ьев, смехом: моя фамилия нисколько не хуже вашей. Смех Никодима сухо и неловко оборвался. Он замолчал. - Пожалуйста, взбирайтесь сюда,- указала им Ирина на садовый вал,- и пойдемте к гостям. Когда они очутились в саду, Ирина пошла впереди рядом с Никодимом; послушник шел сзади. - Что за дрянь вы привели с собою? - спросила Ирина Никодима полушепотом. - Ах, не говорите! - отмахнулся Никодим.- Привязался на дороге. Со мною сегодня все несчастья,- добавил он печальным голосом. - Что такое? - участливо спросила Ирина. - Ларион, вероятно, вам уже рассказал, почему я не поехал дальше с ними. - Да! Ларион рассказывал,- ответила Ирина. Она, видимо, не хотела придавать случаю сколько-либо значения, и Никодим уловил это. - Какой у вас праздник? - спросил он, меняя разговор. - Сегодня я досаживаю новый сад, осталось посадить всего три куста, но я хочу посадить их непременно с вами; у меня нынче много гостей, и все уже потрудились - теперь ваша очередь. Они вышли на площадку, обсаженную молодыми кустами - это был новый сад, он выходил не на дорогу, а в поле и был тоже окопан валом с канавой. На площадке собрались гости, их было много, и между ними несколько знакомых Никодиму, но увидел он также и неизвестных ему; все с любопытством посматривали на его спутника. Здороваясь с гостями, Никодим подошел к одному человеку, стоявшему совсем в стороне, и вдруг неприятное чувство охватило его при виде нового знакомого: в нем он не мог не увидеть несомненного сходства с Лобачевым. - Вы не родственник ли Феоктиста Селиверстовича Лобачева? - спросил Никодим. - Нет,- ответил господин брезгливо,- но господина Лобачева я знаю. Ремесло господина было актерское. Это Никодиму стало вдруг ясно. - Вот последние три куста,- указала Ирина Никодиму на садовников, стоявших у вала и державших кусты наготове. Посадить, кусты было делом нескольких минут. Окончив работу и радостно вздохнув, Ирина сказала: - А здесь моя пещера. Только вход в нее не из сада, а с поля.- И, сказав, взобралась на вал и резво спрыгнула в канаву. Никодим спрыгнул за нею. - Знаете,- заметил он деловито, заглядывая в пещеру,- мне кажется, что верх вашей пещеры скоро обвалится - особенно, если будут много ходить по валу. Отчего вы не сделали в пещере свод из кирпичей? - Глупый! - ответила весело Ирина.- Какая же это будет пещера, если потолок в ней сделать кирпичный: ведь будет похоже тогда на погреб. Лучше посадить сверху каких-нибудь кустов, и через кусты уже никто не будет ходить. Никодим смутился от своей несообразительности. В ту же минуту за его^ спиной кто-то заговорил на ломаном русском языке: по голосу Никодим сразу узнал китайца, с которым только что виделся. Обернувшись, Никодим сказал: - Ах, это вы! Китаец, признав Никодима, перестал говорить. В руках он держал пеструю бумажную вертушку, снова предлагая ее купить. ' - Спрячьте вашу вертушку,- сказал ему Никодим по-французски,- лучше дайте нам совет - вы, я вижу, толковый человек,- что нам посадить над этой пещерой, а то верх ее обвалится? Вопрос был предложен в шутку, но китаец принял его всерьез и сказал: - Китайское растение. И при этом покачал головою, спрятал пеструю вертушку 'в свою корзинку, затем покопался в корзине и вытащил оттуда расписанную яркими красками маленькую китайскую коробочку. - Такое растение вы можете Найти только у меня, или вам придется ехать за ним в Китай, - сказал он, не без важности раскрыл коробочку и вытряхнул содержимое ее себе на ладонь. / Ирина и Никодим с любопытством нагнулись, чтобы рассмотреть растение: оно было очень маленькое - вполовину обыкновенной булавки, с белым прозрачным корешком, и два сизых листочка на нем уже распустились чашечкой, а два других, еще не распустившихся, были свернуты в забавный шарик. - Это растение у нас не будет расти, оно совсем игрушечное,- сказал Никодим с сожалением. - Будет,- убежденно ответил китаец,- Я честный купец, я никогда не обманывал; оно скоро разрастется и будет большое-большое. Он показал руками, какое большое будет растение. Но Ирина уже завладела растением и сказала Никодиму: - Заплатите ему. Никодим бросил китайцу монету, и тот, поклонившись, пошел через поле к дороге. Земля над пещерой была сухая и рассыпчатая. Взобравшись на вал, Ирина разгребла руками маленькую ямку в земле и сунула растеньице в пыль. Затем она позвала садовника и приказала ему принести немного воды и стакан, чтобы прикрыть растение, но когда обернулась растения уже не увидела. Куда оно могло пропасть - трудно сказать, но оно было таким маленьким, что даже ветерок мог легко унести его. - Я потеряла растение,- сказала Ирина Никодиму дрожащим голосом, ей до слез было жалко растения. - Не плачьте,- утешил ее Никодим,- я, быть может, еще найду его. И стал искать повсюду: на валу, в канаве, около вала, на площадке. Но становилось уже довольно темно, и трудно было что-либо отыскать. - Догоните китайца,- приказала Ирина,- у него, наверное, есть еще такие растения. Никодим выбежал за вал, поглядел в поле, вышел на дорогу, дошел до пригорка и посмотрел во все стороны: китайца нигде не было видно. - Не знаю, куда он мог так скоро уйти,- сказал Никодим Ирине, вернувшись.
Глава XXIV Неистовый танцор. - Лобачевские фабрикаты.
