Пришлось министерству просвещения изменить свою политику: сделать разговорным языком мандарин — пекинский диалект китайского языка, который должны знать все сингапурцы. Конечно, не все приняли это решение. Но мы позаботились о том, чтобы школьное образование дало ребенку знание истории и страны, и существующих в ней национальных общин, включили изучение ислама, буддизма и конфуцианской этики в программу морального воспитания, которая обязательна для всех учащихся. Таким образом, культурные ценности каждой из общин будут передаваться из поколения в поколение.
— Моя фирма рассчитывает, что я проработаю в Сингапуре несколько лет, — сказал Стоукер. — Я надеюсь поглубже узнать вашу страну.
— Да, да, конечно, — Цюй Лин вытер губы салфеткой и отодвинул чашку. — Извините, что я не сразу заговорил о том, ради чего вы пришли ко мне. Если быть честным, меньше всего мне хотелось бы вспоминать о годах оккупации.
Стоукер хотел что-то сказать, но Цюй Лин предостерегающе поднял руку.
— Вы потеряли в Сингапуре отца, который защищал нас, и мои чувства в данном случае не имеют никакого значения. Весь город, как и я, в долгу у вас. Самое меньшее, что я могу сделать, это рассказать вам о Чанги.
Там, где сейчас находится аэропорт, прежде было очаровательное место, все в зелени. Именно здесь японцы устроили концентрационный лагерь…
Высадка японских войск в Малайе началась 8 декабря 1941 года. Британские войска оказались не готовы к боевым действиям в джунглях. В генеральном штабе в Лондоне, глядя на карту, решили, что джунгли непроходимы. Японская армия об этом не знала и в считанные дни оккупировала Малайский полуостров. Малочисленная британская авиация бездействовала. Англичане, вообще, вели себя крайне пассивно, отступая, когда еще можно было сопротивляться, пугаясь японских десантов и сдавая позиции, пригодные для длительной обороны. Похоже, война, начавшаяся нападением японского флота на Перл-Харбор, парализовала волю британского командования; неуверенность в своих силах быстро передалась от высшего командования к низшему. Вступая в бой, командиры были запрограммированы на неудачу и не верили в победу.
Иное дело японцы. Даже уступая англичанам по численности, они заставляли противника отступать своим напором и готовностью драться. Они твердо верили в победу, в преимущество своих солдат, своего оружия и своей стратегии. Даже японские танки, неудачные уже по стандартам предвоенного времени, превратились в мощное атакующее оружие. По той простой причине, что у англичан танков, равно как и противотанковых средств, не было вовсе. В Лондоне считали, что в джунглях танки не понадобятся.
В середине января японцы заняли Куала-Лумпур; поспешно отступающие — и по сути уже деморализованные — британские войска, как в нору, забились в Сингапур.
Началась агония британской обороны, и первый этап трагедии города.
Пока японцы готовились к решительному наступлению на Сингапур, группы китайских беженцев стали объединяться перед лицом надвигающейся опасности. В отличие от своих защитников, англичан, они были полны решимости сражаться. Тысячи сингапурцев откликнулись на призыв спешно образованного Совета всеобщей мобилизации — мужчины и женщины, старые и молодые. Часть из них готовились к партизанским действиям, другие рыли укрепления.
Японцы были удивлены, встретившись с упорным сопротивлением. Во время малайской кампании они имели дело исключительно с английскими, австралийскими и индийскими солдатами, которые действовали по устаревшим уставам, не предусматривавшим современную маневренную войну со стремительными прорывами в глубь расположения противника. К тому же они сражались во имя неизвестной им цели и на чужой земле, которая не была им дорога. Партизаны же защищали свою родину. На примере Северо-Восточного Китая они знали, что их ждет, если японцы победят.
Японские генералы внушали своим солдатам, что цель войны — в освобождении Азии от белых колонизаторов. Полки генерала Ямасита полагали, что их встретят как освободителей порабощенного народа, но столкнулись с мужественным и храбрым противником. Партизаны были плохо вооружены, не обучены военному делу, но сражались до последнего человека.
Генерал Ямасита опасался, что в последний момент победа у него будет украдена, если его немногочисленные и утомленные бесконечными боями и длительными переходами войска окажутся вовлеченными в затяжные уличные бои.
Но в штабе британских войск началась паника. Система укреплений Сингапура строилась с расчетом на отражение нападения с моря. С севера город был совершенно беззащитен. Японцы подтянули дальнобойную артиллерию, и к воздушным налетам добавился регулярный обстрел из орудий крупного калибра.
Ко всем своим многочисленным ошибкам оборонявший город генерал Персиваль добавил еще одну, непоправимую. Неправильно оценив намерения противника, он расположил свои войска на одном участке пролива, а японцы высадились на другом.
В ночь на девятое февраля 25-я армия Ямасита форсировала пролив Джохор, и некому было ей помешать. Сингапур продержался меньше недели. Семьдесят тысяч британских солдат и офицеров сдались в плен, не подозревая, что их ждет.
А город, лишившийся своих защитников, остался один на один с японской армией, обозленной сопротивлением партизан и жаждущей мщения.
