Монеты следовало добыть в бою. Их следовало заполучить ценой жизней орков, гоблинов, гномов, троллей и умертвий.
Магическая сила этих низших существ скрывается в деньгах, как сообщал эльфам Серый Странник, поэтому все деньги (как металлические, так и бумажные) следовало отбирать во время набегов в низшие края и приносить в лес, где бумажные ассигнации затем торжественно сжигались во время ритуала жертвоприношения Смаугу, огнедышащему дракону, уничтожающему своим дыханием все бумажное. Монетам же надлежало скапливаться в пещерах, и с увеличением их количества должна была возрастать магнетическая притягательность пещеры для Смауга.
Немного бормотания у костра, немного гипноза, немного химии, немного магии – и большое безумие людей с вымазанными зеленой краской лицами: так эльфы встали на тропу войны. Так начались их набеги на «гоблинов». Так началась их война – микрокосмическая и обреченная.
Впрочем, нечасто предпринимали они свои гибкие и кровавые вылазки в нижний мир – все больше цепенели в утробе леса, внимая сказаниям. Или же тренировались в стрельбе из луков, пускали стрелы в быстрые ручьи, пронзая стрелами рыбу в ручьях. И слой монет на каменном полу пещеры Смауга оставался жидким, неубедительным – все это никак не тянуло на груды сокровищ. Поэтому Смауг медлил с прибытием в ожидающие его горы.
Чтобы подстегнуть отвагу отравленных эльфов, Серый Странник обещал им Королеву – юную и прекрасную воительницу, прямую наследницу эльфийской короны: ее он клялся вскорости освободить из нижнего плена и доставить в лес для воцарения. Через некоторое время он выполнил свое обещание.
Что же это был за человек? Зачем он совершал все это? Кто видел прежде его заурядное лицо?
Видел это лицо московский следователь Сергей Сергеевич Курский – но всего лишь дважды мелькнуло перед ним это лицо, и выкрашено оно было не зеленой, а красной краской.
Итак, изворотливый и таинственный, гуру-профессионал использовал по жизни разные имена и клички. Мало кто знал его паспортное имя: он представлялся как Гурдж, Кен-гуру, Праотец О, Гэндальф, Серый Странник, иногда называл себя ООО (Олег Осипович Озеров), попадая изредка в артистические и богемные круги, рекомендовался как Сергей Странный, хиппи звали его Стрэйнджер Грей, в период его жизни в Калифорнии его называли Magic Blister, блистающие дамы из Ванкувера называли его THE, ну и так далее – множество имен и прозвищ, но было одно тайное, которым он сам называл себя в туманных глубинах собственной души, и это имя отчасти объясняет, почему он примкнул к «толкиенутым». Он прочитал «Властелина колец» на исходе детства. Герои этого повествования мало тронули его, но был среди них один, который запал ему в сердце. С этим героем он мог отождествить себя.
Даже сделавшись магом, он не забыл, кто он есть в своих собственных тайных глазах. Он не был Гэндальфом. Это был Горлум.
Глава тридцать пятаяВанна
Скорее всего, никто не станет оспаривать с пеной на губах тот факт, что на планете Земля встречаются люди, время от времени испытывающие настоятельную потребность принять ванну. Кто-то обожает полежать в горячей водичке, иные предпочитают слегка теплую, есть адепты прозрачности, а есть и такие, что жить не могут без ароматной пены. С пеной на губах они не спорят и не изгибаются в эпилептических приступах – с пеной на губах они молчат, мечтательно и лениво, думая, должно быть, о море, о приливе, о роскошных волнах, а может быть, вспоминают Венеру, богиню любви, что родилась из морской пены, или Русалочку, которая этой пеной стала. Вероятно, любители пива думают о том же, когда окунают в него свои усы, – горькая влага приносит им утешение, лечит их израненную душу. А обожатели шампанского! Эти ветреные пьянчуги, гусарствующие и барствующие вопреки всему на свете! Каждый ищет свой путь домой, в изумрудную бездну соли и йода, каждый желает стать живым и счастливым утопленником – таково утопическое мечтание всех живущих, за исключением тех редких страдальцев, что больны водобоязнью.
Ванна Совецкая водобоязнью не страдала – напротив, страстно любила воду, отлично плавала, с религиозным трепетом относилась к приливам и отливам, к морским ветреным просторам, к рекам и озерам, к родникам и ручьям, и все же, сохраняя верность своему имени, предпочитала всем этим открытым и откровенным наслаждениям более интровертное и капсулированное блаженство – лежание в ванне.
