— Но они не пахнут… И тут он обманывает, — ворчливо забормотал Рога.
— Вот именно, не пахнут, поэтому мы можем идти пить виски, — согласился Бобби.
Он был очень высокий, тощий, с рыжеватыми, коротко подстриженными волосами. В комнате, опустившись в кресло, он словно сложился, сплетая при этом ноги в узеньких чесучевых брюках. Казалось, что у него на несколько суставов больше, чем у нормального человека. На мои вопросы он отвечал бормотанием, не отрывая взгляда от красных искаженных гримасами тибетских масок. Его рука повисла над низким столиком, терпеливо ожидая, пока в нее всунут стакан.
— Мы можем поболтать еще… А о нем вы не беспокойтесь, — сказал Рога. — Настоящий джентльмен, имея виски и трубку, никогда не скучает… Бобби подстреливали четыре раза. Два раза он горел. Однажды его пытались прикончить, когда он висел на парашюте.
— Чертовское везение. И он всегда оставался невредимым?
— Ну, не совсем. Несколько костей он все же поломал. У него на плечах великолепные шрамы от ожогов. А пулю из бедра ему вытащили лишь в прошлом году…
— Что он здесь делает?
— То же, что и я. Деньги. Летает у моего магараджи.
— С таким же успехом?
— Угу, — меланхолично подтвердил Рога.
— А почему он не возвращается в Англию?
— Это не так просто. Сначала мы были законтрактованными офицерами. Потом налаживали индийцам гражданскую авиацию, особенно ночные полеты. Здесь нужно летать только ночью. Тогда нет воздушных ям, небо ясное, мотор не перегревается… Бобби выписал жену. Если бы здесь не было жарко как в печке, все было бы здорово. Бунгало, полно слуг, автомобиль к вашим услугам. Вам известно здешнее поверье: если проехаться на слоне, то его сила перейдет к тебе и ты будешь жить на десять лет дольше. Бобби с женой вошел за загородку, где стояли слоны нашего магараджи, и велел этакому великану покачать ее. Слон обхватил жену Бобби хоботом и приподнял. Ох, и умные же это твари… Делал он все деликатно, но по-слоновьи. А она была на пятом месяце… Выкинула. А в здешней больнице ей так напартачили — ведь они не верят в антисептику, — что пришлось вырезать ей и то и это. Теперь у них уже не будет детей.
Рогульский задумался, потягивая виски.
— Бобби не доверяет местным механикам. Действительно, все нужно проверять самому… Индийцы в общем-то рассуждают разумно: металл выносливее мышц, так чего же волноваться? Достаточно протереть его сверху… Ведь недавно загорелся даже самолет, в котором летел Неру, потекло масло. Как дело доходит до полета, Бобби нужно искать по всему аэродрому. Он прячется или запирается в баре.
— Боится?
— Нет, просто ему противно. Тогда ему дают стаканчик виски, а иногда тащат к машине, и он отбрыкивается. Но стоит ему сесть и положить руки на рукоятки, как вся истерика проходит… Машину Бобби ведет безошибочно…
— Не станете же вы убеждать меня, что после спиртного лучше летать?
— Нет. Может, только не так страшно. Виски вы должны рассматривать как лекарство. Когда он уже в воздухе, голова его моментально проясняется. Понимаете, сидишь в этой развалине на высоте нескольких тысяч метров над землей, которая что есть силы притягивает к себе. А если ты однажды падал, то где-то в подсознании обязательно останется след. Даже не я сам, а вот это, — Рогульский потыкал себе пальцем в живот, — помнит.
Бобби оцепенел. Если бы не попыхивание трубки, я бы мог подумать, что он снова вздремнул.
— Хотите оживить его? Скажите «камикадзе», — шепотом подсказал Рога.
— Что это значит?
— А такое японское заклятие, — злорадно усмехнулся он, — Ну, смелее…
— Камикадзе, — произнес я вполголоса. — Бобби Мэтьюс, камикадзе…
Бобби повернулся, как будто его хлестнули бичом. Стакан выпал из его руки и разбился о каменный пол. Он закрыл лицо руками и разразился странным смехом, во всяком случае я принимал это за смех, прежде чем понял, что длинный, медлительный англичанин, награжденный боевыми орденами, плачет.
— Ну, Бобби, успокойся, — заговорил Рога, подавая ему новый стакан. — Это была только шутка…
Рогульский поил его, как ребенка. Зубы летчика позвякивали о стекло. Тыльной стороной ладони он вытирал щеки, размазывая обильные слезы и слюну.
— Что с ним случилось?
— Ничего. Заусеница на сердце, некое психологическое испытание. Теперь уже все в порядке. Видите ли, ему было девятнадцать лет, когда убили его капитана. А так как Бобби летал, как ангел, — в нем было что-то от скаута, — его сделали начальником эскадрильи. Вы знаете историю с дорогой на Мандалай? Японцы сбрасывали там парашютистов, лазали по деревьям, словно обезьяны. Отступление через джунгли, настоящие джунгли, а не такие засохшие колючие кусты, как здесь. Вспарываешь зелень ножом, а она тут же за тобой срастается снова. Часть дивизии оказалась отрезанной. Решили пробиваться прямо в Индию. На карте каких-нибудь полпальца. Ни один из них не дошел. Шести тысяч человек как не бывало. Побросали все снаряжение, себе оставили только карабины. Надеялись, что подстрелят какую-нибудь дичь… Но попробуйте поохотиться в погребе, стреляя на звук шагов наверху. В лесу то же самое. В кронах деревьев движение, щебетание птиц, ветки вздрагивают от прыжков обезьян, а вы внизу, под несколькими ярусами листвы, по колено в тухлой воде. Люди подыхали там от голода и лихорадки. К тому же они сами были дичью.
