Так длится два дня. Вада следит, чтобы Кукша поменьше шевелился, если он слишком беспокоен, она гладит его, тихонько целует, а то и просто ласково, как с малым дитятей, разговаривает с ним.
Несмотря на усталость, Вада не хочет, чтобы кто-нибудь ее сменял, и объясняет себе это нежелание тем, что другие не будут так заботливы. И незачем посторонним слушать Кукшин бред. Даже по-варяжски. Словом, выхаживать Кукшу – ее дело, и чем меньше здесь будет топтаться народу, тем лучше. Но она позволяет служанкам приносить свежую воду и выносить ночную посудину.
На третий день ей кажется, что Кукше лучше, и она просит служанок сварить ему крепкого мясного отвара. Она не ошиблась – Кукша выпивает целую чашку. С этого часа здоровье начинает мало-помалу возвращаться к нему. Вада велит служанкам приносить плоды, непременно переспелые. Для больного, говорит она, особенно хороша груша, когда она течет, едва ее надкусишь.
С Кукшей уже можно разговаривать. Вада ощупывает сломанные ребра – Кукше почти не больно. Понемногу Вада пробует давать ему то, что едят здоровые, позволяет садиться. За ребра Вада не беспокоилась с самого начала, она знала, что ребра срастутся быстро, если Кукша не будет напрягаться и резко шевелиться. Ее тревожила Кукшина голова. Но и с головой, кажется, обошлось.
Теперь они часто разговаривают, рассказывают друг другу о себе, только Вада не позволяет ему говорить слишком долго, впрочем, он и сам скоро устает и, случается, замолкает на полуслове. Вада дивится, что человек за одну короткую жизнь успел столько всего повидать.
Однажды Вада вдруг говорит:
– Зря ты спас Оскольда.
Кукша глядит на нее с недоумением.
– Что тебе сделал Оскольд? – удивленно спрашивает он. – Почему ты желаешь ему смерти?
Вада не отвечает. Раз Кукша так говорит, значит, он ничего не слышал в ту ночь и про Свана сказал в бреду. А прежде у нее мелькала мысль, что он очнулся той ночью и сказал про Свана, чтобы спугнуть не в меру распалившегося Оскольда…
– Жаль, что у нас раньше не дошло до разговора об Оскольде, – говорит она. – Его все равно надо убить, а тут могло разрешиться само собой, без хлопот… Что ж, всего наперед не угадаешь!
Странно Кукше слушать такие речи, он не знает, что и отвечать, но ему приходит в голову, что, если бы он, как камень за пазухой, носил мысль погубить Оскольда, он все равно сперва спас бы его от тура и лишь потом стал думать об убийстве.
Неожиданно Вада говорит:
– Я знаю, что ты убил Свана. И Оскольд знает. Ты проболтался в бреду. Ты сказал это по-варяжски, а Оскольд думает, что я по-варяжски не понимаю. Пусть и дальше так думает, не выдавай меня.
Глава одиннадцатаяКИЕВА ГОРА
Наконец Кукша возвращается в гридницу к прочим дружинникам. Вада велит ему быть поосторожнее в движениях, а про верховую езду покуда забыть. Впрочем, езда его сейчас и не манит, на коне скакать хорошо, когда ты здоров и силушка твоя через край переливается, а он еще слишком слаб.
Иногда Кукша садится на вольном воздухе у входа в гридницу со своим греческим Евангелием и читает, положив его на землю – держать книгу в руках ему тяжело. Но и читать он долго не может: начинает одолевать усталость.
Приходит Вада. Он пробует читать ей, на ходу переводя с греческого, но чересчур много приходится объяснять, а он и сам не все толком разумеет – и в евангельской мудрости, и в греческом языке. Меж тем, когда он читает один, для себя, ему кажется, что он все понимает, если же чего и не понимает, оно и так ложится на сердце, не хуже понятого.
Впрочем, Ваде очень скоро прискучивает слушать, – раньше, чем он устает от чтения, – и они просто разговаривают или бродят по окрестностям Печерьского города. Она учит его отличать съедобные растения от несъедобных, показывает, что в них съедобно, а что нет, рассказывает обо всем, что попадается на глаза.
Кукша давно уже заметил на крышах домов и хозяйственных построек огромные пустые гнезда из прутьев, устроенные на помостах из жердей. Помосты те несомненно сделаны людьми нарочно для гнезд. Вада говорит, что это гнезда большой перелетной птицы, зовут ее черногуз, или бочан, или – ласково – лэлэка[146]. Сама эта птица белая, а хвост и концы крыльев у нее черные, ноги красные и красный долгий клюв.
Лэлэка приносит счастье дому, на котором вьет гнездо. Недаром ей покровительствуют Лад и Лада – боги супружеской любви, верности и плодородия. Никто не смеет обидеть лэлэку, наоборот, каждый, как заметил Кукша, непременно сооружает у себя на крыше помост для ее гнезда – ведь если лэлэка начнет избегать какого-нибудь дома, в нем непременно случится несчастье. А коли найдется безумец, который убьет лэлэку, дом его сгорит от молнии в первую же грозу: всем известно, что лэлэка – Перунова птица!
