том знаке увидеть букву "Д", но одинаково и "К" и "А". Несомненно было только одно: как это письмо, так и записка, подписанная господином \^, исходили, если судить по почерку, от одного лица. Ответ на первое письмо. Переписан на пишущей машинке. С. Петербург, Марта 2-го дня 191* года. "Думаю, что увеличение назначенной мною суммы нужно более для тебя, чем для Мейстерзингера. За ним я никогда не замечал жадности. Но не желая предпринимать поездку лично - увеличиваю сумму на 30%. Рассчитай сам, сколько это будет. Только помни, что у меня проценты особенные. Ираклий". Ответ на предыдущее (от руки). В. Волочек, 8 марта 191* года. "Ираклий, вы меня обижаете. Все-таки не понимаю, как вы осмеливаетесь оскорблять меня: буду ли я - потомок славнейших крестоносцев - заискивать перед вами, хотя вы и очень сильный человек? 30%, как я рассчитал, слишком мило, и с ними я к Мейстерзингеру решительно не пойду. Право, не стоит даром терять время". Следующее письмо, переписанное на машинке, без числа. "Твое происхождение мне давно известно. Одно меня утешает, что только там, где-нибудь^ Твери или Рязани ты способен проявлять свой чванливый характер, а по приезде в Петербург сразу становишься шелковым. Итак, кончим вопрос о процентах - для меня денег не существует - ну 70%. Довольно? Напиши лучше скорее, как обстоят дела. Твой Ираклий". Ответ. 9 марта 191* года, Тверь. "Очень благодарен тебе, мой друг, за привет и ласку. При 70% прибавки дело наше выгорит безусловно. Расскажу по порядку, что было. Получив твое письмо от 2-го марта, я опять посетил Мейстерзингера и еще раз подивился тому, как он мог при столь скромных средствах, что ты всегда отпускал ему, так прекрасно и богато обставить свою квартиру. Она не велика, правда, но чего; там нет. Однако к делу. Мейстерзингера я не застал. Прислуга мне сказала, что он снова отправился на охоту, и объяснила, как его можно найти. Я поехал следом. В лесу, над озером я приметил Мейстерзингера и Валентина, шествующих вместе, но не хотел выдать своего присутствия Валентину, а верный пес на меня не залаял. Я долго шел в некотором отдалении, но не упуская их с глаз. Походивши час-полтора, Валентин сел на камень; Мейстерзингер уселся рядом; скоро Валентин задремал - тогда я подал Мейстерзингеру условный знак. Мейстерзингер подошел ко мне почему-то нехотя. "Ничего не выходит", - сказал он, но я понял, что нужно ему обещать больше. Обещание сразу возымело свое действие. Он мне сейчас же принялся рассказывать, что говорил с Евгенией Александровной уже не один раз, но что она колеблется. Я стал объяснять ему, как лучше было бы вести дело, но нас прервали: Валентин проснулся и позвал Мейстерзингера. Я спрятался в кусты, однако все же успел сказать Мейстерзингеру, где нам лучше увидеться. Жди моего следующего письма". Следующее письмо - продолжение предыдущего. 10 марта 191* года, Волочек. "Видел сегодня почти одновременно Евгению Александровну и госпожу NN. NN сказа/га мне, что вы хотя и великий человек, но старый гриб, а меня нежно поцеловала на прощанье. Она утверждает, чгпо не хочет тебя более видеть. Но зато какова Евгения Александровна! Сколько в ней благородства и достоинства, даже величия, только она, именно она и могла любить столь самозабвенно. Я еще не видел подобных женщин. Мейстерзингер прибежал ко мне, весело прыгая. "Готовьте деньги,- сказал он,- все принимает благоприятный оборот, все нам на руку: она получила письмо от мужа и очень раздосадована его грубостью и непонятливостью. Она первый раз после десяти лет