После вечернего чая, сидя на крыльце и охватив колени руками, Никодим рассказывал Ирине о прошедшем дне. Гости поразъехались, только что за домом простучала на мосту коляска последних, запоздавших. Ночь темнела, и лишь огни из окон дома бросали малый свет на окружавшие дом деревья и на дорожки сада. Луны не было. В воздухе, еще теплом, несмотря на восьмое сентября - день Рождества Богородицы,- не раздавалось уже ничьих голосов, замолкших с уходом лета. Никодим говорил о китайце, о неотвязчивом и загадочном китайце, когда вдруг, на половине рассказа, из мрака, знакомый голос произнес: - Я люблю Китай: в нем есть что-то родное нам, и я всегда это родственное чувствовал. - Опять вы здесь! - с досадой воскликнул Никодим.- Как вам не стыдно подслушивать? Послушник не ответил и не показался из мрака. Но по звуку шагов можно было догадаться, что он поспешно и боязливо отошел прочь. - Вы сегодня,, кажется, очень устали? - заботливо спросила Ирина Никодима.- Вам нужно раньше лечь спать. Я скажу Лариону. Когда через полчаса Никодим, распрощавшись со всеми, собирался уже раздеться и лечь, в дверь к нему постучали. Он ответил. Дверь отворилась, и на пороге показалась Ирина. Она не вошла в комнату, но только спросила Никодима раздраженным полушепотом: - Скажите, пожалуйста, кого вы привели с собой? Какого послушника - разве это послушник? - Почему же не послушник? - Пойдите и посмотрите еще раз, если вы его забыли. Прошу вас. - Я тут ни при чем,- равнодушно ответил Никодим. - Но ведь вы же его привели? - ответила Ирина возмущенно. - Я не Мог его отогнать. - Никодим! Как вам не стыдно? Она говорила так, будто ей было не двадцать три, а шестьдесят три года. - Ирина,- ответил Никодим, попадая в ее тон,- мне нисколько не стыдно. Все на свете делается само по себе и к лучшему. - Зачем же вы передразниваете меня,- ответила она обиженно,- что же, по-вашему, это хорошо и должно быть для меня безразлично? За полурастворенным окном на тропинке в это время промелькнуло что-то темное в белом переднике: должно быть, горничная. Сзади за нею кто-то пробежал, и через минуту за кустами раздался визг и смех двоих людей. Пробежавший сзади был несомненно послушник. Ирина с досадой захлопнула дверь, сказав Никодиму: "Спокойной ночи",- и ушла, явно рассерженная и возмущенная. "Действительно неприятно,- подумал Никодим, оставшись один,- как это я не мог отделаться от него? Привести такое чучело к своим друзьям и знакомым - прямо неприлично. Он, мучаясь этим, еще долго не мог заснуть". А Ирине не спалось. Постель казалась ей жаркой и неуютной, и все чудилось, что по комнатам кто-то ходит. Зажегши свечу и накинув на себя платье, Ирина с огнем вышла из спальни, чтобы осмотреть дом. Проходя мимо зала, она услышала там шорох и заглянула в зал. При слабом свете свечи, потерявшемся в огромной, высокой с антресолями комнате, Ирина увидела перед собой фантастическое существо. Полуголый человек, одетый с красные шаровары, которые только и выделялись своим цветом в полумраке, в курточку-безрукавку и в темной чалме со свешивающимся концом, неистово, но бесшумно выплясывал по залу совсем особенный танец. / В его танце не было легкости или того, что привычно называют грацией, но тем не менее танец зажигал, подчинял себе, и Ирина сама не заметила, как она, в лад танцу, начала слегка покачиваться. Танцор откидывал назад туловище и выставлял вперед то одну, то другую ногу, сгибая их в колене, а голову запрокидывал и руки свешивал бессильно позади туловища, с каждым шагом корпус его подкидывался и вздрагивал; так он шел быстро и доходил до стены зала; затем пятился назад уже медленнее, перегибая туловище вперед и руки опять свесив, пятки же высоко подбрасывая в воздух; иногда он хлопал в ладоши, но беззвучно; чалма на его голове тряслась, и свешивающийся конец ее развевался в воздухе. Ирину танцор сперва не заметил, но когда она, смертельно перепуганная, бросилась к себе в комнату и вместо того, чтобы скрыться прежним путем, по коридору, побежала через залу - он увидел ее и, не прерывая танца, стремительно пошел прямо на нее и загнал ее в угол. Ирина, пятясь в страхе, оказалась припертой к стене. Танцор теперь уже поднял руки; стоя перед Ириной и перепрыгивая с одной ноги на другую, он поочередно тыкал в воздух указательными пальцами и в такт этому пел. Кнт-Кнт-Кнт-Китай, Превосходный край! Что ни шаг - масса благ, Всюду чудеса! Словом, как в известной оперетке. Но оттого это было и жутко и смешно вместе - и вдруг он стремительно схватил Ирину за руки. Она вскрикнула и уронила свечу - свеча потухла, и в тот же миг Ирина почувствовала губы танцора на своей шее, и у нее мелькнула мысль, что танцор укусит ее, но она ощутила только мерзкий и липкий поцелуй, обжегший ее с головы до ног всю. Танцор вдруг также стремительно отскочил и выбежал из зала. Ирина, дрожа от страха, на полу отыскала спички и зажгла свечу. Еле ступая, будто ушибленными ногами, пошла она из зала и на пороге запнулась за грязные сапоги с изломанными носками; сверху их прикрывала черная ряса, но Ирина побоялась тронуть это. С трудом добралась она до своей спальни и до утра не могла заснуть, но никого не позвала и никому ничего не сказала. Она считала, что рассказать об этом можно будет только Никодим