взгляде точно читалась озабоченность, снова сжал.
– Все нормально, – сказал я, хотя понятия не имел, правильная ли это реакция.
Он вылез из автомобиля, не открывая дверцы, просто оказался с другой стороны, и поднялся по ступенькам к церкви. Я наблюдал, пока он не прошел сквозь тяжелую дубовую дверь и не скрылся из виду.
Обедать со Сторми я собирался в восемь вечера, так что предстояло «убить» оставшееся время.
«Ищи себе занятие, – бывало, говорила бабушка Шугарс, – пусть даже это будет покер, драка, быстрые автомобили, потому что безделье несет с собой куда большие неприятности».
Даже и без совета бабушки я не мог поехать на место нашей встречи со Сторми и дожидаться ее там. Потому что пока все мои мысли занимал Боб Робинсон и его дьявольская картотека.
Отъехав от церкви, я позвонил П. Освальду Буну, весящему четыреста фунтов и с шестью пальцами на левой руке.
Маленький Оззи снял трубку на втором звонке.
– Одд, взорвалась моя прекрасная корова.
– Взорвалась?
– Бах! – ответил Маленький Оззи. – Только что в мире все хорошо, а в следующий момент твоя знаменитая корова разлетается на куски.
– Когда это произошло? Я ничего не слышал.
– Ровно два часа и двадцать шесть минут тому назад. Полицейские уже побывали здесь и уехали. Я уверен: даже они, привыкшие к варварству преступников, были шокированы случившимся.
– Я только что видел чифа Портера. Он об этом не упомянул.
– После того как они отбыли, даже им, многое повидавшим, несомненно, потребовалось пропустить стаканчик-другой, прежде чем писать рапорт.
– И как вы?
– Я не скорблю, это был бы перебор, но огорчен.
– Я знаю, как вы любили эту корову.
– Я любил эту корову, – подтвердил он.
– Я хотел заехать к вам, но, может, сейчас не самое удачное время.
– Это идеальное время, дорогой Одд. Нет ничего хуже, чем быть одному вечером того дня, когда взрывается твоя корова.
– Буду через несколько минут, – пообещал я.
Маленький Оззи живет в Джек Флетс, районе, который лет пятьдесят тому назад назывался Джек Рэббит Флетс, расположенном к западу и вниз по склону от исторического центра. Я понятия не имею, когда и куда подевался «Рэббит».
Когда живописный центр начал привлекать туристов в конце 1940-х годов, город пошел на то, чтобы усилить его привлекательность. Наименее фотогеничные заведения, скажем магазины рабочей одежды, покрышек, оружия, выдавили во Флетс.
Двадцать лет тому назад новенькие торговые центры поднялись на Грин-Мун-роуд и Джошуа-Три-хайвей. Они, конечно, оттянули покупателей от непрезентабельных магазинчиков Флетс.
Так что в последующие пятнадцать лет район Флетс значительно изменился. Старые торговые и промышленные здания шли на слом, их место занимали коттеджи, таунхаузы, многоквартирные дома.
Одним из первых, когда мало кто осознавал перспективность этого района, Маленький Оззи приобрел в Джек Флетс участок в один акр, на котором стояло здание давно закрывшегося ресторана. Здесь он и построил дом своей мечты.
Двухэтажную резиденцию с лифтом, широченными дверными проемами, прочными полами. Дом Оззи учитывает и габариты хозяина, и позволяет избежать неприятностей, грозящих чрезвычайно полным людям (Сторми боится, что со временем Оззи станет одним из них). Если Оззи для транспортировки в больницу или, не дай бог, в похоронное бюро потребуется подъемный кран и грузовик-платформа, стены ломать точно не придется.
Я припарковал «Мустанг» перед лишившимся коровы домом, и увиденное, пожалуй, потрясло меня даже больше, чем я ожидал.
Стоя под одной из терминалий, которые отбрасывали длинные тени в свете катящегося к западному горизонту солнца, я в ужасе смотрел на представшее перед моими глазами зрелище. На этой земле все в конце концов разрушается, но внезапные и преждевременные исчезновения тем не менее печалят.
Четыре ноги, куски разорванной головы и тела разбросало по лужайке перед домом, кустам, дорожке. Особо мрачное впечатление производило вымя, которое приземлилось на один из столбов забора из штакетника, накрыло его, как шапкой, да так и осталось висеть сосками вверх.
Черно-белая корова голштинской породы, размером с внедорожник, ранее стояла на двух стальных столбах высотой в двадцать футов каждый. А теперь на этом высоком насесте остался только коровий зад, который развернуло хвостом к улице и зевакам.
Под пластмассовой коровой когда-то висела вывеска ресторана, специализирующегося на стейках, который и стоял на участке, купленном Маленьким Оззи. Построив дом, Оззи вывеску не сохранил, оставил только здоровенную пластмассовую корову.
Оззи видел в этой корове не только украшение лужайки. Он воспринимал ее как произведение искусства.
Среди многих написанных им книг четыре были об искусстве, так что он знал, о чем говорит. Фактически, поскольку он – самый знаменитый житель Пико Мундо (во всяком случае, из ныне живущих) и, возможно, самый уважаемый, а еще и потому, что он одним из первых понял, что Джек Флетс превратится в респектабельный район, только ему и удалось уговорить городской строительный департамент сохранить корову как скульптуру.
По мере того как во Флетс росло количество жилых домов, некоторые соседи, не большинство, но самые крикливые, продолжали настаивать на сносе гигантской коровы, из эстетических соображений. Возможно, кто-то из них, ничего не добившись от чиновников муниципалитета, решил действовать самостоятельно и прибег к насилию.
Не без труда я пробрался через останки коровьего искусства, поднялся по ступенькам на крыльцо, но не успел позвонить в звонок, как дверь открылась и на пороге возник Оззи.
– До чего же жалкое деяние этого малообразованного дурака! Я утешаюсь лишь тем, что напоминаю себе: искусство – вечно, а критики – насекомые, живущие один день.
– Шекспир? – спросил я.
– Нет. Рэндалл Джаррелл[31]. Прекрасный поэт, ныне всеми забытый, потому что в современных университетах учат только самомнению и высасыван