– В любом случае он меня не интересовал. Я слишком напугалась, чтобы думать о нем. Смотрела на свое собственное лицо, попыталась закричать, но не смогла. Попыталась еще раз, а в следующее мгновение уже сидела на кровати, крик рвался из меня, но, знаете, скорее не крик, а стон.
Воспоминания разволновали Виолу. Она приподнялась с краешка кресла, хотела встать. Но, должно быть, ноги ее не держали. Она вновь села.
– Во что он был одет? – спросила Сторми, словно прочитав мои мысли.
– Во что… он, в моем сне? Он согнул одну ногу, туфля наполовину слетела с нее. Он был в мокасинах.
Мы ждали, пока Виола рылась в памяти. Сны густы, как сливки, пока мы спим, а после того как пробуждаемся, превращаются в снятое молоко. Они уходят из памяти, оставляя минимум осадка, как вода, которую процеживают через марлю.
– Его брюки были в крови. Желтовато-коричневые.
Поток воздуха, который гнал стоявший на полу вентилятор, шевелил листья пальмы в бочке, которая занимала угол комнаты. Листья издавали сухой хруст, наводя меня на мысли о шебуршании тараканов, мышей, крыс… неприятные мысли.
Выуживая последние крупицы, оставшиеся на марле памяти, Виола выдохнула: «Рубашка-поло…»
Я поднялся. Просто не мог усидеть на месте. Понял, что комната слишком мала, чтобы кружить по ней, но остался на ногах.
– Зеленая, – уточнила Виола. – Зеленая рубашка-поло.
Я подумал о парне, который выдавал обувь в боулинг-центре «Дорожки Зеленой Луны», блондинке, наливавшей пиво за стойкой… их новенькой униформе.
– Скажи мне правду, Одд. – Голос Виолы стал куда спокойнее. – Посмотри на мое лицо. Ты видишь во мне смерть?
– Да, – ответил я.
Глава 25
Хотя мне не дано узнавать по лицу человека его будущее или сердечные секреты, я более не мог смотреть на лицо Виолы Пибоди, потому что мысленным взором видел ее детей-сирот, стоящих у могилы матери.
Я подошел к одному из открытых окон. Оно выходило во двор, где росли перечные деревья. Из темноты долетал нежный аромат жасмина, посаженного и лелеемого заботливыми руками Виолы.
Обычно я не боюсь ночи. Этой, однако, боялся, потому что 14 августа стремительно, прямо-таки со скоростью экспресса, катилось к 15 августа, как будто, по мановению перста Господнего, Земля резко увеличила скорость вращения.
Я повернулся к Виоле, которая по-прежнему сидела на краешке кресла. Ее глаза, и всегда-то большие, теперь стали совиными, а коричневое лицо приобрело серый оттенок.
– Завтра у тебя выходной?
Она кивнула.
Ее сестра могла сидеть с детьми, вот Виола и работала шесть дней в неделю.
– Какие у тебя планы? – спросила Сторми. – Что ты собиралась завтра делать?
– Утром хотела поработать дома. Тут всегда найдутся дела. Вторую половину дня… думала посвятить девочкам.
– Николине и Леванне? – уточнил я. Так звали ее дочерей.
– В субботу у Леванны день рождения. Ей исполнится семь. Но в «Гриле» в субботу много посетителей. Хорошие чаевые. Не могу не выйти на работу. Вот мы и собирались отпраздновать ее день рождения раньше.
– Как отпраздновать?
– Посмотреть новый фильм, который так нравится детям, с собакой. Хотели пойти на четырехчасовой сеанс.
Прежде чем Сторми заговорила, я знал, о чем пойдет речь.
– Может, упомянутая тобой толпа – зрители, собравшиеся в прохладном зале кинотеатра, а не на игре Малой лиги.
– Что вы собирались делать после кино? – спросил я Виолу.
– Терри сказала, приводи детей в «Гриль», пообедаете за счет заведения.
В «Гриле» бывает шумно, когда все столики заняты, но я сомневался, что разговоры посетителей нашего маленького ресторанчика можно принять за рев толпы. В снах, правда, все искажается, даже звуки.
Стоя спиной к открытому окну, я вдруг почувствовал себя таким уязвимым, что внутри у меня все похолодело.
Вновь выглянул во двор. Ничего там не изменилось.
Ветви перечных деревьев недвижно висели в застывшем, пропитанном ароматом жасмина ночном воздухе. Тени и кусты отличались оттенками черного, но, насколько я мог видеть, не укрывали Робертсона или кого-то еще.
Тем не менее я сдвинулся от окна к стене, прежде чем вновь повернуться к Виоле.
– Я думаю, ты должна изменить завтрашние планы.
Спасая Виолу от ее судьбы, я, возможно, приговаривал кого-то к ужасной смерти на ее месте, точно так же, как и в случае с блондинкой-барменшей боулинг-центра, предупреди я ее о грозящей опасности. Разница заключалась лишь в том, что блондинку я увидел впервые… а Виола была подругой.
В свою защиту я мог привести и еще один аргумент: спасая Виолу, я спасал и ее дочерей. Три жизни, не одну.
– Есть ли надежда… – Виола коснулась своего лица трясущейся рукой, прошлась пальцами по челюсти, щеке, лбу, словно хотела убедиться – лицо осталось прежним, не трансформировалось в маску смерти, – …есть ли надежда, что этого можно избежать?
