ах. Еще сегодня на лодке будет устроен ужин, чтобы мы познакомились с кухней. Кухня может быть французская, английская, индийская, вегетарианская и персидская — по желанию. А потом решим. Ночью лодка выплывает на озеро. Утром — прогулка по дворцам, плавучие сады, посещение его фабрик. Там мы выбираем подарки, делаем мелкие покупки, — пересчитывал он, загибая толстые пальцы, сверкавшие золотыми перстнями с рубинами. Он брал нас под свою опеку, как в полон.
— Знаешь, этот добрый дядечка начинает меня забавлять, — произнес Рысек, — его обязательность увлекает, как половодье… Только бы оно не понесло нас, вымывая последние рупии.
Но внимательное ухо старого купца уловило последнее слово, он замахал руками.
— Нет! О деньгах не может быть и речи! Для меня прием господ является честью…
Наш ответ Ласоон должен был получить тотчас, чтобы успеть сделать соответствующие приготовления. Он напирал на нас толстым брюшком, щекотал ухо красной надушенной бородой.
Мы сдались.
Выходя, он приподнял веко и посмотрел на нас с таким видом, с каким кухарка оценивает предназначенную на убой дичь. Едва за ним закрылась дверь, как мы почувствовали беспокойство.
Вот и огромная столовая отеля. Сотни опустевших столиков, свора кельнеров в зеленых тюрбанах, стадо мальчиков, вырывающих тарелки прямо из-под рук. Сам шеф трогает гренки, чтобы проверить, достаточно ли они подрумянены. У нас волосы встали дыбом. Слыша команды, передаваемые из уст в уста, мы начинали разговаривать шепотом. Каждый проглоченный кусок сопровождался взглядами. Я ощущал эти взгляды, как пальцы на горле.
— У меня такое впечатление, как если бы, сидя за столом, мы кормили не себя, а их… Признаюсь, я не прочь перехватить что-нибудь по-настоящему.
— Надо изучать йогов, — проворчал я, — Мы только приняли корм, из которого они взглядами высосали его сущность, живительное содержание.
— Не глупи. Они священнодействуют, как в погребальной конторе.
— Вывод? Надо собирать пожитки. Перебираемся на лодку. Я истосковался по одиночеству.
— Мечтаю о том, чтобы очутиться вдали от людей, от их паршивых дел, поступков, унизительной хитрости.
Лодка оказалась целой баржей. На ней стоял павильон с салоном, устланным коврами, немного потертыми, но еще совсем-совсем… Клубные кресла, электрические светильники. Вдоль озера проходили провода, так что, выбрав укромное место, к ним можно было подключить кабель. Дальше располагалась столовая с баром. На стене оленьи рога и фотографии господина Ласоона со знаменитыми гостями. Две спальни, две ванные. На плоской крыше — терраса с шезлонгами и маркизами в красную полоску.
На ужин подали рыбу и дикого гуся. Кришен принес местное лакомство: водку из мандаринов. По вкусу она напоминала смесь лака для ногтей и денатурата, знаете, того, с этикеткой, украшенной скрещенными берцовыми костями. Как называют его потребители, «мир смеется».
— Наверно, здесь нам будет не хуже, чем в отеле, — ворчал я, пробуя, удобна ли кровать.
Меня удивили высокие спинки кроватей, задернутые кретоновыми занавесками. Я поднял занавеску и прыснул со смеху. В ногах и в голове в спинки кровати были вставлены огромные зеркала. В этой кровати нельзя было остаться одному: отражение удваивалось, и я видел себя карточным валетом. Теперь я понял намеки старого пирата относительно танцовщиц. Он с сожалением говорил, что действительно сезон уже кончился, но какое-то подобие того, что ожидало нас, если бы мы приехали на весь отпуск, можно было бы организовать… Рысека я застал уставившимся в зеркало на своей кровати.
— Влипли, — коротко резюмировал он.
— Интересно, что последует дальше?
Ночью мне снились беспокойные сны, но это можно было приписать последствиям обильного ужина.
Рано утром на помосте застучали босые ноги, и лодка поплыла по каналу в сторону озера. Я засыпал и просыпался. Шумела вода в шлюзах, потом мерно плескал шест и шлепали чьи-то ноги. Мы величаво плыли вдоль берега. Проходя мимо моего окна, сплавщик замедлял шаги и, приподнимаясь на цыпочки, заглядывал в спальню, будто ожидал, что в течение ночи я размножился. Под шум плещущей о борт воды я заснул.
Разбудили меня гортанные крики. В голосах звучал гнев, раздавались проклятия. О воду шлепали весла. Я сорвался с постели, мигом натянул штаны и выскочил на помост. Рысек уже стоял там и восхищенно смотрел на происходящее. По озеру навстречу друг другу двигались две плоскодонки, узкие и неустойчивые. На носу сидели на корточках гребцы и размахивали кулаками. Они орудовали веслами, как наездники пиками, обливая друг друга водой.
— Ведь это же поединок! У этих горцев есть темперамент! — бормотал я, видя, как они лупили друг друга, даже спины гудели.
Вокруг дерущихся собиралось все больше лодок, которые выплывали из-за полога плакучих ив. Наконец одному забияке ловким рывком удалось плеснуть водой в глаза противнику, вдобавок он наградил его ударом весла по шее и столкнул с лодки. Тот ухватился за борт. Просторная одежда из овчины, нечто вроде блузы с широкими рукавами, распласталась по поверхности воды и, постепенно намокая, тянула беднягу на дно.
