Окинув эту компанию обобщающим и слегка печальным взглядом, Рэйч решила, что они все в совокупности вполне заслуживают того, чтобы украсить собой еще более пышный и безумный куст персонажей, тусующихся на яхте «Белая сова». Поэтому она предложила им всем отправиться вместе в Неаполь, чтобы там присоединиться к морскому путешествию.
Все согласились, и все по разным причинам, а кое-кто и без причин. На яхте их встретили с восторгом. Эснер радовался притоку красивых дев, прикололся и на китайце, но более всего обитателей яхты пленила Ши Тао со своими харизматическими исследованиями. Некоторые американские друзья Эснера (Дален, например) считали, что старик конкретно собрался на тот свет и напоследок решил отвязаться по чрезмерной схеме.
Но Эснер на тот свет не собирался – просто его финансовые дела складывались великолепно и он любил пестрые компании. Американский старик торжественно заявил, что теперь, после рассказов Ши Тао об Острове Любви, «Белая сова» просто обязана прошелестеть своими полярными крыльями у берегов этого края вожделений.
На яхте Чжу и Ши пустились, что называется, во все тяжкие. А вот новоприбывшие англичанки несколько обособились, составив отдельную и отчасти дистанцированную группировку, состоящую из четырех девушек. Хотя одна из них была, по сути, русская, а еще одна – наполовину китаянка, но их все называли не иначе, как «эти загадочные англичанки». Эту группу продолжали называть «загадочными англичанками» даже после того, как к ним примкнула Тасуэ Киноби – а она уж точно англичанкой не была.
Кажется, этих девушек объединяли литературные интересы – они все шушукались, в их загорелых руках мелькали узкие сафьяновые блокноты и профипены, украшенные светящимися животными. Этими профипенами они что-то писали в блокнотах, обретая важное и сосредоточенное выражение лиц, – как будто бы на дворе не компьютерный век! Мардж Блум говорила, что эти англичанки настолько надменны, что решили насрать на компьютерный век, нассать в компьютерную душу человечества. Скрип профипена по желтой бумаге – этот звук может вызвать спонтанный сблев в компьютерной душе хитровыебанного человечества.
Загадочные англичанки вроде бы решили создать совместное литературное произведение – кое-кто (Мардж Блум, Нутелла, Тачев, Шандор Клаус) придерживался мнения, что данное занятие эти девочки выдумали, чтобы отгородиться от яхтинского общества.
– В этих англичанках нет ничего загадочного! – сказала Мардж, обращаясь к Далену. – Просто они настолько аррогантны, что им приходится идти на хитрость, чтобы скрыть свою скованность. Такие и на самом веселом празднике жизни сохраняют горьковатую улыбку как знак, что желают и далее пребывать в рабстве высокомерной застенчивости.
Но Дален с ней не согласился. Дален никогда не соглашался с Мардж, поэтому последняя считала его своим лучшим другом – его, а не Тачева, с которым жила.
Дален искренне восхищался загадочными англичанками, он называл их группировку «стайка» в честь стайки бальбекских курортниц из романа Пруста «Под сенью девушек в цвету», он подозревал в них будущих блистательных писательниц, точнее, он предрекал, что именно в соавторстве друг с другом, в лесбийском слиянии впятером (не пренебрегая японским ингредиентом, вносящим дополнительный ракурс в концепцию островитянства) они создадут новую блистательную писательницу, которая вновь распахнет окна в заброшенном особняке британской литературы.
– Взгляни на них, Мардж, индийскими очами, то есть с точки зрения доктрины о перерождении душ. Одна из них – Вирджиния Вулф: разве ты ее не узнала? Другая – нежная и ужасная Мэри Шелли: красавица, чье воображение создает чудовищ. Третья – внимательная и любезная Джейн Остин. Четвертая – сама божественная Агата, открыто и честно заявившая миру, что убийство – единственное, что действительно ценят на Западе. Нынче они все воскресли в виде стайки девочек-мутантов. Эти чепменовские девчата вскоре сольются в новое единое тело великой английской писательницы близкого будущего, которая заставит мироздание блевануть от восторга.
– Твоими бы устами да хуй сосать, – со смехом отвечала ему Мардж, имея в виду то, что ее близкому другу Далену, стопроцентному гею, такая шуточка не должна показаться обидной.
– Ты лучше своими устами соси, – с обворожительной улыбкой отреагировал Дален.
– А как же японка? Она чье перерождение? Джоан Роулинг?
– Джоан Роулинг еще пока что пыхтит среди живых, дорогая. Японка – не иначе как лорд Байрон. Уверен, возле ее девичьей подушки стоит статуэтка мятежного лорда.
Дален ошибся. Возле девичьей подушки Тасуэ Киноби действительно стояла белая статуэтка одного европейского писателя, но это был не лорд Байрон. Это была статуэтка Штагензальца, которого Тасуэ называла Сатагасацу.
Каждый вечер она клала перед этой статуэткой какое-либо скромное подношение: цветок, камень, перо чайки, пестрое яйцо оцарапанного птенца, ракушку, выбеленный солнцем обрывок лондонской газеты, использованный презерватив, мертвое насекомое, в чьем расписном панцире Тасуэ усмотрела вечную красоту. Мельхиора Платова, который делил с Тасуэ каюту и постель, несколько удивлял этот трогательный ритуал. Он знать не знал, что эта статуэтка изображает писателя, родившегося в Казахстане. Он полагал, что статуэтка – родовой тотем клана Киноби, условный первопредок. После особенно общительных дней Тасуэ читала перед статуэткой по-японски отрывки из «Суммы» и «Лесных обжор», особенно главу «Лесные буфеты», где подробно описываются некоторые объекты мебели, искусно вырезанные из темной древесины, а затем заброшенные в лесную глушь. Штагензальц называет объекты такого рода «возвращенцами».