Другая часть дивизии пыталась пробиться. Дорога без конца петляла. С неба сыпались джапсы[12]. Там заварилась хорошая каша. У нас было немного самолетов, и их бросили для поддержки операции. Видели вы когда-нибудь джунгли сверху? Холмы в зеленой шубе, кое-где черные скалы, как ощеренные зубы, до того похожие друг на друга, что сам черт ничего не разберет. И чем ниже летишь, тем хуже. А наши должны были лететь на нулевой высоте, потому что выше шли самолеты на Сингапур, эскадрилья за эскадрильей. У японцев во Вьетнаме были прекрасные аэродромы, отданные им французами без единого выстрела.
Бобби получил приказ разбомбить японские группировки на шоссе. Летели три машины. Это было первое серьезное задание, когда он должен был не только рисковать собственной шкурой, но и командовать другими людьми и отвечать за них.
Дорога опоясывала горы, — Рогульский изобразил все при помощи пятерни, растопырив ее на столе, — Здесь были джапсы, а здесь — англичане… Не знаю, как это случилось, но он на бреющем полете сбросил бомбы в кучу палаток. Поднялся дым и туча листьев. И тогда Бобби заметил Юнион Джека и флаги Красного Креста. Он покрошил своих же раненых.
Так уж получилось. Ничего не поделаешь. Это не первый и не последний случай. Кто бы там стал добиваться справедливости. Но англичане — народ мудрый, они решили использовать покойников. Только у нас, поляков, как гласит история, убитых принимают за обузу. У них же убитые служат вместо динамита, вместо горючего. Разгромленный госпиталь сфотографировали, все знаки были там видны как на ладони. Фотографии разослали по подразделениям. Солдаты клялись отомстить джапсам.
Уж если так получилось, то нечего нюни распускать, на покойниках надо заработать. И заработали как следует.
Но скрыть этого дела не удалось. И вот недавно Бобби получил в подарок от коллег книжку. Стоит ему только напиться, как он начинает над нею плакать. Отличное издание, называется «Белая книга японских преступлений». Там есть и тот разбитый госпиталь по дороге на Мандалай. И остроумное посвящение: «Бобби Мэтьюсу — японскому камикадзе шлют свои поздравления офицеры, товарищи…»
Теперь вы не удивляетесь, что это его так задело?
— Мне чертовски неприятно, — вздохнул я, пожимая англичанину руку, — я действительно не хотел…
— Ничего.
— Поговорим о делах.
Рога вернулся к своему прессу и изложил мне хитроумные планы, с помощью которых он хотел быстро нажить состояние. Он чуть ли не предлагал мне бросить посольство и остаться у него директором еще не существующего сахарного завода. Ведь ему нужен верный человек, который присматривал бы за делом.
Было уже совсем поздно, мы и не заметили, как пролетело время.
— Я бы съел чего-нибудь, — неожиданно сказал Рога, — Чем шарить на кухне, поедем лучше на tarduri chicken[13].
— Это идея. Признаться, я тоже проголодался.
Мы потихоньку выбрались в ночную духоту.
Чокидар, должно быть, караулил под дверью и, прежде чем я успел достать ключ, проскользнул в комнату. Делая вид, что наводит порядок, он высыпал себе на ладонь окурки из обеих пепельниц.
Я не стал выводить машину, чтобы не будить жену. Мы пошли по асфальтированной дороге, направляясь к отелю «Амбасадор».
На койках под деревьями спали шоферы такси, укрывшись с головой. Когда я коснулся плеча одного из них, из-под простыни показалась голова в тюрбане. Невероятно усатое лицо шофера опухло от сна. Увидев нас, он с явным сожалением покинул постель, натянул широкие штаны, взял рукоятку и отправился к машине.
Сквозь открытые дверцы врывалась холодная струя воздуха, пахло пыльной зеленью. Огромные сверчки с сухим треском стукались о наши лица.
— Куда мы едем? — поинтересовался наконец водитель.
— Прямо. «Moti Mahal».
Мы миновали темный квартал вилл с тенистыми деревьями и через Кашмирские ворота въехали в Старый Дели. Сразу же стало душно, мостовая и стены излучали тепло. Торговцы продавали мандарины и сироп из сахарного тростника. Чадили маленькие керосиновые горелки, на которых подогревались медные подносы с китайскими орехами. Около кинотеатра толпились нищие, пересчитывая медяки. Под аркадами уже собрались семьи бездомных и, готовясь ко сну, расстилали на тротуаре куски циновок и газеты.
Едва мы вышли из машины, как нас окружила толпа мальчишек, предлагавших себя в проводники. Они услужливо закрывали дверцы такси, дергали нас за штаны и кричали: бакшиша, саб, бакшиша. Вдруг мальчишки разбежались в разные стороны, как цыплята, всполошенные пролетающим ястребом. По тротуару шествовал полицейский в коротких штанишках, в красном тюрбане, с метровой бамбуковой дубинкой в руках. Он тоже был готов проводить нас в домики с танцовщицами.