обратилась к нему за советом, а он ответил ей насмешками". Продолжение предыдущего. Тверь, 29 марта 191* года. "Дорогой мой, не сердись, что не писал тебе так долго. Евгения Александровна приезжала на три дня из города, и Мейстерзингер взялся провести меня к ней, но Ерофеич помешал нам, сунувшись Совсем не вовремя. Однако я поймал ее на вокзале, когда она уезжала обратно в город, и говорил с нею. Она просила передать тебе, что помнит и любит тебя, но на мой вопрос, согласна ли повидаться с тобой - отрицательно покачала головой. Спрашивается, что же делал Мейстерзингер? Он водит нас за нос. Однако, мой милый, ты видишь, сколько я трудился. Неужели, если Евгения Александровна не поедет, ты. не войдешь в мое положение и не постараешься повлиять на госпожу NN?" Ответ: С. Петербург, 31 марта 191* г. "Конечно, не постараюсь. Если ты до конца не достараешься, то есть пока Евгения Александровна не будет здесь, я всячески буду острауять госпожу NN. Пойми, что во мне говорит не только любовь, но это является вместе и вопросом моего самолюбия. Мейстерзингеру передай от меня, что он куда как плоховат и, если доведется мне его когда-либо погладить, то уж поглажу его непременно против шерсти. Ираклий". Написано от руки. 26 мая 191* года. "Ура! Евгения Александровна будет: она мне сама сказала сегодня, у качели. Мейстерзингеру заплатил. Ура". Больше ничего не было. Никодим, прочитывая одно письмо за другим, бледнел все больше и больше, потом встал, с лицом ужасно изменившимся, подошел к письменному столу, взял с него электрическую лампу с зеленым абажуром, повертел ее в руках и ударил ею о край стола, абажур разлетелся на мелкие куски, лампа же искривилась. Лобачев глядел прямо в глаза Никодиму. Никодим протянул руку к тежелому пресс-папье - но тут Лобачев цепко ухватил Никодима за руки. В комнату вбежал слуга, привлеченный шумом. Лобачев сделал ему знак удалиться. Никодим дрожал, как в лихорадке. - Бедный мальчик,- сказал, наконец, Лобачев с трудом,- теперь видите, как не просто было для меня объяснить, где ваша мать. Но неужели вы думали, что какая угодно женщина, хотя бы она была и вашей матерью, не променяет всего в жизни на любимого человека? - Нет,- ответил Никодим криво и жалко улыбаясь (на лбу у него выступил пот),- нет, я думал проще, я смел думать, что моя мать никого не любила, кроме моего отца. И, шатаясь, вышел вон.
Глава XXVII Господин Марфушии в действии.
Читатель, вероятно, не забыл, что Никодим, скрываясь ночью из дома Ирины, с торжеством представлял себе озлобление и негодование господина Марфушина, когда тот утром обнаружил бы исчезновение Никодима. Вышло совсем не так, и Никодим ошибся в своих ' предположениях. В то время, когда Никодим, выскочив из окна, направлялся к дороге, господина Марфу -шина в доме Ирины уже не было... Встреча Ирины с ним читателю уже известна. Убежав из зала после поцелуя, ошеломившего Ирину, господии Марфушин спрятался опять в каморку и, приоткрыв, ее дверь, стал прислушиваться, чтобы определить, куда пойдет Ирина. Убедившись, что она прошла к себе в спальню, Феодул Иванович беззвучно выскочил из каморки, добежал опять до зала и, забрав оттуда свои сапоги и рясу, снова вернулся к себе. Зажегши свечу и приняв прежний монашеский вид, господин Марфушин стал в позу и принялся рассуждать, или, как он определял обыкновенно, философствовать. - Зачем нужен мне этот глупый Никодим? - спросил он. - Разве я обязан его сопровождать всюду и нянчиться с ним, будто связанный. Я могу идти, куда мне захочется... Господин Марфушин