– Судьба – не прямая дорога. – Я все-таки стал для нее оракулом, хотя днем старался от этого уйти. – В ней много развилок, разные пути ведут к разным концам. И мы вправе выбирать свою тропу.
– Сделай, как говорит Одди, – посоветовала Сторми, – и все у тебя будет в порядке.
– Это не так-то легко, – быстро добавил я. – Ты можешь перейти на другую дорогу, но иногда она выводит тебя к той же самой упрямой судьбе.
Виола взирала на меня с уважением, даже с благоговейным трепетом.
– Я всегда знала, что тебе обо всем этом известно, Одд, о том, что находится по Ту сторону.
Смутившись от ее неприкрытого восхищения, я перешел к другому открытому окну. «Мустанг» Терри стоял под уличным фонарем перед домом. Вокруг царили тишь да гладь. Я мог ни о чем не волноваться. Ни о чем и обо всем.
По пути от боулинг-центра к дому Виолы мы приняли меры, чтобы избежать слежки. Но я тревожился, потому что появления Робертсона около дома Маленького Оззи и на церковном кладбище застали меня врасплох. Я не мог допустить третьего его сюрприза.
– Виола, – я опять повернулся к ней, – изменить планы на завтрашний день недостаточно. Тебе также придется постоянно быть настороже, обращать внимание на все, что кажется… странным.
– Я и так вздрагиваю при каждом звуке.
– Это плохо. Вздрагивать и быть настороже далеко не одно и то же.
Она кивнула:
– Ты прав.
– Тебе нужно сохранять спокойствие.
– Я постараюсь. Сделаю все, что смогу.
– Ты должна быть спокойной и наблюдательной, готовой быстро среагировать на любую угрозу, но достаточно спокойной, чтобы заметить ее приближение.
Она замерла на краешке кресла, и чувствовалось, что может спрыгнуть с него, как испуганный кузнечик.
– Утром мы принесем тебе фотографию человека, которого нужно опасаться больше всего. – Сторми посмотрела на меня. – Ты сможешь достать его фотографию, Одди?
Я кивнул. Знал, что чиф даст мне увеличенную компьютерную распечатку фотографии Робертсона с водительского удостоверения, выданного ему ДТС.
– Какого человека? – спросила Виола.
Как можно подробнее я описал ей Человека-гриба, который побывал в «Гриле», когда там работала первая смена, до прихода Виолы.
– Если увидишь его, держись от него подальше. Потому что где он, там и беда. Но, думаю, сегодня ничего не случится. Тем более здесь. Судя по всему, он попытается попасть на первые полосы газет, совершив что-то в публичном месте, где будет много людей…
– Завтра в кино не ходите, – вставила Сторми.
– Не пойдем, – кивнула Виола.
– И на обед в «Гриль» тоже.
Хотя я не понимал, какой смысл в том, чтобы взглянуть на Николину и Леванну, мне вдруг стало совершенно ясно, что я не могу покинуть маленький домик, не убедившись, что с ними все в порядке.
– Виола, можно мне взглянуть на детей?
– Сейчас? Они спят.
– Я их не разбужу. Но это… важно.
Она поднялась с кресла и повела нас в комнату, которую делили сестры: две лампы, два столика, две кровати, два маленьких ангелочка, спавших в легких пижамах под простынями, без одеяла.
Горела одна лампа с минимальной яркостью. Абажур цвета абрикоса мягко светился, едва разгоняя сумрак.
Понятное дело, в такую жаркую ночь оба окна были открыты. Маленький, невесомый белый мотылек трепыхался у противомоскитной сетки с отчаянием потерянной души, бьющейся о ворота рая.
Каждый оконный проем перегораживали стальные прутья (специальный рычаг, складывающий решетку в случае чрезвычайных обстоятельств, скажем, пожара, находился под подоконником, и добраться до него снаружи не представлялось возможным), оберегавшие девочек от таких, как Харло Ландерсон.
Противомоскитные сетки и решетки могли противостоять мотылькам и маньякам, но не бодэчам. В комнате девочек их было пятеро.
Глава 26
По две мрачные тени стояли у каждой кроватки, гости из преисподней или другого, не менее страшного места, путешественники, проникшие в этот мир через черную комнату.
Они наклонились над девочками и, похоже, внимательно их изучали. Их руки, если это были руки, скользили в нескольких дюймах над простынями, вроде бы медленно исследуя контуры детских тел.
Я не мог знать наверняка, что они делали, но представлял себе, что вытягивали жизненную энергию из Николины и Леванны и каким-то образом купались в ней.
Эти существа не обратили ни малейшего внимания на наше появление в комнате. Их буквально гипнотизировало идущее от девочек сияние, невидимое для меня, но ослепляющее их.
Пятая тварь ползала по полу спальни, плавными движениями напоминая змею. Под кроватью Леванны свернулась колечком, на несколько мгновений замерла, но тут же выползла, чтобы нырнуть под кровать Николины. Чуть задержалась там и вернулась обратно.
Не в силах подавить сотрясающую меня дрожь, я чувствовал, что пятый бодэч питается не только энергией, но и некой невидимой и нематериальной субстанцией, оставленной на полу ногами девочек. Мне казалось, надеюсь, только казалось, что я вижу, как он что-то слизывает с ковра холодным тонким языком.