Мельхиор Платов заслуженно пользовался репутацией человека с разветвленной эрудицией, Штагензальца читал, но японского языка не знал, поэтому думал, что Тасуэ лепечет вслух не описания буфетов, а перечни заслуг первопращура. Как-то раз он спросил ее о статуэтке, на что Тасуэ уклончиво ответила:
– Здесь так много людей, и мы так плотно общаемся с ними – это заставляет вспомнить о Духе Одиночества и с почтением совершить этому Духу некоторые скромные и бедные подношения.
Да, одиноким на «Белой сове» оставался разве что белоснежный Штагензальц, окруженный скромными и бедными подношениями в виде засохших водорослей.
Что за литературное произведение задумала написать эта стайка? Вначале Эсти Фрост призналась Зое, что ей известно о грандиозном замысле романа о Майкле Джексоне, романа чрезвычайно сложного и выдержанного в духе Пруста, которым Зоя вскорости собирается порадовать мир. Зоя (она же Джейн, она же Оз, но ни Зоя, ни Джейн, ни Оз не собирались ничем радовать мир) не отрекалась от своей спонтанной лжи. Она признала, что у нее имеются подобные замыслы, однако сообщила, что до сих пор не написала ни строчки. Эсти неожиданно предложила писать сообща (она влюбилась в Зою, как пить дать) и привлечь к этому делу Рэйчел, о которой Эсти восторженно заявляла, что Рэйч – это истая и истовая Вирджиния Вулф. Зоя задумалась.
Она находилась на перепутье. К этому моменту она уже убила нескольких людей, которые при жизни Майкла Джексона издевались над ним, клеветали, шантажировали, лжесвидетельствовали и иными способами отравляли жизнь танцующего святого. Ее жажда мести была удовлетворена, но главное оставалось впереди – следовало найти и уничтожить убийцу или убийц Майкла Джексона.
Здесь она столкнулась с более сложной задачей. Ранее она действовала как киллер – пусть бескорыстный и виртуозный, но всего лишь киллер. Она убивала по списку, вина приговоренных к смерти была доказана, и у нее уже не возникало сомнений в заслуженности того наказания, которое приносила ее разящая рука.
Однако вопрос о том, кто на самом деле убил Майкла Джексона, – этот вопрос нельзя было считать решенным. Чем больше Зоя узнавала об обстоятельствах гибели Майкла, тем больше сомнений терзало ее сердце. Она была слишком умна, чтобы поверить в виновность подставных лиц, – здесь дело рисовалось темное, многогранное: кто-то выстроил целую цепочку людей и обстоятельств, чтобы отравить короля поп-музыки.
Зоя проявила по жизни способности киллера-виртуоза, но сейчас, прежде мщения, следовало обнаружить иные таланты – таланты мисс Марпл. Зоя четко знала о себе, что этими талантами она не обладает. Она не верила в дедуктивный метод. Может быть, ее подружка-англичанка Рэйч скрывает в себе сияющую мисс Марпл? Зоя знала, что Рэйч ведет тайное расследование гибели Чепменов. Но Зоя не верила в дедуктивный метод. Она искренне любила Рэйчел, но ей казалась смехотворной мысль, что та сможет пролить хотя бы каплю света на гибель близнецов. И все же она возлагала на Рэйч кое-какие надежды. Поэтому и согласилась на морское путешествие.
Обдумывая это дело, лежа нагишом под палящим солнцем Средиземноморья, при том что колючие брызги орошали ее спину (яхта шла полным ходом), лежа под жадными взглядами вальяжных самцов и самок, Зоя постепенно приходила к выводу, что Рэйч и Эсти, пусть и не с помощью дедукции, но все же могут помочь ей найти убийцу Майкла Джексона.
Эти англичанки могли пригодиться Зое, и именно в силу своего фанатичного влечения к словесности. Зоя периодами увлеченно читала, но писать не помышляла – никогда идея заняться таким делом не взбредала ей в голову. Тем не менее она обладала большим опытом устного литературного творчества, если иметь в виду бесчисленные импровизированные истории о короле по имени Кай Неприкаянный, о северной стране, погрязшей в холодном море, о стране, состоящей из лесов и островов, где белели древние шарообразные храмы, – все эти фантазии, которыми они обменивались с ее сестрой-отражением, когда они лежали на узком солнечном балконе, откуда открывался вид на взлетающие самолеты.
Эти устные новеллы были захватывающими, как леденцы. Зоя понимала, что литература – это нечто вроде спиритического сеанса: вызывание духов. Ей требовались спириты (точнее, спиритки), чтобы вызвать образ живого мертвеца из глубины ее собственной души. Она не верила в дедуктивный метод, не верила в сопоставление фактов. Она знала, что образ убийцы скрывается в ее сознании, даже если она никогда не видела его физическими очами. Но она знает его. Она уже знает и чувствует его на любом расстоянии. Каждое его движение отбрасывает тень на извилины ее мозга.