ное с желтым верхом такси доставило Иноки в район обычных каменных джунглей, где любая растительность, кроме цветов и кактусов в горшках, была на вес золота.
Дипломированный инженер Сунь Чжимо занимал небольшую двухкомнатную квартиру на пятом этаже. Расположение квартир и их планировку Иноки выяснил в конторе домовладельца, объяснив, что подыскивает себе новое жилье.
Иноки проник в дом с черного хода, чтобы не сталкиваться ни с кем из жильцов. Он задержался возле почтовых ящиков на первом этаже — Сунь Чжимо, видимо, уже забрал свою корреспонденцию. Иноки поднялся на пятый этаж. На полу перед квартирой Сунь Чжимо лежал пыльный коврик. Иноки приподнял его и положил на пол плоскую коробочку. Разгладил коврик и быстро спустился вниз.
Иноки поставил машину наискосок от подъезда. Рация, замаскированная под обычный автомобильный радиоприемник, была включена. Если кто-то войдет в квартиру Сунь Чжимо или выйдет из нее, чувствительный прибор, оставленный под ковриком у двери, подаст мелодичный сигнал.
Иноки приготовился дежурить здесь до ночи. Когда стемнеет, его сменят. А пока что Тэрада каждые полчаса набирал телефонный номер инженера Сунь Чжимо. Никто не снимал трубку.
Ранним утром контору рекламного бюро, где работал Патрик Стоукер, посетил мастер, присланный телефонной компанией для исправления каких-то недостатков. Стоукера еще не было, и секретарь провела мастера в его кабинет. Все телефоны в бюро работали прекрасно, и мастер, довольный, удалился. Посетителей утром было предостаточно, и секретарь ничего не рассказала Стоукеру о любезном телефонном мастере. Она заметила, что Стоукер с прохладцей относится к исполнению своих служебных обязанностей, занят личными делами, часто отсутствует. «Чем ближе пенсия, тем меньше интереса к делу», — решила она.
Звонок Стоукера депутату парламента Цюй Линю был зафиксирован резидентурой японской разведки.
Фуруя знал, что депутат был персоной «нон грата» для американцев. Чего же добивался Стоукер?
Цюй Линя не любили и в Токио. Он не упускал случая напомнить японцам, что их вина за преступления, совершенные в Сингапуре в годы войны, еще не искуплена, и требовал от них бесконечных уступок. Неужели Стоукер нашел ключик к старику?
Цюй Лин был так же спокойно-доброжелателен, как и в первую их встречу.
— Можете не извиняться, — сказал он. — Я прекрасно понимаю ваши чувства и готов ответить на любые ваши вопросы. Мне жаль, но память не сохранила ничего из того, что вас больше всего интересует.
— Память коварна, — согласился с ним Стоукер. — Скажите, а такое имя, как Сонода, ваша память тоже не сохранила?
Лицо Цюй Линя оставалось безмятежно-спокойным.
— А кто это?
— Сонода служил в охране лагеря Чанги.
— Нет.
— Странное дело, — не отступался Стоукер. — Сонода хорошо вас помнит.
— Я могу это объяснить только какой-то аберрацией памяти у вашего Сонода. Сколько ему лет?
— Шестьдесят восемь.
— Мы почти ровесники. В наши годы немудрено обознаться.
Стоукер согласно кивнул.
— У него есть фотография, где вы изображены вместе, — Стоукер открыл папку, принесенную с собой и выложил на стол увеличенный фотолаборантом резидентуры ЦРУ в Сингапуре снимок, запечатлевший троих человек.
— Вы слева, Сонода стоит рядом с вами, — пояснил Стоукер. — А на заднем плане японский офицер из охраны.
Фотография была любительская, но достаточно четкая. Все трое получились хорошо. И сейчас, глядя на снимок полувековой давности, можно было заметить, что, несмотря на разрушительные перемены, произведенные временем, черты лица Цюй Линя остались неизменными. Как и его взгляд — прямой и открытый.
— Сонода сидит в моей машине. Может быть, пригласить его?
С точки зрения японцев, сидевшие в Чанги люди были преступниками. Их преступление было огромно: они проиграли войну, но остались живы.
— Вы падаль, — не скрывая своего отвращения, сказал японский офицер на утренней поверке. Он стоял на деревянном помосте, с четырех сторон окруженных шеренгами заключенных. — Солдат не имеет права сдаться в плен. Если его побеждают, он должен уйти из жизни. Но никто из вас не сохранил ни капли мужества для того, чтобы поступить так. Вы достойны презрения и, надеюсь, понимаете это. У империи нет средств, чтобы кормить вас. Мы не рассчитывали на вас, предполагая, что имеем дело с достойным противником. Получая утром свою порцию, вы лишаете горсти риса японского ребенка, который имеет больше прав на нее, чем вы.
Шеренги обреченно молчали. Слова японского офицера были не просто унизительны. Они означали смертный приговор. Тех, кого они еще не убили, японцы уморят голодом. И в этот момент каждый из военнопленных понял, что за жизнь придется бороться. Эта борьба будет не менее тяжелой и страшной, чем на поле боя. И те, кто стоял справа и слева от него, в борьбе за выживание окажутся не союзниками, а соперниками. Все выжить не сумеют. Останется в живых более сильный, смелый, находчивый, удачливый. Лишнюю горсть риса в лагере взять неоткуда, кроме как у своего соседа. Главной задачей стал поиск еды.