Жизнь ее представлялась ей цепочкой из ванн и ванных комнат, где она проводила основную часть своего времени. Она и ее братик-любовник Джимми придерживались существования небогатого, но расточительного. Кажется, ни он, ни она не обладали способностью зарабатывать деньги, поэтому вполне пользовались финансовой поддержкой своего отца Жоржа Планктона, благо тот процветал на ниве торговли антиквариатом. В нынешние суровые современные дни любое литературное произведение – тоже антиквариат в своем роде, поэтому не приходится удивляться, что в нашем повествовании то и дело маячат антикварщики, аукционисты, старьевщики, барахольщики и хранители древностей – Сэгам, Коган, Планктон, Гэндальф, Штагензальц… Но Ванна к старинным вещицам не льнула, ей больше нравились отели: старомодные или же новомодные – неважно, лишь бы в номере была ванна, а также просторная ванная комната. Еще в такой комнате встречались мраморные столы на львиных ногах, букеты свежих цветов, зеркала в черно-зеленых рамах, кресла, бронзовые улитки, микрофонтаны, гипсовые дети и черепахи – Ванна не возражала, и глупое словечко «китч» не оскверняло собой ее розовых уст. Китчем можно назвать все, произведенное руками людей, поэтому лучше забыть об этом слове раз и навсегда, если только не наполнять его самым восторженным смыслом.
Впрочем, Ванна Совецкая не чужда была консерватизма: новейшие джакузи с множеством разнообразных струек и подводных течений – к ним она не слишком благоволила, предпочитая ванну в ее классическом воплощении. Во всем остальном она была, несмотря на княжеское свое происхождение, непривередлива и вовсе не капризна: кроме наличия ванн, ее мало заботили иные формы роскоши, одевалась она хоть и элегантно, но однообразно, питалась всегда скудно и просто, к алкоголю и наркотикам проявляла полное равнодушие, никаких амбиций или тщеславно-честолюбивых импульсов никогда не лелеяла, а в сексе целиком и полностью удовлетворялась сплетением со своим единоутробным братом-близнецом Джимми – она не только никогда ему не изменяла, но даже ни одна эротически окрашенная мысль о другом мужчине отродясь не посещала ее прекрасную голову. Нередко предавались они любви, лежа в ваннах, но даже если это случалось в других местах (в спальнях, на верандах, на пляжах, в чахлых сосновых лесах), все равно эта парочка создавала ощущение ванной емкости вокруг своей страсти – ведь это был единоутробный секс, источник коего терялся во внутрителесных пространствах материнского организма, где два влюбленных эмбриона некогда формировались совместно в русле оргазматического становления.
Любовные игры двух эмбрионов впоследствии привели к тому, что Ванна сама превратилась в материнский организм и произвела на свет Тедди, плод инцеста, но любила ли она своего сына так же пылко, как любила брата-любовника Джимми? Нет, пожалуй. Возможно, она вообще не любила Тедди, хотя отчасти им гордилась.
Летом 2013 года Ванне было тридцать, но ни годы, ни роды не внесли искажений в ее безупречную красоту, она выглядела так же, как и выглядела в девятнадцать, а ее и в девятнадцать лет иногда принимали за более взрослую даму, чем она была в действительности, все из-за некоторой величественности и серьезности ее манер и повадок, – теперь же, в тридцать, она казалась сестрой своего сына – настолько ровным младенческим сиянием светилась ее фарфоровая кожа. Зубы ее могли сойти за молочные, в окрестностях глаз не пролегла ни одна, даже микроскопическая, морщинка – и это при том, что она всегда обходилась без каких-либо средств, поддерживающих красоту. Она не обзавелась армией баночек и бутылочек с чудодейственными снадобьями, которые таскают с собой прочие женщины ее возраста, она пренебрегала косметикой.
Она, видимо, любила свое длинное восхитительное тело и часами, лежа в ванной, смотрела на него сквозь зеленую ликующую воду, а вот любила ли она свое лицо – неизвестно, так как никто никогда не видел, чтобы она засматривалась в зеркало. Возможно, Джимми заменял ей зеркало – впрочем, и на него она не засматривалась, хотя обожала братца всеми элементами своей души.
Джимми тоже оставался на вид почти таким же, каким был в девятнадцать лет, но в его случае эта моложавость дополнительно подчеркивалась инфантильным типом поведения, причем инфантилизм его не был напускным: он действительно не вполне повзрослел, что вполне допустимо для актера, пусть даже и не слишком удачливого. Зато он был, согласно общему мнению, да и по сути своей, good pal – славный малый. Все любили его за общительность и развлекательный нрав, но только очень внимательный наблюдатель мог приметить, что с годами речь Джимми становится все более разорванной, сознание – все более рассеянным, а веселость его, не теряя ни грамма искренности, все меньше и меньше связывается с какими-либо веселыми обстоятельствами.
Как-то раз Джимми даже проявил некие проблески рефлексии и сказал Ванне:
– Я становлюсь все менее внимательным и… Внимание не хочет внимать, но… А впрочем, море все равно красивое.
Море действительно было особенно прекрасно в те дни, когда «Белая сова» перемещалась от острова к острову, параллельно путешествуя из позднего лета в раннюю осень.
Наконец-то закончилось жаркое лето 2013 года.
Лето закончилось, но жара не спадала, и плавание «Белой совы» продолжалось. Средиземноморье лучше Средиземья, прежде всего потому, что первое реально, а второе – вымысел. К тому же вымышленное Средиземье заселено всяческой вымышленной мразью, а реальное Средиземноморье заселено настоящими загорелыми людьми, а также животными, рыбами и птицами, которые, наверное, тоже стали бы загорелыми, если б не были окутаны мехом, чешуей, перьями…