«А СЕЛЬСКЫЯ ЛЮДИ ГОЛЫ BEЛМИ»
Никитин был единственным путешественником своего времени, который отметил изнанку пышности и сказочного великолепия жизни султанов и их вельмож.
Весь этот блеск и великолепие «велми пышных бояр» и «княжащих» хорасанцев, сказочная жизнь султана с его женами, плясовицами, музыкантами, прихлебателями шли за счет грабежа соседних народов и главным образом своего сельского населения, доведенного до крайней нищеты.
В своей работе «Британское владычество в Индии» К. Маркс указывает, что «В Азии с незапамятных времен, как правило, существовали лишь три отрасли управления: финансовое ведомство, или ведомство по ограблению своего собственного народа, военное ведомство, или ведомство по ограблению других народов, и, наконец, ведомство общественных работ»[15].
В Индии важнейшую часть государственного дохода всегда составлял поземельный налог. Правда, иногда казна пополнялась военной добычей благодаря трудам ведомства по ограблению соседних народов, но и в мирное время, и в военное одинаково плохо жилось «голому» трудовому народу.
Начиналась война. За что дерутся его властители, крестьянин не знал. Одинаково грабили его свои и чужие войска, одинаково он должен был кормить и тех и других.
Индийская деревня должна была поставлять и воинов, тех самых голых воинов со щитом, мечом или стрелами, которые составляли стотысячные ополчения правителей Индии.
Кончалась война, но не кончались тяготы сельского люда. С особенным рвением начинали собирать налоги. И собирался налог, что называется, «с пристрастием». Не говоря уже о том, что у неплательщика отбиралось его движимое имущество, но и его самого бросали в темницу и пытали, особенно если почему-либо являлось подозрение, что крестьянин утаивает деньги и что он может заплатить налог.
Профессор И. П. Минаев приводит тоскливую песню об этом налоге:
Объявлен налог. Что я буду делать?
Опять налог, а на небе ни облачка, и весь мир беснуется.
Коли есть что, так молча плати, а нет — займи, да подать отдай.
Закладывай, коли есть что, а нет — у жены кольцо вытащи.
Опять налог!
Голод настал, негде еды достать, и всюду слышатся стоны.
Стряслась над нами великая беда. Гонят нас из дома вон налоги.
Опять налог!
Единственным утешением индийского крестьянина было лишь то, что хоть и сменялись династии, и травили друг друга султаны, сменялись визири, но никто из властей не вмешивался во внутренний строй деревенской жизни.
Как местные, так и пришлые властители собирали с земли налог, а затем оставляли население в покое, позволяя ему ведать своими внутренними делами и управляться по своему усмотрению. Индийская деревня, несмотря на все смены правлений и верований, цепко держалась за свое, веками выработанное самоуправление, и крестьянин мог надеяться во всякой беде на поддержку соседа.
Размер поземельного налога был громадный. Кроме дохода, отдаваемого правительству, крестьянин должен был уделять еще часть дохода старосте, писарю и другим обслуживающим деревню лицам, содержать храм, отчислять известную сумму на взятки начальству, угощать пришлых брахманов и факиров.
Время, когда Афанасий Никитин совершал свое путешествие, было периодом роста закрепощения и ухудшения положения крестьян в государствах Передней и Средней Азии и в Индии. То, что он не сторонился «сельских людей», а, наоборот, жил с ними одной жизнью, помогло ему понять жизнь индийской деревни. В этом одна из подлинно народных, демократических черт Афанасия Никитина.
Необходимо отметить большие лингвистические познания Никитина, говорящие о его незаурядных способностях. Он прошел через Шемаху, Персию, через многие провинции Индии, каждую со своими наречиями и языками. И всюду торговал, общался с народом, с чиновниками и стражей, а иногда и с правителями.
Как же Никитин объяснялся в чужеземных странах? Конечно, он не знал всех языков и не изучал их специально. Но, видимо, он быстро схватывал и усваивал разговорные обороты речи. Кроме того, в те времена купцы обычно владели своеобразной смесью слов из различных восточных языков, служившей жаргоном при торговых сделках.
«В ИХ ЕРУСАЛИМ»
Продав жеребца, который, видимо, все время напоминал Никитину о неприятном приключении в Джуннаре, наш путешественник поогляделся в новой стране. С «бесерменами» Никитин не сошелся. Видимо, после приключения с Асад-ханом, понуждавшим его перейти в «Махмет дени», он опасался заводить с ними близкое знакомство.
Иное дело — коренное население Индии. Индийцы горожане, «делари-ремесленники» и «сельские люди» были очень приветливыми, простыми людьми.
