Около пруда он соскочил с воза и пошел по тропинке к своей деревне. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез в зарослях сахарного тростника…
Денег я не тронул. Но умерший знал о них и напоминал мне, чтобы я употребил их на сожжение останков, на погребение, какое подобает индусу.
Это все. Больше мне нечего сказать, и я прошу посолить мне исполнить последнюю волю покойного.
— А вы знаете, где можно найти того крестьянина? Как его зовут? — спросил полицейский.
— Да. Прежде чем ему в голову пришла мысль об ограблении, он откровенно рассказывал нам о своей семье. Думаю, что сегодня вечером я смогу проводить вас туда.
— Ну так сложите останки на костер и сожгите, — позволил полицейский. Глядя на языки пламени, скачущие по колючим веткам, он с беспокойством думал о рапорте, который ему придется писать.
— И удалось схватить виновного? — спросил я, выслушав рассказ капитана Сингха.
Его застали перед домом. Похоже было, что он ждал их. Его сковали и увели в город. Револьвер тоже нашли. Он завернул его в тряпку и спрятал в дыре, выдолбленной в глиняной стене.
Видите ли, если бы не религиозное повеление, которое услышал Прем Лал, мы бы никогда не напали на след пропавшего купца. Всех нам не устеречь, важно, чтобы каждый остерегался сам. Совесть. Бог… Мы — большой народ, поэтому у нас есть миллионы богов, мы снабдили ими каждое село, каждую гору, каждый поток, колодец, посадили богов в каждый куст. Они должны быть везде. Там, где нет нас. Ведь нас немного, да и платят нам мало. И поверьте мне, наше сотрудничество складывается, пожалуй, успешно. Боги часто приводят виновного, выдают его в наши руки, которые я хотел бы с гордостью назвать руками справедливости.
СВАДЬБА И СКОРПИОН
Я нехотя вертел в руках белую пригласительную карточку. На ней приятно отсвечивали старинные, щедро позолоченные буквы. «Мохини Кумар, дочь высокопоставленного банковского чиновника, находящегося ныне на пенсии, выйдет замуж за Рама Мутханна, сына банкира из Лакхнау. Торжество обручения состоится в Старом Дели, в специально снятом для этой цели отеле из шестидесяти комнат. Свадебный пир продлится всю ночь. Рано утром гости проводят молодых на станцию железной дороги, откуда они в специальном вагоне с аэр-кондишен поедут в город жениха, где он служит в банке своего отца».
— Ты что задумался? — раздраженно говорила моя жена. — Ты должен туда пойти… Только не тащи меня с собой.
— Я думал, что бы им подарить. Как одеться. Ведь это Старый Дели.
— Там тоже прекрасные сады и дворцы. Может быть, там по традиции положено проводить празднество… Надень смокинг. Вечером прохладно. На последнем приеме женщины были уже в мехах. Все кашляли и чихали — так там воняло камфарой и нафталином. Из-за этого ускорился оборот рюмок с виски.
— Может быть, отнести им бутылку вина?
— Неудобно. Наденешь смокинг и возьмешь хрусталь. Ты ведь знаешь, как он здесь ценится. И цветы. Впрочем, от цветов можешь отказаться, ведь тут признают только нанизанные…
— Они все будут в рубахах и в жилетках, а я в смокинге?
— Они придерживаются своих обычаев, а ты окажи им честь по нашим правилам. Увидишь — будешь в центре внимания, первым лицом. Только не произноси речей. Может быть, здесь следует желать молодым что-нибудь совсем другое. И, пожалуйста, не пей.
— Боже, дай мне терпения! Ты говоришь так, словно я всегда с трудом добирался до дома.
— Знаю: ты ходячий идеал, — жена встряхнула распущенными волосами, — Посмотри, хорошо ли промылись.
У меня появилось огромное желание запустить пальцы в волосы и немного ее потрепать. Но я не мог сообразить, куда могли деться мои запонки. Не забрали ли их случайно в прачечную вместе с рубашкой? Поэтому я предпочел вести себя миролюбиво и ласково погладил ее по затылку.
— Пушистые? — допытывалась Марыся. — Это местное мыльное растение, им моют браминские шнуры. Одежду я тебе приготовила. Бабочка на рубашке, а запонки уже в манжетах. Тот противный стиральщик снова тер воротник камнем, две рубашки можно подарить уборщику. И еще упорствует, говорит, что так и было.
Я вспомнил безграничное удивление в глазах моей жены, когда она в первый раз увидела такую стирку без мыла. На глинистом берегу залива стояли по колено в тине голые парни и били скрученным бельем о камни так, что даже отскакивали пуговицы. Потом — сушка на краю дороги, прямо на выгоревшей траве. Марыся тогда заломила руки: «Мы никогда уже не получим своих вещей обратно!» Мы получили белье, правда, надорванное, пахнувшее водой Джамны и по краям помеченное тушью.
— Что ты так фальшиво улыбаешься? Только не вздумай помогать жениху… — жена погрозила мне пальцем. — И возвращайся сегодня же. Тебе ведь не обязательно провожать их на станцию?
Я дипломатично промолчал и поцеловал ее ладонь. Кто может знать, как сложатся обстоятельства, лучше не брать на себя преждевременно никаких обязательств.
