Когда мы выехали на шоссе, уже совсем стемнело, пришлось включить фары.
По дороге тянулись бесконечные возы. В лучах света фиолетовыми звездами загорались глаза волков.
— Это должно быть где-то здесь, — произнес секретарь, — притормози…
Я припомнил поворот, высокие деревья, вздувшуюся корову. Мы нюхаем воздух, проникающий в машину через опущенное окно. Вдруг я замечаю гиен. Огромные твари с короткой мордой и сморщенным задом. Даже и не думают уходить с дороги, пришлось ехать прямо на них, чтобы заставить удрать.
— Лучше не выходи, — предостерегает меня секретарь.
— От коровы нет уже и следа! — кричу я. — Даже мослы исчезли.
Ночь полна движений, визгов, фырканья. Нас пробирает дрожь от противного, как бы сдавленного хохота гиен.
Мы долго едем молча.
— Как ты думаешь, что будет с этим мальчиком?
— Он потерял несколько лет. Ребенок учится на примерах. Он наблюдает и непроизвольно перенимает жесты, мимику, словарь, соединяет причины со следствиями. Этот перенял обычаи волков. Теперь, наверное, он всегда будет отставать в развитии.
— Но меня интересует, — перебил секретарь, — сможет ли он когда-нибудь рассказать о своей жизни среди волков? Ведь он должен был пережить необычайные минуты. Он действительно знает их, был волком, одним из стаи.
— Сомневаюсь, скорее он будет повторять то, что ему подскажут взрослые. Не забывай, что, несмотря на свои семь лет, он в смысле разума почти младенец.
— Посмотрим. Уверяю тебя, газеты не забудут о такой сенсации.
Он не ошибся. Сообщения появлялись каждые несколько дней: «Мальчик-волк научился сидеть», «Мальчик-волк ест лепешку, намазанную красным мармеладом, думая, что это сырое мясо», «Вскоре ему сделают операцию и удалят загрубевшую кожу на ладонях и на коленях».
Однако, прежде чем дело дошло до операции, всю печать облетело сенсационное известие: «Мальчик-волк украден нищими». Его увели ночью и спрятали. Нищие собирались показывать его на ярмарках как диковинку. Мальчика пробовали держать в темноте и бить, чтобы вернуть ему повадки волка.
К счастью, полиция разыскала несчастного. Бродяги, странствовавшие с медведем и танцующими обезьянами, были арестованы. Мальчика перевезли в Дели и отдали в руки врачей. Журналистов к нему не допускали.
В связи с этим мне припомнились другие случаи с людьми-волками, описанные в старых хрониках. В свое время особенно много писали о Дино Саничаро, которого нашли во время охоты в 1867 году. Тот тоже прожил среди волков несколько лет. Он воспитывался у протестантских миссионеров. Поначалу его держали на цепи, так как он был опасен для окружающих. Потом Дино дал себя приласкать. Научился ходить выпрямившись. Но когда спешил куда-нибудь, например за едой на кухню, то опускался на руки и мчался на четвереньках. Вел он себя спокойно, любил играть с собаками. Обожал сласти. Знал Дино всего несколько слов, сообразительность его осталась на уровне пятилетнего ребенка. Умер он в феврале 1895 года.
Последнее сообщение о нашем мальчике-волке гласило: «Возвращается к родителям, узнает их, говорит шесть слов». Мальчик-волк, должно быть, становился все более похожим на обычного ребенка, так как больше о нем не писали.
ПРЕЛЕСТИ ОДИНОЧЕСТВА
Я вопросительно посмотрел на Рысека. В знак признательности он кивнул. После продолжавшейся весь день поездки в машине по узкой и извилистой дороге, проложенной по опасным скалистым уступам, мы достигли перевала. Высота почти три тысячи метров. Перед нами открывался вид на Кашмир, у наших ног лежала райская долина Сринагар. Серебристые шпалеры похожих на тополи эвкалиптов, ореховые сады, рыжеватые снопы сжатой пшеницы. По зеленым пастбищам проносились тени облаков. Тучи проплывали внизу, у нас под ногами. Белые, пронизанные лучами солнца, они отражались в озерах, скрывали ледяные вершины Гималаев, замыкавшие горизонт. По склону, шевеля буйную траву, навстречу нам поднималось прохладное и душистое дыхание ветерка. Я вытянул руки: дуло в рукава, свежие струи омывали грудь.
Только теперь, после преодоления скалистых баррикад, путешествие начинало радовать нас. Должен сказать, хотя в это и трудно поверить, что в течение года весь Дели был для меня всего лишь вольерой у клетки посольства. Меня терзала не жара — я быстро привык к прозябанию внутри раскаленной печи, — а монотонность существования. Вечно одни и те же лица, рецидивы разговоров, содержание которых я уже знал наизусть. Я бился о знакомых, как зверь о прутья клетки. Два ресторана, четыре кинотеатра. До сих пор у меня в ушах стоял звон цикад и велосипедистов, упорно загребавших воздух худыми ногами. А это небо над Дели, поразительно пустынное! Оно выжжено зноем, на нем не видно даже сипов.
Теперь я чувствовал себя, как заключенный, выпущенный из камеры. Радовался, что мне удалось сбежать. Я наслаждался одиночеством.
Кришен, наш водитель, уже ежился от холода и натягивал на голову свитер, закрывая, по индийскому обычаю, горло и уши. Мы рассмеялись. Нам эта прохлада напоминала отчизну.
Сели в машину, и наш фиатик резво покатился по извилистой дороге вниз, в долину. Обедать мы решили в столице Кашмира.