Рыбаки разъезжались, продолжая обсуждать событие.
— Из-за чего они подрались? — спросил я нашего гребца.
— Он украл у него грядку плавучего огорода и привязал ее к своей делянке… В этих огородах наше богатство. Теперь, после сбора урожая, их стерегут меньше, ночью грядку можно увести.
Всю середину озера занимали искусственные острова и плавучие огороды. На решетке из дерева и узловатых корневищ водяных растений уложены пласты торфа. К ним подплывают на лодках и сажают рассаду. Пропалывают тоже с лодок, раздвигая плавучие грядки. Поливать не нужно, озеро само их питает.
Только теперь нас поразила прелесть этого места. В шапках первого снега сияли горы, и среди темной сочной зелени белели дворцы, а на воде стояли плавучие домики. От холодных порывов ветра вздымались цветные маркизы, тенты и оборки в розовую и голубую полоску. По небу и по озеру плыли изменчивые облака.
— Мне здесь начинает нравиться.
— Вечер еще не наступил, — предостерег меня Рысек.
Как только я побрился, мы сели завтракать. Нам подали ломтики гусятины от ужина. Повар объяснял, что гости появились неожиданно, магазины плохо обеспечены, да и сезон уже кончился. Не было даже традиционных кукурузных лепешек. Не успел я разложить на коленях салфетку, как послышался шум и показалось одутловатое лицо краснобородого.
Он снял туфли с задранными носами и в одних носках вошел в столовую, давая тем самым понять, что это не его, а наш дом.
Господин Ласоон расспросил нас, как мы спали, обратил внимание на красоту ландшафта и мимоходом вспомнил о поединке на лодках, как будто он инсценировал его специально для нашего развлечения. Потом стал говорить об известной на весь мир кашмирской шерсти. Ласоон привез с собой целую коллекцию образцов. Он щупал их, мял, грыз зубами, разбрасывал радугой.
— Пусть господин выберет, господин ничего не должен платить, — дружески советовал он. — Рекомендую вам этот ржавый цвет, получится прекрасный пиджак, а к нему пара брюк из серой фланели… Хотя лучше сделать две пары, когда одна отдается в глажку, можно носить другую… Я знаю, у господина много одежды, но если человек привыкнет, если полюбит… А одежду из кашмирских тканей просто нельзя не полюбить!
Оказалось, что в лодке были целые кипы товара. Их разворачивали два парня, стоя на коленях.
— Мы будем здесь недолго, нам не успеют сшить, — пытались мы избавиться от него.
— Портной здесь, со мною. Английская школа. Если он сделает плохо, пусть господин свернет одежду, растопчет и выбросит в озеро, я даром сошью другую. Тут нечего раздумывать, надо заказывать и брать. Ну, я режу купончик, — уговаривал он, захватывая шерсть остриями ножниц.
Я скромный человек. Я только люблю делать приятное другим. Если уж отрежу, то должен сшить. Может, господин заплатит небольшой аванс? Нет, не мне, у меня есть время. Это для ребят — они ведь так наработались — и для старого портного… Вы знаете, он однажды, чтобы услужить клиенту, так спешил, что проглотил иголку. Его кололо, а он все шил и шил, и гарнитур был готов к сроку…
— Это, наверно, дорого? Цена выше, чем в Дели?
— Дорого! Дорого! А где в Дели господин найдет магазин с таким видом? Где господину прибавят при покупке для удовольствия такой воздух? А шерсть? Пух и сталь! Эту одежду будут носить еще ваши внуки. Они будут богаты, у них хватит денег и на другое, но они будут убиваться из-за этого кашмирского гарнитурчика! Дорого? Посмотрите, господин, на эту шею, тут есть жила. По ней течет кровь прямо из сердца. Лучше уж сразу проткни ее и досыта напейся крови, нежели снижать цену!
Пока он излагал свои доводы, подплыла лодка, наполненная цветами. С нее продавали букеты и венки. На нас с понимающей усмешкой смотрели садовники: как-никак двое мужчин тоже люди, ведь должен же хоть один из них оказаться мужчиной и после такой ночи купить для другого цветы.
Потом приплыл челнок с деревянными изделиями: коробочками с секретными замками, резными столиками, палками, фигурками. Потом — лодка с фруктами. Даже в комнату проник аромат поздней осени. Наконец, лодка-киоск: папиросы, трубки, газеты. Нам предлагали прогулку с арфистами на лодке с шалашиком, молитвенные коврики, арбузы — «пять на рупию». Хотели вырезать нам портреты из слоновой кости, показать фокусников, дрессированных медведей, а вечером — танцовщиц.
Вспотев, я вытирал лоб и отгонял наступавшие со всех сторон лодки. Не смутившись, осаждавшие просили у нас хотя бы стакан воды или папиросу, чтобы не испортить им день, чтобы не оказалось, что они гребли даром. Я должен был хотя бы сказать им, который час.
На обед был подан гусь в пряном соусе. Кухня помещалась на особой лодке, чтобы запахи не загрязняли воздух. Да и не нужно, чтобы мы видели, из чего готовятся лакомства. На той лодке перед будкой сидел наш шофер и с достоинством подкреплялся. Потом он ополоснул пальцы в озере.