Я оставил включенной маленькую лампу, наполнил рюмки. Удобно развалившись в кресле, Рогульский в полумраке огоньком папиросы рисовал передо мной свое, как он сам называл, величайшее поражение.
— Я купил пресс, — начал он, с таким вздохом, как будто ворочал булыжник, — У меня в штате Мадхья-Прадеш есть знакомый раджа. Там в окрестностях нет мельницы для переработки тростника и нет сахароварни. Так он отдал мне даром кусок земли, и сахарный завод заработал. Машину мы купили в складчину с моим приятелем-индийцем. Я знаю его еще со времен войны, он тоже летчик, из соседнего соединения. Сейчас, как и я, летает по частным поручениям. У нас обоих не было времени следить за нашим предприятием, поэтому он посоветовал взять управляющим своего кузена, который умел вести бухгалтерию и которому можно было доверять.
Пресс работал в течение полугода, когда в тростнике больше всего сока, а крестьяне не заняты другими работами и могут походить за волами. Что меня беспокоило, так это постоянный дефицит. Совсем небольшой, но все же каждый месяц я должен был доплачивать от трехсот до пятисот рупий. Причины были разные. То тростник чересчур высох, поэтому дает мало сока, то рабочие взбунтовались и нужно нанимать других, платя им немного больше… То снова необходимы были какие-нибудь мелкие вложения. Ведь конструкции там только деревянные, а транспорт и плотничьи работы оказались исключительно дорогими. То управляющий, вместо того чтобы выждать и продать сгущенную мелассу с хорошей прибылью, когда ее не будет на рынке, переуступал тростник еще на корню торговцам из местечек, потому что, как он утверждал, ему необходимы были наличные на текущие выплаты… Торговцы могли дожидаться повышения цен и снимали самые сливки, а я оставался в небольшом убытке. Признаюсь, все это начинало уже меня сердить. Мой приятель индиец уговаривал меня поехать туда и посмотреть, как ведутся дела. Он-то хорошо знал, что у меня не будет времени для такой поездки.
Но совсем неожиданно я нашел время. Целую неделю мне нужно было чего-то там ждать, ну я и решил на пару дней заскочить на нашу сахароварню. Известно, что «от хозяйского глаза конь тучнеет». Знакомый одолжил мне своего «остина», и я поехал.
Знаете, когда я отправлялся на войну, мать дала мне такую малюсенькую фигурку святого Антония, чтобы он охранял меня. Надо сказать, что мы охраняли друг друга взаимно. Однажды я должен был выкупить его из рук одной молодой итальянки, которая хотела оставить себе на память мой бумажник. В другой раз во время бомбардировки Лондона мне пришлось выскочить из убежища и бежать в квартиру на третьем этаже, где он остался в кармане пиджака, висящего на спинке стула… Не раз он помогал мне разыскать потерянные ключи от машины, поэтому пригодился бы и на этот раз. Отправляясь в путь, я вздохнул: хоть бы Антоний помог мне выяснить правду.
Хуже всего — это обращать на себя внимание. Экспедиция почти с самого начала была неудачной. Коллега, который собирался ехать со мной, неожиданно должен был улетать, и я остался без попутчика. Мне было скучно… Уже около Патампуры мне пришлось переезжать на другой берег реки. Брод там обозначен ветками, воткнутыми на мелких местах. Вам знакома прелесть такой переправы? Каждый день дорога меняется, волы, запряженные в тонги, со скуки пережевывают выдернутые с обочин вехи, другие же знаки подмывает и уносит поток. Неглубокая, но быстрая река переливается на солнце. Переехать можно, только нельзя останавливаться, потому что течение тотчас же вымывает из-под колес песок, машина оседает прямо на глазах, и, прежде чем дождешься помощи, можешь совсем завязнуть.
Высмотрев путь, я съехал к широкому руслу реки. Далеко впереди меня по броду лениво плелась тонга. Ноя был спокоен. Ведь пока я до нее доеду, она будет уже у противоположного берега.
Тихо, на второй скорости, еду через поток, только бегущая вода плещет под колесами. Брод сворачивает наискосок, та чертова тонга все ближе, поэтому я сигналю. Крестьянин слезает в воду и начинает подмывать волам брюхо. А мне надо ехать!
Тонга и так еле тащилась, а тут вдруг совсем остановилась, волы вспомнили, что это последняя возможность напиться. Я немного поздно попытался их объехать и напоролся крылом прямо на торчащий из воды шест. Стоило мне на минуту остановиться, и дальше двинуться я уже не мог. Колеса буксовали и все глубже зарывались в песок, подмываемый течением.
Мне не хотелось лезть в воду, я открыл дверцу и позвал крестьянина, но он притворился, что не понимает, о чем идет речь, и потихоньку удалялся. Делать было нечего, я снял ботинки, подвернул штаны и бегом…
Волы, которых я проклинал, спасли меня теперь от беды, вытянув машину на берег. Пользуясь случаем, я завел с крестьянином разговор. Он вез сахарный тростник на мой завод, жаловался, что шеф-индиец обдирает их, платит очень мало. То же самое повторили мне и другие. Оказалось, что целый караван из соседнего села направляется на сахарный завод. Я записал цены. Потихоньку потирал руки: дельный у меня управляющий, может быть, будет и доход.