— Куда заедем, саб? — спросил Кришен. — Здесь славятся домики на лодках, удобно, дешево, там можно достать все…
В этом «все» таилась сила невысказанных обещаний, но я уже знал ее цену.
— Ночуем в отеле, вечером осмотримся в городе, выберемся на озеро, тогда и решим, где будем жить эту неделю.
— Саб, в отеле дорого и грязно. На лодках чисто, много воды, там все вымыто, — расхваливал Кришен, — У меня здесь родственники еще с тех пор, как я водил грузовик.
Я по опыту знал, что у него были родственники в каждом уголке Индии. Он получал от нас деньги на отель и на питание, а таскался по каким-то дырам с девушками, которым покупал папиросы и бетель.
— Попытайся, Кришен, сезон уже закончился, теперь должно быть дешевле…
— Ох, саб, для меня специально снизят цену, меня здесь знают.
Все же на ближайшем перекрестке он остановил машину и стал расспрашивать о дороге, хотя прямо под носом у него висела огромная таблица с надписью «Отель Виктория». Нас моментально окружила толпа посредников. Они услужливо открывали дверцы машины, пытались вытащить нас. Один из них схватил чемодан и термос и побежал, крича на ходу:
— За мной, саб, «Отель Лотос»! Это близко, я провожу!
— Хватай его, а то вещи пропадут, — вытолкнул я Кришена из машины. Тот с трудом вернул неопытного проводника. Посредники цеплялись за шофера, шел явный аукцион, ему обещали проценты. Смутившись, Кришен стал объяснять мне, что отель, может быть, даже лучше, чем жилые лодки. Там действительно достаточно воды, но ее не используют, и готовят там только баранину…
Я сел за руль.
— Я поведу машину, а ты оставайся здесь, с посредниками.
Толпа неохотно расступалась. Шофер корчил такие гримасы, как будто не мог выдержать моего безумия, но по крайней мере еще не терял надежды. Наиболее стойкие посредники бежали вслед за нами, только самые толстые отстали на этой стометровке.
Мы подъехали к отелю. Я видел разочарованную толпу, жестикулировавшую перед воротами. Дальше путь им был закрыт. Посредники вступили в хитроумные переговоры с чокидаром, который кинжалом чистил себе ногти.
— Ну, мы спасены, — сказал Ричард, — хотя не знаю, надолго ли. Осада продолжается.
Наши преследователи крались вдоль живой изгороди и протягивали визитные карточки, рекламные листовки. Они потрясали книгами, испещренными надписями благодарных клиентов, звучавшими подобно эпитафиям на плитах гробниц: «Я был тем, чем стал ты. Ты будешь тем, чем стал я!» Разумеется, полным благодарности, пойманным на живца дураком.
— Не сегодня, дорогие, — дружески помахал я им, — завтра, завтра я отдамся в ваши руки…
Посредники стали плотной кучей, некоторые уже присели на корточки, приступая к систематической осаде. На каждый из наших чемоданов пришлось по два носильщика, а рук, протянутых за бакшишем, было в два раза больше.
Слуги носились по комнате, наливали в графины воду, расставляли для украшения букеты из листьев, чистили песком ванну, рассыпали под плюшевым диванчиком дезинсекталь, разгоняя пауков и москитов. Однако комната не теряла своего запущенного и мертвого вида. Сезон уже кончился. Впрочем, как было отмечено, гости не оправдали надежд. Навсегда ушла состоятельная каста старой английской администрации, которую общественное положение обязывало проводить лето в Кашмире, участвовать в традиционной охоте на медведей. Индийцев же из Дели жара терзала гораздо меньше, чем мысль о необходимости выбрасывать деньги ни за что, всего лишь за свежий воздух. Отель был безлюден.
Слуга спросил, можно ли привести к нам самого лучшего проводника, который организует нам конную вылазку на ледники, рыбную ловлю, посещение дворцов шаха, террасами спускающихся к озеру. Он подсунул мне визитную карточку в золоченой рамке: совершенно бескорыстно нам предлагал свои услуги господин Ахмед Ласоон. Когда я, умывшись, в ожидании Рысека повалился на кровать, из-за уголка откинутого одеяла высунулась еще одна листовка, предлагавшая более интимные развлечения, но подписанная тем же именем.
— Надо будет обязательно посетить знаменитые ткацкие мастерские кашмирской шерсти и фабрики ковров, — вытираясь говорил Рысек.
— Я уверен, что это тоже находится в ведении Ласоонов. Их отзывчивость начинает меня поражать.
— Ничего не поделаешь. Пусть войдет, дадим ему отпор. Поговорим, посмотрим — не ошибемся.
В комнату с достоинством вошел сопровождаемый слугой полный мужчина, одетый по-европейски. Только борода его, по обычаю парсов, была выкрашена в красный цвет. Одно веко у него свисало на глаз и было украшено коричневой бородавкой. Иногда, как бы не доверяя правому глазу, он приподнимал веко мизинцем и бросал в нашу сторону хитрый взгляд.
Предложение ясно: он хотел, чтобы мы были его гостями, и отдавал в наше распоряжение плавучий дом. Никакого риска! Он мог обеспечить нам достойный отдых, познакомить с красотами страны и прежде всего изолировать от натиска назойливых купцов, он дружелюбно нас предостерегал, что товар подделан и обирают бесчеловечно. А с ним мы избежим опасностей, он, один из самых богатых людей в Кашмире, может даже позволить себе делать подарки друзьям и не остановится перед тратами, только бы обрести нашу дружбу… Платой ему будет наше удовлетворение, улыбка на наших лиц