повернулся на одной ножке три раза кругом, обычной своей манерой, и снова стал в позу. - Не обязан я,- сказал он,- быть всегда с Никодимом. Пойду, куда хочу. Прощайте, Никодим Михайлыч, дорогой. Посмотрим, как это еще вы сможете без нас обойтись. И, надвинув на голову клобук поплотнее, господин Марфушин ловко выскользнул из дома. Постояв в саду, он прошел к беседке, достал из кармана большой складной нож и вырезал на стене беседки на ощупь несколько слов, весьма неприличных; потом вздохнул, спрятал разогретый от работы нож в карман и скрылся во мраке. Нельзя было уследить, где и как он провел время до рассвета, но первые проблески утра застали его еще недалеко от имения Ирины, на полусгнившем мостике через речку с крутыми берегами. Обрисовавшись на мостике, господин Марфушин сказал в пространство: - Мейстерзингер, скоро ли вы будете? Голос, как будто из подземелья, ответил: - Буду скоро. - Не копайтесь,- ' произнес Марфушин наставительно. Из-под моста показалась рыжая растрепанная голова Мейстерзингера. - Не могу разговаривать с вами здесь,- сказал Мейстерзингер,- приезжайте лучше ко мне в Волочек,- и снова спрятался под мост. - Почему не можете? Отлично можете,- возразил послушник и, перегнувшись через перила, спрыгнул вниз. Он попал прямо в воду, но это ему оказалось словно нипочем. Выбравшись на сушу и отряхнувшись, как собака, Марфушин полез под настил моста и уткнулся руками в живое существо. - Это вы. Мейстерзингер? - спросил он. - Я. Что вам нужно? - раздался голос из мрака. - Зачем вы забрались сюда? - Я жду сэра Арчибальда. - Почему же под мостом? - Утром по мосту поедут мужики с горохом. Вот почему, и перестаньте задавать глупые вопросы не ко времени. Марфушин помолчал. - Господин Мейстерзингер, как вы поживаете? - спросил он через минуту шепотом. - Ничего, благодарю вас. Работаю понемножку. - Скажите, сколько вам платит Лобачев? - Какое несносное любопытство! Зачем вам знать? Я работаю на процентах. Только проценты у Лобачева особенные. - Представьте себе, какое совпадение: я тоже на процентах. Но вы плохо осведомлены в деле: у господина Лобачева проценты обыкновенные. Это у Ираклия особенные. - Господин Марфушин, где вы были? -"спросил уже Мейстерзингер. - Ах, я-то? Я работал. В монастыре был. - Здесь ли вы. Мейстерзингер? - прервал их сверху голос Уокера. - Здесь,- ответил за Мейстерзингера Марфушин.- Сэр Арчибальд, полезайте скорее под мост, пока вас не заметили. Длинные ноги Уокера мелькнули в полумраке, и он также очутился под мостом. - Тес! - сказал он.- Тише, там едет кто-то. Все трое примолкли. Несколько тяжело нагруженных возов проехали через мост. Когда звук колес отдалился, Уокер спросил: - Господин Марфушин, откуда вы? - Ах, не говорите! - с досадой ответил послушник.- Меня просто загоняли на работе. Я скоро протяну ноги. Они опять помолчали. - Господии Марфушин, вы нам немного мешаете,- вежливо сказал Уокер. - Я уйду сию минуту, сэр,- еще вежливее ответил послушник,- но раньше я должен сообщить вам свои наблюдения: по-моему, в нашем сообществе стали образовываться прорехи. Я не сомневаюсь в вас, сэр, и в вас, мой милейший ирландец, но что вы скажете о госпоже NN? Китаец же, положительно гнет, что называется, свою линию. - Вы ошибаетесь,- сказал Мейстерзингер,- госпожа NN настолько сознательно действует, настолько необходима в деле, что мы без нее были бы, как без рук. Уже почти обеспечено, что Никодим, благодаря ее стараниям, станет для нас, своим. О, поверьте, Лобачев сумеет обласкать его. - Я не сомневался никогда в с