По дороге я заехал к знакомому радже. Он рассказал, что пресс работает во всю мощь, и, порадовавшись, что я наконец разбогатею, пообещал охоту на диких буйволов, предложив мне свои ружья и слона.
В хорошем настроении я добрался до сахароварни уже в сумерки. Пресс гудел, огонь пылал под десятком котлов, дальше виднелись шалаши сезонных рабочих, маленькие очаги, толпа женщин и детишек.
Управляющий встретил меня приветливо, дело не обошлось без надетых мне на шею гирлянд от него и от рабочих. Сбежалась толпа. Меня проводили в домик — беседку из циновок, крытую слоновой травой. Там был умывальник и два боя для услуг. Сразу же повар стал подавать обед. Оказалось, что управляющий потихоньку гонит из мелассы что-то вроде рома — довольно приятный на вкус самогон.
После ужина, слегка опьянев, я очень любезно стал расспрашивать управляющего. Тот жаловался, что тростник дорожает, что переработка очень мала, так как крестьяне предпочитают ехать дальше, прямо в село, где если и не сделают покупок, то по крайней мере полазят между лотками, досыта наговорятся и насмотрятся.
Он принес бухгалтерскую книгу, которую вел довольно чистенько, и показал мне черным по белому, что за последний месяц я должен буду доплатить еще какие-нибудь триста рупий. Пользуясь случаем, я спросил, сколько он платит за тростник. Названная им цена была выше той, о которой говорил крестьянин.
Кое-что для меня начинало проясняться… Тем временем подъезжали возы, сваливали тростник у пресса и исчезали во тьме. Я сел в машину и поехал немного прогуляться. Через некоторое время остановился и подождал, пока подъедут тонги. Крестьяне подтвердили мои подозрения: он платил им меньше, чем вписывал в книгу.
Я вернулся на завод. Теперь оказалось, что все должности в слишком разросшейся администрации заняты родственниками моего управляющего. Ни один рабочий не осмелился пожаловаться — они боялись, что потеряют работу.
Я еще раз пригласил моего индийца. На сей раз сказал ему прямо, что он лжет. Он выкручивался как змея. Когда же стал настаивать, что нужно еще добавить денег, то мною овладела ярость. Я вывернул ему назад руки и, не обращая внимания на его неистовые крики, понес к котлу с мелассой.
«Я начну, злодей, с того, что добавлю туда тебя! И если ты не покажешь мне настоящую книгу, то я вытоплю у тебя из брюха весь украденный сахар!..»
Когда я поднял его над котлом и голова его окуталась паром, а длинные пряди волос погрузились в бурлящий кипяток, подбежал один из его кузенов и положил к моим ногам другую, «левую», и на сей раз настоящую книгу.
Я бросил мерзавца на сухую солому и принялся просматривать счета. Средний доход, как я и предполагал, составлял около двух тысяч рупий. Управляющий обманывал меня на всем, брал за сахар провизию, снижал плату рабочим. А к тому же еще, как выяснилось на следующий день, присылаемые мной деньги он отдавал под проценты.
Я метался в своем домике, как в клетке. Мне не спалось, и поэтому я сел в машину и поехал к соседу радже. Вместе с ним мы сумели во всем разобраться. Он сравнивал книги и обнаружил еще кое-какие подлоги.
Раджа советовал мне отдать дело в руки хорошего адвоката, и мы выпили с ним по рюмке.
Едва я снова появился у пресса, как рабочие удвоили темпы. Управляющий, должно быть, приукрасил вечернее происшествие соответствующим комментарием и уже сделал из меня черта. Так что с рабочими я не мог найти общего языка.
Я пошел спать. Мне показалось, что не успел я закрыть глаза, как сразу же меня разбудили крики. Вокруг бушевали красные волны. Я не мог шевельнуться. Гудел огонь, на меня падали пылающие пучки травы. Мне казалось, что это все еще сон. Я скатился с кровати и упал на колени. На голову мне свалилась огромная обгоревшая жердь. Я почувствовал боль и пришел в себя. Схватил одежду, чемоданчик и упал на пылающую стену, которая расступилась в брызгах искр.
Ко мне подскочили рабочие, чтобы поддержать, и тут же домик с тихим треском рухнул, превратившись в один огромный костер. Этот прохвост поджег меня. Огонь охватил домишко сразу со всех сторон.
Я пил воду и блевал, должно быть сильно угорел. А передо мной как ни в чем не бывало появился готовый к услугам управляющий. Я приказал схватить его и связать.
«Вы мне за это заплатите, — спокойно сказал он, — у вас нет никаких доказательств…»
Тогда я понял, почему возник пожар. Управляющий хотел сжечь не меня, а только превратить в пепел обе бухгалтерские книги, которые они так легкомысленно отдали мне.
Мною овладело отчаяние. Ну и что с того, что люди наконец начали говорить? Приходили рабочие и подолгу рассказывали, как их настраивали друг против друга, как они работали сдельно, как управляющий урезал им получку…
Я велел стеречь арестованного и поехал к радже.
«Дорогой друг! — воскликнул тот. — Обе книги ты вчера спьяну оставил у меня. Доказательства у тебя в руках. Вези их в суд, в Дели. Ты обвиняй, а он пусть оправдывается!»