Никитин сумел с открытой душой и подкупающей непосредственностью подойти к местным жителям. «Познася со многыми индеяны и сказах им веру свою, что есми не бесерменин, есть христянин, а имя ми Офонасей, а бесерменьское имя хозя Исуф Хоросани». В свою очередь многие ремесленники и крестьяне, убедившись, что этот белокожий и светловолосый тверич не принадлежит к их гонителям, сблизились с Никитиным. Доверие их к русскому человеку, прибывшему из далекой страны, было так велико, что «они же, — пишет Никитин, — не учали ся от меня крыти ни о чем, ни о естве, ни от торговле, ни о маназу (намазе, молитве), ни о иных вещах, ни жон своих не учали крыти». И повседневная жизнь индийцев открылась перед Никитиным. Ему стали известны религиозные воззрения, обряды, быт индийской семьи.
Именно поэтому удалось Афанасию Никитину написать правдивые строки о жизни народа, гонимого и притесняемого.
Здесь уместно вспомнить о путешествии Васко да Гамы (1497–1499), которое открыло путь в Индию и дало возможность португальцам взять в свои руки морскую вывозную торговлю, до тех пор находившуюся в руках мусульманских купцов.
Васко да Гама, обогнув Африку, на хорошо оснащенном судне переправился через море и побывал лишь в одном приморском городе — Каликуте. Целью его путешествия были поиски новых торговых путей для новых потоков колониальных товаров.
Афанасий Никитин путешествовал в одиночку. «Даба», на которой он плыл, была хрупка и подвержена любому ветру. Все ценности Никитина заключались в одном коне. Но когда Никитин увидел новые земли, познакомился с новыми людьми, глубокая жажда познать окружающий мир толкнула его на путешествие в глубь страны. Он сумел найти общий язык с простым индийским народом, слился с ним, и поэтому записи его «Хожения» до сих пор привлекают нас.
Русский характер, русская душа сквозят за каждой строчкой его коротких и вместе с тем образных записей.
Возвратившись из Аланда, Никитин прожил в Бидаре четыре месяца. В начале марта новые друзья пригласили его отправиться вместе с ними в Парвату. «Свещахся (договорился) с индеяны, — пишет он, — поити к Первоти, то их Ерусалим».
Парвата, куда направился Никитин, представляла собой группу храмов; их развалины были обнаружены во второй половине прошлого столетия на южном берегу реки Кришны.
Шел в Парвату Никитин со своими спутниками целый месяц. Индусы направлялись, видимо, к празднику Шива-ратри — празднику ночи, посвященному богу Шиве. Эта ночь торжественно праздновалась по всей Индии, а к наиболее чтимым храмам собирались громадные толпы богомольцев. К этому времени приурочивались и ярмарки. Шла торговля, очевидно, около самых парватских храмов. «Торгу у бутьханы 5 дни», — пишет Никитин. Кстати, употребляемое Никитиным слово «бут» не значит здесь «будда». «Бут» и «бутхана» — это персидские слова и значат «бут» — «идол», а «бутхана» — «капище», «языческий храм».
Но не ярмарка, которую обычно детально описывает Никитин, поразила его в Парвате, а сам храм и религиозные обряды индусов. «К бутхану же съеждается вся страна Индейскаа на чюдо Бутово, — пишет он, а дальше опять подтверждает: — Съезжается к бутхану людей бесчисленно множество».
О празднике Шива-ратри существует древняя легенда.
Некогда один очень грешный и нечестивый человек охотился в лесу. На охоте застала его ночь, и он, боясь диких зверей, взобрался на дерево. Мучимый холодом и терзаемый голодом, провел он всю страшную ночь в лесу. По воле судьбы под деревом, на котором дрожал охотник, стоял столбик «лингам» — символ Шивы. Сам того не ведая, нечестивый охотник почтил великого бога: он бодрствовал всю ночь и ничего не ел, и от каждого его движения падали на священный лингам с дерева капли росы и листья с ветками. На рассвете измученный охотник ушел домой. Когда охотник умирал, за его душой явились посланник бога смерти Ямы и посланник бога Шивы. Между ними разгорелся великий спор. Несмотря на все злодейства, совершенные охотником, его душу все же взял посланник Шивы за то, что он своим невольным постом, бодрствованием и каплями росы, кропившими лингам, почтил великого бога.
В память этого события — спасения грешника невольным постом и бдением — ежегодно и празднуется Шива-ратри. В эту ночь поклонники Шивы соблюдают строгий пост, не спят и под руководством брахманов совершают омовения, приносят богу цветы и листья и выполняют другие религиозные церемонии над лингамом — символом плодородия и «первейшего бога, равного сиянию миллионов солнц».
Храм поразил Никитина своими размерами.
«А бутхана же велми велика есть, с пол-Твери будет», — с удивлением записывает он. Удивляться было чему: храмы в Парвате, обнесенные одной стеной, судя по развалинам, занимали в длину около двухсот, а в ширину около ста пятидесяти метров. Внутри ограды был также сад и пруд. Ограда состояла из больших каменных плит длиной около двух метров и шириной около метра каждая. Высота ограды была около четырех метров.
Вся бутхана «камена, да резаны по ней деяния Бутовыя, около ея всея 12 резано венцев, как Бут чюдеса творил, как ся им являл многыми образы». До недавних пор еще сохранились на стене храма эти двенадцать венцов с изображениями чудес бога.