Кукша не видел этих птиц сидящими на своих гнездах? И не мудрено – скоро осень, птицы с выросшими птенцами давно покинули гнезда и живут в низких местах, где лужи и болота, там они кормятся и готовят птенцов к осеннему перелету в теплые края. Но если болото, где кормятся лэлэки, находится близко от гнезда, они, случается, прилетают ночевать на свое гнездо. Теперь Кукша припоминает, что видел таких птиц на заднепровских лугах, на лужах, когда скакал охотиться на тура.
В самом Печсрьском городе Кукша обратил внимание на удивительный дом, он на высоких резных столбах, окружен крытым гульбищем[147] с перилами и резными стойками. Дом очень красив, но Кукша ни разу не видел, чтобы кто-нибудь входил или выходил из него. Вада говорит, что дом этот называется «сени», в нем никто не живет, в нем даже нет очагов или печей, и служит он только для пиров, и не для простых пиров, для коих довольно гридницы, а для приема важных гостей из чужих земель – хазарских послов или сопредельных владетелей. По такому случаю князья велят своим людям называть их «каганами», то есть «царями».
В большом доме, что соединен с сенями переходом на таких же резных столбах, живет сам Оскольд, там его ложница[148]. В доме, что рядом с Оскольдовым, останавливаются самые почетные гости. А тот дом, что соединен с Оскольдовой ложницей наземным переходом, называют «большой женский дом» – для отличия от «малых женских домов», в одном из которых, у Вады, лежал Кукша после охоты на тура.
В большом женском доме с двумя пристроенными теремами[149] живут Оскольдовы жены и наложницы. Вечерами там причесывают и убирают жену или наложницу, которую в этот раз велит привести к себе Оскольд, и потом, насурьмленную, нарумяненную и намащенную ведут по переходу в Оскольдову ложницу.
Какая разница между женой и наложницей? Жену объявляют перед всеми, у нее есть отдельное от мужа имущество, которым она вправе распоряжаться по своему усмотрению, она может развестись с мужем, если недовольна им, и, уходя, забрать свое имущество.
А наложница… она так, для развлечения. У нее нет никаких прав. Как у обычной рабыни. Сын, рожденный от жены, имеет право на долю в наследстве, а дочь, рожденную от жены, отец обязан выдать замуж, обеспечив приданым. Сын же или дочь, рожденные от наложницы, ни на что не имеют права. От детей рабов их отличает то, что сами они свободны.
Много ли у Оскольда жен и наложниц? Жен всего две, Потвора и Красава, одна дочь древлянского князя, другая – северского. А наложниц много, Вада их не считала… десятка три или четыре… Наложницу не всегда от простой рабыни отличишь… Живут они не только в большом доме – живут и в малых домах, вместе с рабынями.
– Жены, значит, княжеские дочери, – говорит Кукша. – А наложницы кто?
– Да кто угодно. Иногда бывают тоже княжны. Победит князь какого-нибудь другого князя и, чтобы выхвалиться и унизить побежденного, возьмет у него дочь в наложницы. А есть и такие князья, что за честь считают породниться с киевским князем хотя бы так. Но часто наложницы – дочери смердов[150]. Или просто невольницы. Приглянется девка у торговца, он и купит ее. У Оскольда, сам знаешь, глаза ненасытные, а кун[151] – не занимать…
– А сколько жен у Дира?
– Одна. Ее зовут Солова.
– А сколько наложниц?
– Ни одной.
Помолчав, Вада вдруг выпаливает:
– Потвора ненавидит меня! Она хочет моей смерти…
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Оскольд говорит, что на тот год крестится, когда приплывет из Царева города великий христианский жрец… Он думает, что и я вместе с ним крещусь и стану его женой… Тогда, мол, он своих теперешних жен спровадит домой, к их отцам, наложниц раздаст дружинникам, лишних же отправит на невольничий торг в Булгар[152]. Он говорит, что христианам полагается иметь только одну жену… А я ни за что не крещусь, ни за что! Никогда не изменю нашим старым богам! И не стану Оскольдовой женой! Зря эта глупая Потвора на меня злобится!
– Почему же Оскольд думает, что ты крестишься вместе с ним и станешь его женой? Разве ты обещала?
– Ничего я не обещала! Просто он этого хочет и думает, что и я хочу.
– Раз он собирается оставить всех своих жен и наложниц ради тебя, значит, он любит тебя?
От этой мысли у Кукши сжимается сердце. А Вада неуверенно отвечает:
– Кто его знает… Дело тут, думаю, не в любви…
– А в чем?
– Женившись на мне, он будет зятем настоящего, законного Киевского князя Яромира. Которого сам и убил…
– Откуда ты знаешь, что он убил твоего отца?
– Знаю. Верные люди поведали. Убил-то не своими руками, конечно. Что, у него гридней мало? Отец пал, когда хазар во время битвы в лес заманили, а ты сам знаешь: степным воинам в лесу конец… Оскольд после говорил, что князя Яромира ужалила хазарская стрела… Но, кроме Яромира, в том лесу из киян никто не погиб. И никто не видел, чтобы хазары там стреляли… Им было уже не до стрельбы, они только пытались саблями отбиваться. И все пали, ни один из леса не ушел.