В университете, где учился Патрик Стоукер, представитель отдела кадров Центрального разведывательного управления появился в последних числах февраля. Он устроился в одном из административных кабинетов на первом этаже, где до него сидели вербовщики самого крупного из банков штата, а после — это уже было известно — обоснуются сотрудники министерства торговли. Представитель отдела кадров ЦРУ действовал так же, как и другие наниматели — из государственного аппарата и частного бизнеса. На столике в приемной он разложил свои буклеты «Разведка: вершина мастерства». Студентов, предварительно выразивших желание поступить на службу в Лэнгли, собрали всех сразу.
Вместе со Стоукером их набралось семь человек. Патрик сидел на кушетке рядом с другими желающими и ждал своей очереди. Хотя Митчелл и уверял, что ЦРУ ничем не отличается от других государственных учреждений и работать в разведке не менее почетно, чем в исследовательском отделе любого банка, Стоукер чувствовал себя не совсем уверенно. В те далекие времена о Центральном разведывательном управлении американцы знали совсем мало, до разоблачений комиссии Чёрча было далеко, и все же репутация ЦРУ была какой-то сомнительной.
Поймав взгляд Стоукера, его сосед многозначительно кивнул на дверь кабинета:
— Эти ребята из отдела кадров очень толковые, я их знаю. Поэтому я и написал заявление с просьбой принять на работу. Для специалиста в области международных отношений лучшей возможности не найти. Получаешь информацию из первых рук, имеешь полную возможность первым анализировать ее и самостоятельно принимать решения. Где еще есть такая возможность развернуться?
Их разговор прервался, потому что распахнулась дверь, и из кабинета вышел молодой человек, который первым побывал на беседе. Выглядывавший из-за его спины представитель отдела кадров ЦРУ сделал приглашающий жест: «Прошу следующего». Сосед Стоукера поднялся.
Вербовщик беседовал с ним почти целый час, и, покинув кабинет, студент первым делом с облегчением стащил с шеи галстук. Патрик Стоукер тоже приготовился к длительному разговору, но ему вербовщик задал несколько пустяковых вопросов и отпустил. Прощаясь, он одобрительно улыбнулся и сказал Стоукеру, что в отношении его кандидатуры на сто процентов уверен в положительном решении. Патрик понял: Митчелл, уговоривший его подать прошение о приеме в ЦРУ, переговорил с кем-то в отделе кадров и поручился за него.
Молодой человек, который заговорил со Стоуке-ром, еще сидел в приемной.
— Быстро с тобой разделались, — сказал он не без зависти. — А мне устроили форменный допрос. Но я на него не в обиде. Он-то явно из бывших оперативников, а таким людям аналитики всегда подозрительны.
Они вышли из здания. Стоукер предложил зайти в студенческое кафе. Они сели за дальний столик, чтобы можно было продолжать разговор.
— В ЦРУ работает много выдающихся ученых, которых в наш университет и не заманишь выступать. Это респектабельная работа, ее стыдиться не станешь, — с увлечением рассказывал новый знакомый Стоукера. — Разведка набирает себе людей в лучших учебных заведениях, так что мы с тобой окажемся в прекрасной компании.
— Ты говоришь так уверенно, будто нас уже зачислили, — попытался охладить его восторг Стоукер.
— Зачислят, — уверенно заявил тот. — Единственное, что меня беспокоит, это дальнейшие перспективы. Если захочешь уйти из ЦРУ, не так уж легко будет найти хорошее местечко — поскольку все вокруг будут считать, что ты по-прежнему на них работаешь.
Он скептически посмотрел на Стоукера.
— Ну, такому, как ты, устроиться всегда легче. В крупных компаниях любят аккуратненьких, благополучных ребят»
Патрик Стоукер, действительно, выглядел так, словно только что сошел со страниц каталога модной одежды: темно-голубой свитер с изображением маленького аллигатора, голубая рубашка, воротничок которой выглядывал на положенные три четверти дюйма из-под свитера, синие брюки, белые носки и туфли на каучуковой подошве.
— Нанимаясь на работу, ты любому нестриженому радикалу можешь дать сто очков вперед. И я тебе скажу — это разумно. Черта с два мне нравятся эти молодчики, воспитанные в студенческих городках. Мне было девятнадцать лет, когда я, накупив рубашек с надписью «Оксфорд», приехал сюда в университет. Причем моему старику пришлось перезаложить ферму, чтобы я мог себе позволить разгуливать по кампусу в таком виде. Я ожидал увидеть пожилых профессоров в твидовых пиджаках, через слово цитирующих Цицерона… Философию нам преподавала какая-то полумексиканка, которая несла нечто несусветное; Цицерон у нее получался «империалистической свиньей» и противником равноправия женщин… Моим соседом по комнате был сумасшедший парень из Айовы, он верил в Будду, не ел мяса и спал на полу. Фасад общежития был залеплен плакатами мифической «Группы американской солидарности», которая требует покончить с апартеидом в США. Почтовый ящик у меня всегда был забит брошюрами, выпущенными никому не известным «Институтом мирных исследований». Университетскую газету я просто не открывал: там писали те же парни, которые до смерти надоели мне своей болтовней в университетских коридорах.