С веранды сквозь широкие листья бананов было видно мерцание бесчисленных масляных ламп, пылавших по краям плоских крыш, на стенках и парапетах. Огоньки освещали дорогу к домам. Начинался праздник Дивали. Издалека, из центра города, доносились взрывы петард и частый треск «лягушек». Одна за другой взлетали и взрывались ракеты, рассыпая шлейф розовых звезд.
— Сейчас я тоже зажгу огни, чтобы счастье пришло и в эти двери.
Чувствуя на плече прикосновение пальцев Марыси, я не был уверен, должен ли я возмутиться, услышав эти слова.
— Я действительно имела в виду наше индийское счастье, которое нужно заманить, как того требует местный обычай.
Едва я захлопнул дверцы машины и заботливо уложил хрустальную вазу, водитель-поляк пан Янек подмигнул мне.
— Ну, сегодня уж погуляем, пан советник… Я взял во флягу немного коньяка, — он хлопнул по карману своего пиджака, — для дезинфекции…
Виллы и дорожки были окаймлены золотыми язычками пламени, в воздухе струился запах горящего масла. Только мы выехали за Аджмирские ворота, как нас окружила праздничная толпа, неохотно расступавшаяся после продолжительного сигнала клаксона. Бесчисленные цветные лампочки, светильники, свечи блистали подобно звездам. Кругом гремела музыка, щебетали громкоговорители и трубы старинных граммофонов, гуськом двигались процессии игравших на пищалках людей. Парни несли на головах большие карбидные лампы, излучающие белое сияние, по стенам хороводом проносились тени, проваливаясь в окна магазинов и ниши, розовые и зеленые от света лампочек, обернутых кусочками цветной бумаги. Мы продвигались очень медленно. Кругом стоял шум, звенели песенки, ворчал бубен, руки прохожих выбивали разные ритмы на кузове нашей машины. Мы чувствовали, что безнадежно завязнем в этой праздничной толпе.
— Ничего не поделаешь, лучше уж свернуть в сторону и дальше идти пешком. Вы уж извините…
Только мы вышли из машины, как у нас под ногами грохнула петарда, и я чуть было не выронил вазу.
— Пан советник, папиросу, — угощал меня водитель, — а вот вам горсть хлопушек. Подожгите их и пускайте, им нужно отомстить!
С озорной усмешкой он швырнул в воздух пакет, рассыпающий искры. Раздался треск, напиравшая на нас толпа остановилась, закутанные в простыни фигуры бросились врассыпную, раздались аплодисменты. Те, кто перепугался больше всех, надрывались потом от хохота и хлопали ладонями по коленям. Теперь мы уже не были чужаками, поняли игру, и нас оставили в покое.
— Я! Я буду чокидаром! — упрашивали нас малыши.
Чтобы умиротворить их, я назначил четверых, каждый отвечал за одну сторону машины. Они были довольны, вчетвером им будет веселее.
Я шагал по узкой улочке, выложенной плитками. Представляю себе, как я выглядел, выступая в смокинге среди торговцев, мелких чиновников и обычных гуляк. Блеск ламп отливал на черном шелке бортов. Думаю, что если бы я встретил там самого себя, то наверняка бы прыснул со смеху.
Пахло ладаном и другими благовониями, дезинсекталем и горящим маслом.
— Я провожу вас! — подпрыгивая, звал нас маленький мальчик. Он зажигал и гасил фонарик. — Я знаю, где свадьба!
Мальчик спотыкался, налетал на прохожих, которые без гнева отстраняли его.
Но дом было видно уже издали. Он сиял огнями и гремел музыкой, были слышны жалобные причитания. Мы не опоздали. Как раз в это время приближался жених со своим кортежем. Он сидел на муле мышиной масти, убранном лентами. Глаза жениха были завязаны, на голове — остроконечная шапка, увешанная безделушками. Мула вели за повод два мальчика. На каждом перекрестке молодого спрашивали, куда теперь надо свернуть. Вслепую, руководимый только сердцем, он должен был попасть к невесте. Несчастный вертелся на жестком седле, его уже полдня возили по лабиринту улочек. Напрасно он пытался подкупить мальчиков, давая им монетки из кошелька, висевшего на поясе. Ребятишки охотно брали анны и тянули его дальше, они чувствовали себя главными действующими лицами и ни за что не позволили бы лишить себя удовольствия, которое доставляло им путешествие среди огней и зевак.
Я пробрался сквозь толпу и протиснулся во двор в момент встречи молодых. Влюбленного с трудом ссадили с мула, он качался, совершенно отупев от визгливой музыки, пищалок и бубнов, мальчишки тянули его за руки. Молодая в красной вуали, наброшенной на лицо, поддерживаемая родителями, медленно сходила по ступенькам ему навстречу. Вокруг прыгали мальчики с лампами на головах, мелькали тени, сверкали цветные шелка женщин, мерцали золотые браслеты и ожерелья и одуряюще пахло ладаном.
У жениха неожиданно сорвали с глаз повязку. Это был молодой человек с чистым, но уже слегка располневшим лицом. Ему, видимо, было не больше восемнадцати лет. Ослепленный светом, он хлопал ресницами, прищуривая глаза. Невеста сбросила с лица вуаль. Она оказалась не столь уж молодой. У нее было узкое хищное лицо с маленьким искривленным носом, и только глаза ее сияли, как драгоценные камни, из-под насурмленных век. Она жадно всматривалась в лицо любимого и шла, вытянув руки, чтобы надеть ему на шею венок из терпко пахнущих цветов лакового дерева. Положив на мгн