15 февраля 1942 года, в Новый год по лунному календарю, японцы подняли свой флаг над Сингапуром, переименованным в Сёнан — Сияющий юг. Ему было предопределено стать постоянной японской колонией, стратегическим центром, жизненно важным для Сферы совместного процветания Великой Восточной Азии. В рамках этой концепции Токио рассчитывал на сотрудничество со стороны китайского населения города. Но с тех пор как пятью годами ранее Япония напала на Китай, Сингапур оказывал всяческую поддержку антияпонскому сопротивлению. Прежде всего генерал Ямасита счел необходимым наказать за это город и ликвидировать тех, кто в будущем может представлять опасность для японского колониального владычества. Карательная акция должна была послужить уроком для остальных.
Приход японцев — после капитуляции британских войск — был обманчиво тих и мирен, но военная жандармерия уже готовилась провести массовую чистку с целью «жестоко наказать враждебно настроенных китайцев». К жандармерии присоединилась армия: Ямасита разрешил солдатам «немного отдохнуть». Опьяненные победой и полной беззащитностью жертв, они расправлялись с населением и грабили город.
Всем взрослым мужчинам-китайцам было приказано явиться на сборные пункты, оттуда их отправляли в концентрационные лагеря. Жандармы и солдаты рассыпались по городу, они хватали всех, кто казался им подозрительным. Арестованным связывали руки и под конвоем гнали к берегу. Там их либо вывозили в больших лодках в море и топили, либо загоняли в воду и расстреливали.
Японцы впоследствии признали, что за первые десять дней оккупации убили пять тысяч мирных жителей. Действительное число в десять раз превышало эту цифру.
Через несколько недель массовые аресты закончились. Солдат готовили к выводу из города, им предстояло вновь отправляться на войну, которая не только не кончилась, как им казалось, но, напротив, лишь начиналась. Жандармы устали убивать, концлагеря были забиты. Военные власти потребовали от сингапурцев собрать огромный денежный выкуп «за прошлые антияпонские действия» и занялись наведением порядка в концлагерях.
Полученный из Токио вместе с дипломатической почтой компактный прибор (Иноки положил его в обычный чемоданчик и оставил в камере хранения; шифр, который следовало установить в замке, содержался в телеграмме из Токио) предназначался Кэндзи Фуруя. Прибор представлял собой сконструированную по особому заказу приставку к стандартному радиоприемнику. Приставка имела пять стеклянных окошечек. Во время передач радиостанции токийской разведки, адресованных Фуруя, в окошечках вспыхивали цифры, которые он записывал группами — по пять, затем расшифровывал.
Тэрада почти ежедневно интересовался у Иноки, как идет расследование убийства подполковника Ба Ина. Новые события вытеснили эту историю с газетных полос, следствие топталось на месте, и журналистам нечего было рассказать своим читателям. Сержант Дин исправно снабжал Иноки информацией, почерпнутой в полицейском управлении, но новости носили неутешительный характер. Найти человека, подбросившего полиции фальсифицированную пленку, не удалось.
— Неделю назад, — сказал Тэрада своему помощнику, — я обратился в Токио с просьбой посоветоваться в министерстве юстиции. Там есть люди, которые занимаются нашими ультралевыми. У меня отложилось в памяти, что в шестидесятые годы, в период их расцвета, наши леваки поддерживали какие-то отношения с зарубежными группами, в том числе, кажется, и с сингапурскими единомышленниками. Я оказался прав. Все эти ребята, отличившиеся в шестидесятых, состоят на особом учете в министерстве юстиции, даже те, кто отошел от политической деятельности. Сотрудники бюро расследований общественной безопасности побеседовали с теми, кто в прежнее время контактировал с иностранцами. Один из них заявил, что встречался с сингапурскими боевиками из несуществующей уже ультралевой группы <<Боевое знамя». Его зовут Окада.
— Знакомое имя.
— Он принимал участие в подготовке взрыва универмага в Токио и в расправе над своим же товарищем, которого обвинили в предательстве. В 1974 году его арестовали. Окада быстро раскололся, выдал всех, кого знал. Суд учел его раскаяние и назначил ему наказание — ниже низшего предела. Через четыре года он вышел на свободу. Теперь живет в Нагоя, работает автомехаником, вполне доволен жизнью.
— Перебесился и успокоился.
— Да, что-то в этом роде. Побывав в тюрьме, Окада разобрался в смысле жизни. Между прочим, когда-то с блеском окончил филологический факультет Токийского университета.
— Хороший автослесарь получает больше преподавателя литературы, — со знанием дела заметил Иноки.
— Образование дает о себе знать. Из Токио переслали запись беседы; когда он пускается в рассуждения, половину понять нельзя. Я думаю, там и в министерстве не во всем разобрались. Его спрашивают, например, почему он отказался от своей «революционной борьбы». Окада отвечает: «Мы напоминали Тесея, вошедшего в зеркальный лабиринт с целью поразить сердце минотавра, то есть империалистического государства. Пока Тесей продвигался по лабиринту, он питался абстрактной логикой, словами, оружием, человеческой плотью — тем же, чем и минотавр. Наконец, Тесей обнаружил минотавра… в зеркале, отражавшем изменившегося Тесея, более жестокого, чем в начале пути. Тесей вошел в минотавра, а минотавр в Тесея, где он воистину находился всегда».